Очарованная тьмой

Рада вздрогнула от его голоса. Она старалась смотреть вниз, на стол, чтобы выглядеть покорной невестой, как того требовали нравы.

– Я люблю её, отец, – тихо молвил Володя.

– Я тоже много чего люблю. Хмель, например, и баню. – Филипп разговаривал так, будто Рады здесь не было. Обращался лишь к сыну. Он наполнил себе и Володе по чарке.

Юноша растерянно замолк. Рада тоже не могла ничего сказать и тихо злилась на бездействие жениха. Володя ссутулился за столом и выпил чарку хмеля, протянутую отцом.

– Рада невероятная. Красивая, умная, добрая, – заговорил он. Девушка закатила глаза: слова прозвучали так, будто он пытается убедить в этом себя, а не отца.

– И безродная. Торговка с базара, как я понял? – перебил Филипп и повернулся к Раде. – Бедная сиротка, которой повезло окрутить богатого купца?

– Да, сирота, – пробормотала девушка.

«Твоими стараниями», – хотела бы добавить она, но язык еле ворочался. Белолебедь снова уставился на сына.

– Значит, по сердцу она тебе?

Володя кивнул:

– По сердцу. Жить без неё не могу.

– Что ж, могу её оставить в служанках, раз жить без неё не можешь. И тебе хорошо, и ей. Хочешь ведь, девка, жить в богатом доме? – Филипп снова обратился к Раде.

Девушка сжала юбку платья. Дикий крик так и рвался наружу, лишь страх не давал ему покинуть тело раньше времени. А она предупреждала Володю, что так всё и будет. Богач не примет её в семью.

– Отец, она моя невеста, – проявил твёрдость юноша. – Завтра мы отправимся в княжеские палаты и поженимся.

– Никаких палат, – махнул рукой Филипп. – Попрошу князя, чтоб не одобрил ваш союз. Будет служанкой.

– Отец…

– Сын.

Рада боялась вступить в разговор. У неё оставался лишь один способ смягчить Белолебедя. Надо были лишь…

…запеть.

Русалки обучили её своим тайнам. Голос – оружие мёртвых дев, надо лишь правильно им пользоваться. Для чар подойдёт любая песня, всего-то надо представлять, как её слова паутиной обволакивают жертву, проникают в душу, заслоняют посторонние мысли. Человек должен слышать песню. Влюбляться в мелодию и слова. Тогда он покорится чарам русалочьего голоса.

Рада не была русалкой в том понимании, какими были другие речные девы. Однако она, как и те девы, была мертва. Их голоса шли из мира Нави, потому имели силу.

И Рада запела.

Отец и сын тем временем спорили и не обращали внимания на девушку, которая шевелит губами. Она шептала слова, вдыхая в них чары, и песня становилась громче.

Лети, душа моя, под седыми облаками.
Живи, душа моя, на вершине неба
Или упади в сердце мира Нави.
Помни: лишь любовь согреет сердце.

Песня превращалась в воздух, что наполняет зал. Филипп вдыхал его, не понимая, что поддаётся чарам. Вот уже его грубый голос смолк, Белолебедь повернулся к Раде. Склонил голову. Мечтательно, будто глядел в окно, подпёр щёку ладонью и вслушивался в тягучие слова, которые притягивали и топили в себе, как болото. Чары затягивали его на глубину. Уже гнев не омрачал толстощёкое лицо Филиппа, наоборот, добродушная улыбка растягивала губы. Мужчина отодвинулся от стола и откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Прикрыл глаза. Он наслаждался песней, и Рада поняла – у неё получилось. Получилось на время пленить Белолебедя. Девушка старательно продолжала петь, ведь чем дольше длится песня, тем дольше сохранятся её чары. Надо было не только успеть получить благословение на союз с Володей, но и пожениться в княжеских палатах. Раде понадобится день-два. Она надеялась справиться со всем за это время, пока не выветрились чары. Жаль только, что после песни девушка останется совсем без сил. Пение иссушало, и если на прогулках с русалками она восстанавливалась с помощью чужой крови, ради которой они и охотились, то тут, в усадьбе, напасть на кого-либо она не могла.

Белолебедь плавно раскачивал голову из стороны в сторону в такт песне и мычал, видимо, подпевая. У Рады начало плыть перед глазами. Она поняла, что пора заканчивать песню – тем более, осталась последняя пара строк.

Но не успела она завершить пение, как хлопнула дверь в зал. Девушка обернулась ко входу. Слова иссякли сами собой, и Рада едва не закрыла рот руками. На пороге стоял он.

Год назад

Скакунами мчались месяцы. Рада дни напролёт проводила в лесу подле Ягини: помогала ей собирать травы, следила за хозяйством да готовила снадобья. А по ночам резвилась с русалками. Уже привыкла она и к купаниям в ледяной воде, и к чарующим песням, что раскурочивают душу. Уже забыла девушка про то, как обучалась воровству. Морок – это имя, как и имена его учеников, давно обратилось в прах.

– Уже не ищут тебя, – обрадовала девушку Ягиня, когда вернулась с базара. – Похоже, забыли.

