Как бить лапами и не опустить руки!
– А далеко ли собрались? – спросила мама.
– В Мурманск, за Виталием. Ребёнок хочет отца увидеть.
Почему мама согласилась – непонятно, ведь могла просто не дать уехать. Но она их отпустила. Значит, всё-таки любила отца и надеялась, что он вернётся. Сама же была гордая и никогда бы не поехала: а вдруг не нужна!
Стоял знойный июль, и о том, что на севере может быть холодно, никто и не подумал. Мурманск встретил путешественниц серым небом, пронизывающим ветром, мелкой моросью. Тетя Лида сняла толстую вязаную кофту и надела на Таню. Сама осталась в одном платье – сразу видно: женщина горячая.
Первым делом пошли в контору тралового флота. Тётя Лида представилась женой Муранова Виталия и узнала, что через два дня судно должно прийти в порт.
А пока определились с жильём: сняли угол у какой-то морячки, которая их пожалела. Слава богу, погода наладилась, и на следующий день резко потеплело.
Гуляли по Мурманску. После Буя он казался таким величественным и красивым! Центральный проспект был широкий, весь в каменных пятиэтажных зданиях, восстановленных после войны. Фасады украшены белыми балконами с лепниной. На площади Пяти углов стояли деревянные двухэтажные дома с выложенными рядом дощатыми мостками для прохожих.
В магазинах какую только рыбу не продавали: и свежую, и копченую, и вяленую, и солёную. В Буе такой не было! Особенно вкусным оказался окунь горячего копчения. Раскроешь его – а внутри сочная белая мякоть, с жирком ближе к спинке. Так они наслаждались дарами моря и ждали папу.
Через два дня пошли в порт. Таню через проходную не пропустили. Но тётя Лида не растерялась, подкупила охранника, и Таня пробежала в порт вслед за очередной машиной. Лида взяла племянницу за руку, и они направились к причалу.
Пришвартовалось судно. На берегу стоят встречающие. Женщины машут руками и косынками, моряки гремят в ответ. И вдруг Танюша увидела отца. Как она кричала! В этот момент все притихли, слышался только её детский, надрывный голосок:
– Папа, папочка мой, я приехала!
Отец замешкался. Потом пригляделся, увидел свою Танечку и тоже замахал руками, что-то радостно кричал в ответ.
Проворные моряки быстро перекинули трап с корабля на причал, и папа сбежал к ним. Красивый, загорелый, пахнущий солью, морем и рыбой. Всё было так, как девочка себе и представляла: он подбрасывал её, прижимал к себе и снова подбрасывал, а она хохотала от счастья.
Папа спросил:
– Почему не приехала Анфиса?
– Она ждёт тебя в Буе, – ответила тётя Лида.
Отец повёл их на судно, оставил в кают-компании, а сам пошёл к капитану. Пояснил, что причина уважительная: за ним приехала супруга с ребёнком, – и его списали с корабля.
На следующий день папа уладил бумажные дела, получил зарплату. Тут же пошли в магазин и купили Тане красные ботиночки и летний светленький плащик с капюшоном, отороченным рюшечками. А главное – с двумя накладными карманами: в Мурманске они всегда были набиты конфетами.
Когда выходили из магазина, Таня застыла у прилавка. В коробке стояла большая фарфоровая кукла, нежнолицая и белокурая, в розовом шёлковом платье. Отец заметил восторг на лице ребенка и тут же купил игрушку. Танюша никогда раньше не видела таких красивых кукол. Девочка несла своё сокровище, и счастье переполняло её.
Всё сложилось так, как хотела Таня. Они вернулись в Буй, родители помирились и через две недели снова уехали в Мурманск. Но уже вместе, семьей.
Там они неделю прожили на вокзале: с ребенком никто не хотел пускать на квартиру. Затем сняли комнату высоко в сопках, на улице Строительной, у дедушки Лени, который их пожалел. На следующий день отец снова ушел в море.
Несколько лет прошло, пока семья получила квартиру в районе Больничного городка. Вот уже в неё-то меня и принесли после роддома.
Глава 3. Школьные годы
1 сентября 1967 года. Старая школа №28 на Больничном городке. Мы с мамой подходим к дверям, переступаем порог – и вот я, девочка с большими бантами и испуганными глазами, становлюсь первоклассницей.
