Как бить лапами и не опустить руки!

Редактор Марина Венделовская

Иллюстратор Анна Резникова

© Ольга Келлер, 2020

© Марина Венделовская, редактор, 2020

© Анна Резникова, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4498-4675-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Любимые читатели!

Хочу рассказать, как рождалась книга.

В апреле 2014 года неожиданно уходит из жизни близкий человек, красавец Володя, муж подруги. Утром жена проводила его на работу – а днём мы стоим над бесчувственным телом и ждём скорую. Через семь дней, не приходя в сознание после операции, Володя покидает нас. Лёгкий, добрый, всегда готовый выслушать и дать совет, шалун и повеса – всё в нём уживалось, он был особенным!

Чтобы сердце не разорвалось, стала писать о детстве и юности по три часа каждый день. Через полтора месяца была готова небольшая повесть – и легла в стол. В апреле 2019-го случайно посмотрела вебинар Кати Иноземцевой, и неожиданно созрело решение дописать книгу. Появилась мечта поставить по ней фильм.

У меня необычная судьба. В семнадцать лет жизнь проверила на прочность болезнью, и я победила. Вы наверняка знаете, что люди подразделяются на два типа сканеров и дайверов. Я – сканер. Конечно, эти знания пришли не сразу. Прошли десятилетия, прежде чем перестала стесняться своей любознательности и разрешила следовать за своей натурой.

Куда только не забрасывала судьба, начинала фотографом, а закончила свою трудовую деятельность судьёй.

Карьера завершилась неожиданно: инфаркт – и я в отставке. Пять лет приводила себя в порядок: йога, цигун (прошла третью ступень). Увлеклась имидж-медициной – медициной мыслеобразов. Стала личным учеником Сюи Минтата. Планирую поехать в Пекинский центр «Кундавелл» продолжить обучение.

Каждый проходит свои жизненные уроки. Порой опускаются руки, и ты не знаешь, как жить дальше. Книга поможет не бояться трудностей, подскажет, как пройти испытания и остаться верным себе. Будьте уверены, неожиданные повороты судьбы делают нас сильнее. Это трамплин для нового витка жизни, и каждый её период интересен по-своему. 50 лет – не закат, а, может быть, самый яркий и интересный период вашей истории.

Спасибо, дорогие, что вы со мной, и приятного чтения!

Глава 1. Детство

Февраль 1961 года. Полдень, яркое солнце, мороз. Происходит маленькое чудо: на свет появляется ладненькая девочка с лукавыми, смеющимися глазками. Да, это чудо, ведь она не должна была родиться.

О неожиданной беременности знала только мама. У них с папой уже была дочка, одиннадцатилетняя Танечка, но папа очень хотел наследника и просил маму родить ещё одного ребёнка. Она согласилась, но проходил год за годом, а дети не рождались. Значит, не судьба, решил папа – и больше тему не поднимал.

В сентябре мама почувствовала тяжесть в животе, внутри явно что-то жило и двигалось. Забеспокоившись, пошла к гинекологу. Пожилая врач осмотрела ее и… поздравила с беременностью. Мама не верила, убеждала, что этого просто не может быть: несколько лет назад ей по медицинским показаниям перевязали маточные трубы. Врач же посмотрела на неё с улыбкой, развела руками и сказала: «Мамочка, радуйтесь, свершилось чудо!»

А через несколько месяцев появилась на свет девочка. Назвали Тасей, Тасенькой, для папы Тасёныш. Видимо, очень уж мне хотелось оказаться здесь, что-то манило. И, наверное, я не просто так пришла сюда. Почему-то всегда это чувствовала.

Роды были тяжёлые: тащили щипцами, долго не дышала, закричала, только когда старая акушерка сильно шлёпнула по ягодицам, – такого обращения выдержать не могла и сразу высказала отношение к телесным наказаниям.

На второй день состоялось знакомство с сестрёнкой. Мы с мамой лежали в палате на первом этаже роддома. Таня, как циркачка, залезла под окном на бочку из-под селёдки (тару специально прикатила издалека, от продовольственного магазина), встала на носочки и увидела меня. Она мне сразу понравилась. «Какая красивая, интересно, у меня тоже будут такие большие голубые глаза? Конечно же, будут!» – подумала я. Сестра смотрела с восхищением, и я поняла, что тоже приглянулась ей. Мы остались, чрезвычайно довольны друг другом.