Рада, которая до этого выстилала на ткани травы, чтобы смыть с них пыль и высушить, резво перевела взгляд на тётку. Последний год она пряталась от людей. Боялась, что её найдут и утащат в темницу, из которой девушку вызволил Морок. Но позабыли о ней наконец. Одиночество в лесу засосало её, словно болото, не оставляло воздуха, необходимого для полноценной жизни. Раде хотелось вернуться в люди. И она осторожно спросила:

– И что теперь?

– Теперь? – повторила тётка, уставив руки в бока. – Теперь будешь думать головой и не ввязываться в неприятности. Можешь снова ездить в град, на базаре торговать. Но чтоб о Мороке я больше не слышала!

– Хорошо, – покорно кивнула Рада.

Её и саму не тянуло к воровству. И к таинственному и холодному Мороку, который обучал девушку нечестному делу.

Разбились наконец оковы уединённой жизни. Позволили Раде снова в люди выйти, миру показаться. Договорилась она с Ягиней, что будут по очереди на базар ездить: один раз Рада, другой – тётка.

В тот месяц очередь была за девушкой. Поутру она натягивала сарафан и расчёсывалась, стараясь не смотреться в зеркало, которое отражало лишь тьму. А Ягиня, видно, переживала за воспитанницу, потому расхаживала перед ней, не замолкая:

– Новости все разузнай. Что людям надобно, не поменялась ли власть в граде, не захаживают ли лишние путники в лес наш… – по привычке указывала тётка.

Не только торговля её интересовала, но и слухи. И любопытно, и полезно. Ведь чем больше о людях ведаешь, тем сильнее они доверяют, когда им о них же рассказываешь. А к тётке из окружных деревень селяне любили за советом заглядывать – взамен дарили что или угощали чем. Так и выживала Ягиня в суровом лесу, так и росла её ведьмовская сила над людьми.

– Всё разузнаю, – кивнула Рада, подхватывая с лавки корзину и на ходу прощаясь с тёткой.

Девушка побрела по лесной тропинке, которая вскоре вывела её к полю. Светало, и цветы только начали расправлять свои яркие юбочки. Подолом сарафана Рада смахивала с них росу. Но мысли её уплывали вдаль: она не замечала ни цветов, ни солнца, что вздымалось над полем. Девушка с нетерпением ждала того дня, когда вернётся в люди, но сейчас путы страха затягивали тело до того, что становилось тяжело дышать. Вдруг её, воровку, узнают? Схватят и уволокут в темницу? И на этот раз рядом не будет Морока, который поможет сбежать.

Рада закрыла лицо руками. Растёрла его, будто смывая нехорошие мысли, а потом скорым шагом направилась в деревню.

Привычный путь – ближайшая деревня, телега с добрыми людьми, которые согласились подвезти девушку, – и она оказалась на базаре. Град, как обычно, кипел жизнью. Повсюду носились дети, на площади танцевали скоморохи, а толпа гуляк и покупателей, которые на выходных приехали на базар, несла девушку вперёд. Мало что изменилось с последнего приезда Рады сюда. Перед глазами стояли всё те же длинные торговые ряды, где смешивались запахи фруктов и выпечки, кожи и металла, домашних птиц и свежего мяса. Товар на любой вкус и кошель. Ягиня обещала в будущем выкупить место за лавкой, чтобы не бродить с корзиной по рядам, как мелкие торговцы.

Девушка пошла вдоль рядов, проталкиваясь между покупателями и неловко выкрикивая:

– Сушёные травы! Отвары от хворей! Грибы да ягоды!

Голос её, отвыкший от градского шума, утопал среди чужих голосов. Рада не пыталась их перекрикивать. Всё-таки зарытый внутри страх того, что её узнают, заставлял вести себя тише и сливаться с толпой. Девушка с усилием тащила за собой объёмную корзину, наполовину прикрытую покрывалом, и лишь изредка напоминала о себе. Куда больше она сейчас слушала других и рассматривала товары, выложенные на столах. Рада забрела в ту часть площади, где торговали заморскими тканями, одёжами и обувкой. С завистливым восхищением девушка оглядела кожаные сапожки и меховые накидки, а чуть поодаль – платья и сарафаны, которые и княгиня не побрезгует носить; пояса, расшитые жемчугом, и кокошники с шапками, на которых каплями чистой воды блестели каменья. Рада задержала дыхание. Возле девушки притихли и другие покупатели в таких же простеньких залатанных одеждах, как у неё. Всем хотелось полюбоваться на красоту. Если б не тяжёлая корзина, то Рада весь день тут бы простояла.

Вдруг чья-то рука упала ей на плечо. Девушка вздрогнула, подавляя крик, и обернулась. Напротив себя она увидела знакомое лицо, на котором красовалась недоверчивая улыбка.

– Рада, ты, что ли? – спросил юноша, разглядывая в девушку.

Она узнала его – одного из учеников Морока, – но не ответила. Знакомый, впрочем, был уверен в своей правоте, подтверждение ему не требовалось.