У входа нас встречает классный руководитель Анна Францевна. Она спокойная, добрая и какая-то домашняя. Мама уходит, и я остаюсь одна. Учительница, построив нас парами, ведёт в класс.
В помещении высокие потолки и огромные окна. Анна Францевна просит сесть за парты и начинает с нами знакомиться: читает фамилии по алфавиту, а мы встаём по одному, говорим «Я» и садимся.
Затем учительница рассказывает про нашу страну: какая она большая, красивая и многонациональная. И как нам повезло, что мы родились здесь. Ведь Советский Союз заботится о своих детях: образование у нас бесплатное, в отличие от капиталистических стран.
После нас просят взять букеты и снова построиться парами. Пришло время идти на школьную линейку.
Большой актовый зал. Из окон струится свет. Мальчик-старшеклассник с девочкой на плече быстро пробегает по кругу. Первоклашка с огромными бантами, больше похожими на пропеллеры, беспощадно трезвонит колокольчиком. Первый школьный звонок в моей жизни.
В школе нравилось, особенно перемены и дни рождения одноклассников, когда мамы из родительского комитета раздавали нам конвертики с конфетами. Казалось, что все дети в классе родились осенью: угощения были почти каждый день.
С учёбой же поначалу не складывалось. К третьему месяцу всё наладилось, стала получать пятёрки и четвёрки. Но тут нам дали новую квартиру, и мы переехали в другой конец города, к Семёновскому озеру.
В квартире пахло краской и штукатуркой, зато было тепло. В первый день спала в ванне на перине, потому что не успели расставить мебель. До сих пор помню то ощущение: как будто находишься в берлоге. При каждом повороте перина словно вдыхала и выдыхала, издавая «шепчущий» звук. Мне так нравилось, что специально крутилась, пока не уснула.
В новой школе всё было по-другому. Учительница молодая, симпатичная, но я ей не приглянулась – до сих пор не могу понять почему. Каждый раз жаловалась на меня маме: не так повернулась, не то задание сделала, бегала на переменке, громко кричала. Хотя я была просто нормальным, живым ребёнком, а не тихоней или подлизой.
Зато у неё была любимица, Людка Хорошилова, с рыженькими редкими волосиками, заплетёнными в тоненькие круглые барашки. Веснушчатая, с широким ртом, как у Буратино. Вот она всегда всё делала как надо, и её промахи вообще не замечались. Интересно, как у неё сложилась жизнь?
Моей радости не было предела, когда нас перевели в другую, только открывшуюся школу. Туда зачислили детей, которые недавно переехали в новые квартиры. Мы все были новенькие, на равных правах, по-честному.
Четвёртый класс. Разные учителя, много предметов. Нужно переходить из класса в класс, ходить по длинным коридорам – и не заблудиться.
К тому времени полюбила читать и после уроков бежала в библиотеку за порцией новых интересных книг. Представляла себя путешественницей, жила на необитаемом острове, брала на абордаж корабли, вместе с Элли и Тотошкой спасала волшебные страны от злых волшебниц. Этот мир был мне ближе.
Появились подружки: смешливая Валечка, беленькая и кудрявая, да Олечка с копной рыжих волос. Они были моими слушателями. Мы собирались у кого-то из нас дома, садились в кружок, и истории из меня сыпались как горох.
В субботу шумной ватагой ездили в центр города, в кафе «Холодок» – полакомиться развесным мороженым. Его накладывали в блестящие металлические креманки на тонкой ножке, сверху шарики посыпали шоколадом или поливали сиропом, а лучше всем сразу. Было очень сладко, но так вкусно!
В шестом классе почему-то мой дом снова отошёл к старой школе. Пришла на первый звонок – всё чужое: и школа, и дети. Отсидела уроки, решила идти к директору. Постучала. За столом – пожилой добрый мужчина.
– Здравствуйте, – говорю, – меня зовут Тася. Не хочу учиться в вашей школе.
– Почему?
– Хочу в школу, в которой училась раньше.
– Ну, если так категорично, то пускай мама приходит, забирает документы. Насильно держать не будем.
Проявив самостоятельность, ушла из математической школы в обычную – и не жалею.
Перевестись оказалось очень просто, и во вторую смену уже сидела в любимом классе со своими товарищами.
После восьмого класса многие ушли, нас перемешали и сформировали три класса вместо четырёх.