Через неделю нас выписали. Танюша принесла большой узел с ворохом одежды: новорождённую укутали и отнесли домой. А там меня уже ждала маленькая кроватка-качалка – папа сделал её сам, и в ней так сладко и спокойно спалось. О моём рождении папа узнал из телеграммы. Её зачитали на весь корабль из радиорубки. Молодого отца поздравляли, а он бегал по палубе и кричал «ура».

Весточку папе отправила сестричка, когда мы с мамой ещё лежали в роддоме. У маленькой Танюши не хотели принимать телеграмму, но та объяснила, что взрослых нет. И тогда телефонистка помогла найти позывной корабля, где плавал наш рыбак, и отправила Танин текст: «Поздравляю дочкой вес 4 кг 300 г рост 52 см всё хорошо». Папа был счастлив. Ну и пусть не мальчик, девочка тоже хорошо. Маленькие ножки, наконец, забегают по полу, и детским щебетом наполнится дом! А это самое настоящее счастье!

Няней стала Танечка. Мама, уходя встречать или провожать папу в море, сцеживала молоко, и сестрёнка кормила меня, укачивала, пеленала. Чтобы ноги мои были стройными и красивыми, затягивала их лентами и верёвками (как только не отвалились?). Ноги и вправду получились длинными и ровными. Наверное, это заслуга моей сестрёнки. Спасибо ей!

Мама рассказывала, что в те годы в магазинах не продавали белый хлеб – выдавали по карточкам детям до года. Так как младенцы не едят хлеб, он доставался Танюше. Перед школой, на завтрак, ей делали бутерброды из вкусного белого батона. Но и она не осталась в долгу.

Однажды в школьный буфет привезли печенье «Садко». Сестра попросила у классного руководителя денег в долг, чтобы купить лакомство. Буфетчица насыпала печенье в большой бумажный кулёк, свёрнутый конусом с закрученным внизу основанием. Таня на вытянутых руках, не дыша несла богатство домой. Потом мама выдавала мне по одному печенью в день, и я с удовольствием грызла сладкие коричневые квадратики с горьковатым привкусом шоколада. Когда начали прорезаться зубки, дёсны нестерпимо чесались и печенье было спасением.

Много лет не могла понять, почему, когда покупаю «Садко» и сразу откусываю, накрывает тёплой волной нечётких воспоминаний, почему вкус печенья возвращает в детство. Когда же Танюша рассказала эту историю, всё сразу стало на свои места.

До трёх лет я не разговаривала. Не было достойного собеседника. Понимала меня только Танечка. Зато потом прорвало – не остановить. Всё время болтала, рассказывала небылицы, истории, которые придумывала на лету.

Любила слушать пластинки на радиоле. Та гордо возвышалась на тумбочке в большой комнате, вся из полированного светлого дерева с золотой решёткой на боковой стенке и витиеватой надписью «Жигули» на передней панели, обтянутой атласной жёлтой тканью. Внизу были клавиши и две круглые ручки, которые очень хотелось покрутить. Вверху открывалась крышка, на диск ставилась пластинка, на пластинку – игла звукоснимателя. И по комнате неслась песня… Помню только, что про Дунай. И я представляла себе далёкие страны, красивых людей, прекрасные реки, озёра, горы. Из сказок любимой была «Как слонёнок пошёл учиться», которую слушала не меньше тысячи раз, пока пластинка не стала заедать.