Меня посадили с красивым светловолосым кудрявым мальчиком, который целый урок смешил и дёргал за косу. На следующем уроке сбежала от него к подружке. Если бы знала, что он моя первая любовь, наверное, так опрометчиво бы не поступила.
Через две недели должны были идти в поход. Все пришли с рюкзаками, в предвкушении песен под гитару у костра, печёной картошки и чая из лесных ягод в котелке. Но нас ждало разочарование: классная руководительница заболела, нужно расходиться по домам. Но очень не хотелось…
Тогда мальчишки взяли инициативу в свои руки: предложили поехать на электричке за город. Все согласились и пошли на остановку. Но тут меня стали терзать сомнения. Много раз ездила с родителями в лес на электричке и знаю, что возвращается она поздно вечером. Мама будет волноваться, а у неё сердце. Смотрю на Олю. Вижу, она тоже начинает сомневаться по поводу этой авантюры. Мы не сговариваясь заходим за автобус – и он уезжает без нас.
В понедельник только и было разговоров, как им попало от родителей, кто потерялся, кто с кем целовался. Ко мне подошёл бывший сосед по парте, поинтересовался, куда мы с подругой делись. В ответ лишь пожала плечами и улыбнулась.
Прошло две четверти. На зимних каникулах поехали на турбазу. Классная руководительница спала (на всякий случай) у входа в комнату девочек, чтобы с нами чего-нибудь не случилось.
Два дня мы строили и штурмовали крепости, кидались снежками, кувыркались – веселились на полную катушку.
Во всей этой кутерьме Сергей Заворохин, ухажёр подруги, делает мне подножку. Падаю и сильно ударяюсь локтем о глыбу льда, твёрдую как гранит. Резкая боль сразу отдаёт в голову и начинает пульсировать. Нет сил, хочется спать. По дороге к домику физрук просит донести стулья в актовый зал, где будут танцы. Но не могу, отказываюсь. Почти на автопилоте дохожу до кровати и проваливаюсь в сон. Просыпаюсь уже утром. Голова не болит, только ноет локоть. Но кто в детстве не падал?
Лето. Едем в посёлок Радсад под Николаевом, в летний комсомольский трудовой лагерь. Утверждаем кандидатуры, и вдруг оказывается, что я – недостойна.
Встал физрук Роман Михайлович и заявил:
– Тася Муранова зимой отлынивала от общественных работ: на турбазе отказалась носить стулья. Комсомолки так не поступают.
Пришлось защищаться:
– А вы спросили, почему не стала носить стулья? Нет, не спросили. У меня сильно болела голова, поднялась температура, и я шла в комнату спать.
Моя ли пламенная речь повлияла или же в лагерь брали всех – но в список включили.
Приехали. Во дворе школы развёрнут палаточный городок, внутри железные кровати и никаких удобств. Так прожили два дня, пока сильный ливень с грозой и шквалистым ветром не растерзал наше жильё. Сорвало верёвки с колышков, палатки страшно бухали и стонали. Под проливным дождём бежали с вещами в школу, ночевали в спортзале. Мальчишки перетащили нам матрасы, положили на пол. Оказалось, что спать в зале всё-таки лучше, чем под звёздами, поэтому там нас и оставили.
Чувствовали себя взрослыми. В первую половину дня работали, во вторую отдыхали, вечером – танцы.
Сначала нас поставили на прополку помидоров. Поле – с аэродром, работать под палящим солнцем. Через пару часов двое уже лежали под деревьями с солнечным ударом. Начальник лагеря куда-то ездил, ругался, наверное, с руководством совхоза. Подъехала грузовая машина, нас посадили и увезли собирать яблоки.
Яблоки – это здорово, а какой запах! Правда, надо было залезать на стремянку, а где-то и по веткам. Но я девочка сильная, цепкая: не зря два года проходила в цирковую студию. От мальчишек не отставала, а девчонки вообще не могли за мной угнаться. Наш счетовод только и успевал ставить плюсики напротив моей фамилии.
Обед. Какое ласкающее слух слово для молодого, растущего организма! Еду привозили в сад. Мы рассаживались по ящикам и с аппетитом наворачивали всё, что нам предлагали. Впервые дни, правда, куксились: невкусно, мошка попала. А через неделю не мешала даже упавшая в тарелку гусеница: её спасали, а суп доедали. Так есть хотелось! На второе всегда была перловая каша с котлетой. Но и каша на природе поглощалась быстро. Ну а про компот и говорить нечего: он был просто вкусный, и все хотели добавки.