Мне четыре года. Маленький город Буй в средней полосе России. Мост через реку, светит яркое солнце, тепло. Бегу по нему в белорозовом воздушном платье, ветер колышет подол и поднимает его. Смеюсь, руками опускаю вниз, ещё немного и мы с сестрой добежим до киоска с мороженым. В нём продают самое вкусное мороженое на свете! Улыбающаяся продавщица в белой накрахмаленной наколке достаёт из молочного бидона большой ложкой и накладывает в вафельные стаканчики. Они хрустящие и все разные, светлые, потемней, некоторые даже немного подгорелые. Откусываешь кусочек и мороженое прохладой растекается по языку… Иногда попадались комочки сливочного масла, которые тут же таяли, и мороженое становилось ещё вкуснее! Это был настоящий пломбир, двух видов с изюмом и без. Я любила с изюмом! Это было мое любимое мороженое из детства, не считая ленинградское эскимо за 11 копеек, но оно было уже намного позже.

И самое красивое платье с бантом, две шёлковые ленты были вшиты в боковые швы и завязывались пышным бантом сзади на талии. Любовь к ярким, нестандартным нарядам осталась у меня с детства навсегда.

Мама Анфиса была строгая. Всегда говорила нам с Таней, что лучше горькая, но правда, и очень ругала, если нарушали это правило. Помню, как все во дворе вышли гулять с бутербродами из белого батона, с маслом и сахаром, – и кристаллики, белые, крупные, переливались на солнце. У меня просто слюнки потекли. При этом масло никогда не любила и ножичком счищала с хлеба, отправляя снова в маслёнку. Но очень же хотелось присоединиться к компании поедателей бутербродов.

Тихонько вернулась на кухню, отрезала широкий ломоть батона, щедро намазала маслом, посыпала сахаром, на цыпочках вышла из кухни. Затем по коридору выскочила в подъезд – и только собралась откусить заветное лакомство, которое мысленно съела уже несколько раз, как в дверях показалась мама. Она спросила: «Тася, ты зачем приходила? И что у тебя в руках?» Бутерброд быстро полетел на пол, протянула руки, показала, что ничего у меня нет. Однако мама не поверила. Спустилась по лестнице, подняла бутерброд – а мне было приказано быстро идти домой, где ждало суровое наказание за враньё.

Мама гонялась за мной с ремнём по всей комнате, приговаривая, что на улице есть неприлично, кусочничать вредно, а обманывать родную мать тем более. Мы, как две пони, бегали вокруг стола по кругу: я от неё, а она за мной. Затем, устав от такого активного времяпрепровождения, бухнулись на диван, обнялись и разревелись. Я от обиды, а мама от бессилия. Ведь так и не догнала же – ремень свирепо свистел в воздухе, но рука возмездия до меня и не дотянулась.

Когда дома был папа Виталий, наступал праздник: он приносил разные дефицитные вкусности. В лавочке для моряков продавалось много всего. Ведь их очень ценили за трудную и опасную работу. Дома у нас были сгущёнка, маленькие шоколадки с рисунками из сказок Пушкина, зефир, сливочные конфеты, апельсины, красные венгерские яблоки.

Я ходила за папой хвостом, помогала по хозяйству. Вместе с ним строгала, пилила, колотила, забивала гвозди, и он меня не прогонял. А ещё папа сделал для меня кукольный мебельный гарнитур: диван, кресло, стол, сервант. Целое богатство для маленькой девочки!

Меня редко оставляли дома одну. Но если это случалось, то проказничала на полную катушку. Очень нравилось залезать на трёхстворчатый шкаф. Сначала нужно было принести табуретку из кухни, на неё поставить стул, потом подтянуться, и вуаля – к нам приехал цирк. Воздушная гимнастка сидит и болтает ногами, а внизу совсем незнакомая комната. Обратно, на пол, возвращалась на раскрытом зонтике. И как только ноги не переломала?

Лекарства – отдельная история. В серванте у нас была полочка, где лежали таблетки, порошки, горчичники, градусник, вкусные витаминные порошки жёлтого цвета. Конвертик с витаминкой выдавали один раз в день, но очень хотелось попробовать и другой порошочек, белый. Как-то раз все ушли по делам и оставили меня одну. Проникнув в сервант, стащила белый порошок, развернула конвертик, всё содержимое стряхнула к одному краю и высыпала в рот. Ужас! Лекарственная горечь вспоминается мне и сегодня настолько ярко, что сейчас же пойду попью воды, дабы спокойно пережить эти несладкие воспоминания… Не берите, дети, без разрешения родителей лекарства: мало того, что ими можно отравиться, так они ещё и невкусные. Тогда я поняла, это на всю жизнь. Опыт – полезная штука!