После яблок собирали вишню, черешню. Ягоды крупные, жёлтые или бордовые, почти чёрные. Мне нравилась жёлтая черешня, блестящая, мясистая. Сожмёшь её зубами, и сок в разные стороны. Облизываешь губы – и тянешься к ветке за следующей.
Вот подвязывание виноградных лоз – это испытание. Идёшь, идёшь, а отведённый участок не заканчивается. Приходилось даже иногда во второй половине дня возвращаться доделывать. Работа монотонная, нагоняла сон. Иногда ложилась под лозу и засыпала – просыпалась и работала дальше.
Вечером, перед танцами, менялись нарядами, делали немыслимый макияж, маникюр. Потом оценивали друг друга, что-то подправляли и, довольные собой, шли царствовать на танцплощадке.
У меня были золотые, как зрелая пшеница, волосы ниже пояса, прямые, но непослушные. Хотелось как-то изменить себя – отрезала чёлку. В тот же вечер от кавалеров не было отбоя. Семеро местных парней пригласили на свидание. Даже для вида с одним погуляла вокруг школы, но только чтобы мной заинтересовался тот самый одноклассник. Который к тому времени стал нравиться, но – вот незадача – уже перестал обращать на меня внимание, хотя иногда и танцевал со мной.
После дискотеки у нас был ритуал. Каждый день мы покупали чёрный хлеб и консервы «Завтрак туриста». Буханку разрезали на восемнадцать кусочков, на которые тонким слоем намазывали рыбную массу из баночки. О, это были самые аппетитные бутерброды на свете, вкуснее даже, чем с сёмгой или красной икрой.
Потом как-то попробовала такой же через несколько лет, в лодочном походе по Селигеру. Ну и гадость! Но тогда это казалось божественным лакомством.
В трудовом лагере у нас было всё, даже бунт. Мальчишки украли у местных жителей двух кур и зажарили их в глине на костре. Зачинщиков решили отправить домой. Мы встали на их защиту, забаррикадировали дверь и целый день не выходили на работу. Начальство сдалось, но поставило условие – отдать хозяйкам деньги за кур. Пришлось собирать. Больше не воровали.
В лагере заработала 76 рублей – большие деньги по тем временам. Всё до копейки отдала маме. Мне купили отрез ткани, сестра сшила красивое форменное платье из синей шерсти в рубчик. Ни у кого такого не было!
Десятый класс. Год промчался – как один миг. Нужно было учиться, подтянуть оценки, хорошо сдать государственные экзамены.
Выпускной вечер не за горами. Конечно, как и любая девочка, мечтала о белом платье. Вот иду я, такая красивая, и все мною даже не любуются, а просто восхищаются!
Как-то раз зашли ко мне девчонки из класса. У них были сигареты «Космос». В принципе, я не курила, но, когда все демонстративно уселись нога на ногу с сигаретой в руках, – тут же присоединилась. Сидим, дымим.
Вдруг звонок в дверь. Смотрю в глазок: мама. Бегом в комнату:
– Девчонки, шухер, мама пришла! Открывайте окно, проветривайте. – Быстро кинула им освежитель воздуха с еловым ядрёным запахом и побежала открывать дверь.
Мама вошла. Не знаю, заметила ли, но мне ничего не сказала. Может, и правда освежитель перебил запах сигарет. Сказала только:
– Быстро собирайся. Зашла в ателье, кто-то на сегодня отказался от своей очереди, нужно бежать. Пообещали к выпускному сшить тебе платье.
Девчонки быстро разбежались, а мы с мамой пошли в ателье.
Заказала платье по фигуре из тонкого шёлка с серебряным люрексом и рукавами три четверти. Теперь наряд будет, осталось сдать экзамены.
Мне повезло на всех предметах: билеты вытаскивала удачные. Шпаргалками не пользовалась. Почерк был ужасный, и, если бы даже и писала их, во время экзаменов не смогла бы разобрать свои же каракули. Обходилась без подсказок.
И вот экзамены позади. Аттестат – на твёрдую четвёрку. А не надо было расслабляться в девятом классе – теперь поздно каяться. Последний звонок прозвучал, экзамены сданы, завтра выпускной!
Утром поехала в парикмахерскую в центр города. Хотела сделать взрослую причёску, но не получилось. Мастер сказала, что длинные волосы не сможет уложить, поэтому стянула их резинкой и завила.
Расстроилась. Стою у заднего окна в троллейбусе, плачу. Вдруг слышу:
– И чего девчонка рыдает? Очень даже симпатичный у неё хвост.
Сразу успокоилась. Пришла домой, села за стол в большой комнате, поставила большое зеркало и стала колдовать над макияжем.
Всё получилась, как я хотела. Танцевала весь вечер только со своей симпатией, но оба мы почему-то молчали, будто языки проглотили. Во время последнего танца он сказал, что все едут к кому-то на квартиру, уже куплено спиртное. Спросил, поеду ли я с ним. Мне же хотелось другого: мечтала всем классом встретить рассвет, а перед этим погулять по улицам города, полюбоваться заливом, сопками, почитать стихи… И я ничего не ответила.
Но всё, о чём мечтала, мы сделали с подругой Ольгой. Спустились в город, походили по проспекту Ленина, отдохнули в сквере на Пяти углах. Потом поднялись в сопки к памятнику Алёше, просидели несколько часов на деревянной скамеечке у большого камня. Любовались заливом, солнцем, которое в это время года светит у нас круглый день. И мечтали обо всём на свете. А потом, уже в четвёртом часу утра, пошли пить чай ко мне домой.
Мама встретила нас радостная, угостила вкусным чаем с большой коробкой шоколадных конфет, видно, припасённой для такого случая.
Олю проводили домой. Утром нужно было идти за аттестатом в школу, но вместо меня сходила мама. Когда проснулась, аттестат уже лежал на столе.
Мама рассказала, что часов в двенадцать ночи к ней пришли две родительницы и забили в набат: дети купили много спиртного и нужно идти их спасать. Адрес был с трудом добыт у одной из мам, которая и дала ключи от квартиры родственников.
И мамы воинственной группой пошли нас спасать. Дверь им открыли. Все пьяные, меня нет, кто-то закрылся в туалете. Мама чуть не выбила дверь и кричала:
– Тася, открой! Кому сказала, открой!
Дверь распахнулась – там, обнимая унитаз, сидела моя симпатия.
Думаю, у нас с Олей остались более приятные, чем у остальных, впечатления от выпускного вечера. Так и закончились мои школьные годы.
Глава 4. По больницам
Кто как, а я оптимистка. Что вы делаете с талончиком в транспорте? Наверняка сразу же отправляете в карман или сумку. А я складываю цифры, делю пополам, и у меня каждый билет счастливый!
Мне, рыжей веснушчатой зеленоглазке с обалденно красивыми ногами, – семнадцать.
Летом, после выпускного, еду сдавать документы. Не в институт, как мечтала, а в училище. На этом настояла старшая сестра.
– Тайка, у нас пожилые родители. Сначала получи профессию, а после поступай хоть в два института, – сказала она. Пришлось подчиниться.
Кроме того, как будто для меня в этом году открыли набор в группу фотографов. В школе с младших классов была незаменимым фотокорреспондентом. При этом одноклассницы меня не любили (завидовали неземной красоте), а мальчишки глазели, но боялись подойти.
У меня была страшная тайна: была влюблена в голубоглазого и светлокудрого Сергея… Но об этом никто не знал, даже близкие подружки. К обрушившемуся чувству оказалась не готова и усиленно сопротивлялась, но об этом позже.
Документы приняли. Через несколько дней на стенде нашла свою фамилию в списках и спокойно наслаждалась нашим северным летом до 1 сентября.
В группу зачислили около двадцати студенток. Куратором назначили Елену Валерьевну, девушку чуть старше нас. Она недавно окончила техникум где-то в Сибири и была направлена по распределению в Мурманск. Опыта преподавания не имела ни дня, однако легко справлялась с нами.
Елена Валерьевна была стильной, в модных джинсах на длинных ногах, с яркими глазами и губами, короткой стрижкой и кокетливым носиком с лёгкой горбинкой. Красиво курила «Мальборо», загадочно улыбалась, и мы приписывали ей фантастические романы с крутыми мужчинами.
Первый учебный день начался с собрания. Выбирали старосту группы. Предложили меня и Ольгу Зотову. Угадайте, кто победил? Ну конечно, победа досталась мне. Коллектив подобрался дружный. Девчонки все разные, но светлые, и мне с ними было легко.