Ещё любила залезать к сестре в стол и доставать её карандаши, краски, альбомы, чернила, ручки, тетради. Найденные сокровища раскладывала на полу, любовалась, перекладывала и снова любовалась. У меня тоже имелись свои детские рисовальные принадлежности, но Танины же были куда более настоящими. Тонко наточенные карандаши в большой картонной коробочке. Пахучие краски – в металлической: крышка открывается, а там – яркие-преяркие цвета! Альбомы толстые, а не мои тоненькие. После, конечно, старалась всё разложить по местам, но каждый раз забывала, что, где, как лежало, и вечером от сестры получала нагоняй.

Хорошо запомнился один случай. Родителей дома нет. Я что-то натворила и не прошу прощения, так как не чувствую вину. Стою за дверью в углу, сестрою наказанная. Там же на крючке висит сетка с апельсинами, килограмм пять, не меньше. И я поедаю один за другим, пока не становится плохо. Вот уж побегала тогда Таня вокруг меня! И больше в угол не ставила.

Любовь к книгам прививала тоже сестра. Она ходила в библиотеку и приносила красивые издания с иллюстрациями. Чётко помню книгу со стихами Агнии Барто: перед глазами стоят картинки с несчастным медведем без лапы, мокрым зайцем, брошенным под дождём хозяйкой. Таня мне читала, а я, свернувшись на диване калачиком, слушала.

Но вот приближаются семь лет, скоро в школу. Старшая сестра учит алфавиту. Буквы «М» и «Н» так похожи, и они уже в десятый раз путаются! Таня сердится и бьёт букварём по голове. Реву, обидно, ненавижу все буквы на свете! Но юная учительница, взяв напором, вбила-таки алфавит в мою голову.

Вскоре книга стала для меня ценнее, чем самая вкусная конфета. Чуть позже начались чтения ночью с фонариком под одеялом, в школе под крышкой парты, в транспорте, если повезёт и достанется сидячее место. Проглотив все книги в детской библиотеке, перешла на взрослые в одиннадцать лет. Прочитала «Тихий Дон» Шолохова, и мне понравилось, особенно про любовь!

Ну, любовь у меня тоже была. Впервые влюбилась лет в пять. Мальчика звали Саша, а фамилия Баранов. Жил на последнем этаже нашего двухэтажного дома, ходил во второй класс – для меня тогда он был взрослый, как студент! Часто поджидала Сашу Баранова у подъезда, делая вид, что он меня нисколечко не интересует. Но он, конечно, не обращал на меня никакого внимания. Так, мелочь пузатая крутится под ногами.

Перед школой родители отправили нас с Таней отдыхать на Азовское море, в Ейск. Всю дорогу смотрела в окно, ждала, когда же появится море. И дождалась. Оно, золотое от солнца, обрушилось на меня бескрайним простором, а песчаные берега смотрелись как рама дорогой картины. Приехали ночью, пошли сразу купаться – вода была тёплая, как парное молоко. Такого наслаждения от моря больше никогда не получала.

Таня надо мной издевалась, каждое утро заставляя пить для здоровья гоголь-моголь. Ну и гадость, я вам скажу. Но днём уж отыгрывалась: как только видела парней, которые с интересом поглядывали на сестру, тут же подбегала и кричала: «Мама, мама, пошли со мной!» За такие выходки получала нагоняй, но это было уже потом.

А в поезде, когда ехали назад в Мурманск, мне пришлось всю ночь не спать и сторожить Таню, чтобы не украли. Она была красавицей – голубоглазая блондинка с великолепной мраморной кожей и очаровательной улыбкой. Я слышала, что молодой офицер всерьёз предлагал ей выйти с ним на какой-то станции, звал замуж. Он был коренастым, круглолицым, всё время вытирал пот со лба платочком и страшно мне не нравился. Таня не согласилась, но он, видно, ещё на что-то надеясь, написал адрес на бумажке, положил её на стол и вышел.