Вместе окунулись в мир искусства, творчества, красоты. Не покидало чувство, что создаём нечто необыкновенное! Фотографировали всё и везде, делали портреты друг друга. Так пролетело три месяца, а затем наступил день, который разделил мир на до и после.
Уроки физкультуры проходили в бассейне. Спокойно плавала, пытаясь не утонуть. Вдруг резкая боль пронзила всё тело, начиная с левого локтя. Увидев, что со мной творится неладное, подплыла Лена Защепка и помогла подняться на бортик. Она проводила меня домой, утешала по дороге и немного успокоила.
На следующий день с мамой поехали показывать опухшую руку хирургу. Тот развёл руками и направил нас в областную больницу. Сделали снимок, предложили лечь на обследование, стали готовить к диагностической операции.
В больнице было нескучно. В палате лежали пышная мадам 40—50 лет, тоненькая черноволосая Тонечка, не встававшая с постели, и ещё две девочки с лангетами: у одной на руке, у другой на ноге. Уныние нас не посещало, развлекались как могли. Делали по утрам зарядку под мою команду, читали книги, слушали радио, всё время смеялись. А вечером у нас были танцы. Процессом руководила Тоня, которая занималась в балетной школе. Она показывала нам па, лёжа в кровати, а мы повторяли. Думаю, со стороны это выглядело забавно.
Как-то утром пышная мадам узнала от лечащего врача, что её завтра готовят к выписке. Она работала на стройке маляром-штукатуром. Возвращаться от почти санаторно-курортного режима больницы в неуютную действительность, от шёлкового халата к грубому комбинезону, – не хотела. Но я об этом не знала. Иду по коридору, а на меня медленно опадает туша. Сработал инстинкт. Подхватив её за плечи, закричала:
– Помогите! – Сестрички успели вовремя.
Ещё секунда, и мы бы лежали на полу, причём она на мне. Мадам перехватили и дотащили до палаты. Там она стонала и охала, как в плохом театре, однако своего добилась и ещё дня три пролежала с нами, развлекая романтическими историями из жизни.
Рассказывала женщина много, но запомнился эпизод расставания с супругом. После развода она поехала в Прибалтику на море и бросила в набегающие волны обручальное кольцо, подаренное изменником. Сразу представились кадры из немого кино: лицо актрисы с гримасой страдания, глаза, смотрящие в небо с мольбой, и волны, уносящие мечту о любви. Весьма трагикомично.
Через две недели меня выписали. Оперировать не стали, рекомендовали отправить снимки в ленинградский институт. В апреле пришёл вызов, и мы с мамой поехали.
Северная столица встретила нас солнышком и хорошей погодой. Кругом сновали торговцы, предлагали различный товар. Увидев украшение из разноцветного бисера, остолбенела. Бусинки были крупными, разных оттенков – от ярко-изумрудного до приглушённо-зелёного с серебристыми вкраплениями. Ничего красивее в жизни не видела! Мама купила эти бусы, сразу надев их, почувствовала себя невозможно счастливой.
Нужный нам институт расположился недалеко от Петропавловской крепости в старом особняке. Для меня он был просто дворцом.
Зайдя в палату, замешкалась у двери. На меня с интересом смотрели четыре пары глаз. Стало страшно, ведь я впервые была вдали от дома. Неуклюже села на краешек старого кожаного дивана, так как кровати не досталось. В течение недели он был личным островком, где могла, укрывшись одеялом, остаться наедине с собой.
Мы познакомились, и одна из соседок предложила попить вместе чаю. Высыпав сладости, которые купила мама, попыталась тупым маленьким ножиком нарезать лимон. Не получалось. Поднажав, неожиданно для всех и себя перерезала провод кипятильника. Заискрило, замигало, но через секунду освещение восстановилось. Я отпрянула от тумбочки и никакого чая уже не хотела. Чувствовала себя неловко, очень хотелось плакать. Одно радовало – что не убило.
После такого чаепития обстановка в палате стала ещё более напряжённой. Сидела на диване, как провинившаяся школьница. Да, это была не мурманская больница. Здесь лежали тяжелобольные люди с изломанными судьбами.
Следующий день пролетел быстро. Меня осмотрели светила медицины, профессора преклонного возраста. Большой зал, сцена, и я стою раздетая на постаменте и очень некомфортно себя чувствую. Главный врач разглядывала меня как экспонат, что-то эмоционально говорила, а остальные кивали ей в ответ.