Родители нас встретили. Мы одарили их южными плодами – чемоданом абрикосов и большим арбузом, дружно съеденным дома.

Завтра в школу. На стуле висит форма – коричневое платье в складочку, с белым воротничком стоечкой, и белый же фартук. Внизу стоят красные туфли с ремешком, особая моя гордость – там есть каблучок. Правда, всего один сантиметр, но это уже не сандалии…

Глава 2. Родители

Родители мои родом из Костромской области: папа из деревни Королёво, недалеко от города Шарьи, мама из деревни Терехово, Буйского района. Здесь очень красивая природа – леса, поля, реки, чистейший воздух.

Про Королёво папа рассказывал интересную историю. В конце XVIII века три брата пришли то ли с Дона, то ли из Сибири. Раскорчевали лес, засеяли поля, построили дома. Приусадебные сооружения все под одной крышей. На сеновал можно было въехать на лошади с повозкой. Так в этих местах никто не строил! Взяли жён из соседних селений, назвали свою деревню «по-королевски» и зажили в сытости и достатке. К 17-му году имели лавки в Москве и Петрограде (ныне – Санкт-Петербург). После раскулачивания вся деревня переехала в Мурманск.

Родители рано осиротели. Маму воспитывала мачеха, отца – сестра, которая была старшего его на два года. Горя хлебнули сполна, ласки не видели, не знали, что такое настоящая семья.

Мама в Великую Отечественную войну работала проводницей на санитарном поезде. Повидала многое. Помогала, чем могла: перевязывала, кормила раненых солдат. Ужасно уставала. Зато ей выдавали продуктовые карточки, которые она оставляла младшей сестре и брату.

Маме тогда было восемнадцать, но выглядела она как ребёнок, худенький и очень старательный. Её все любили, жалели и подкармливали.

Однажды, после нескольких напряжённых дней приёма раненых, маме разрешили поспать. Она закрылась в купе проводника и крепко уснула. И тут началась бомбежка. Снаряд попал рядом с маминым вагоном, и состав перевернулся в образовавшуюся огромную воронку. После того как бомбардировщики улетели, девушку не смогли найти ни среди убитых, ни среди раненых, ни среди живых. Тогда один из солдат перелез в вагон через разбитое окно и смог до неё достучаться. Мама так крепко спала, что ничего не слышала.

Санитарный поезд с юной проводницей первым приехал в Ленинград после снятия блокады. Больше мама ничего нам не рассказывала. Не хотела вспоминать.

Папа воевал. В восемнадцать лет оказался на фронте. В штрафной роте: так наказали за прогул. Он тогда потерял продуктовые карточки, пропуск на завод и все документы, а без них на работу не пропустили. Вечером за ним приехали. В камере просидел один день, а утром предложили на выбор: или в тюрьму, или на фронт. Выбрал второе.

Сначала был пулемётчиком в штрафной роте 97-й стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта под Кёнигсбергом (Калининград). В первом же бою единственным из роты остался в живых. Нашли его у пулемёта без сознания, но живого. Лёгкая контузия.

Затем воевал уже в обычных войсках, пока в одном из жесточайших боёв за небольшую деревушку в пятнадцати километрах от Кёнигсберга не был тяжело ранен в голову. Осколком снаряда ему оторвало левую щёку и часть носа.

Но ему повезло: медсестра под свистящими пулями и взрывами снарядов перевязала рану и вынесла солдата с поля боя. Дотащив до лазарета, передала врачам. Кто она, ангел, который спас отца от смерти и дал шанс его будущим детям появиться на свет? Ведь не заметь она вовремя раненого бойца, не было бы нас с Танюшей. Спасибо, сестричка, и низкий поклон!

Оперировали в полевых условиях. Затем направили отца в московский госпиталь, где ему пересаживали кожу несколько раз в течение года. Материал брали с ягодицы и, как смогли, восстановили лицо. Молодость брала своё, раны затягивались.

День Победы отец встретил в Москве. Рассказывал, как поначалу каждого переполняла радость: все обнимались, целовались, стихийно начинали петь, плясать. К вечеру первые эмоции уже улеглись. И когда запустили салют, раненые молчали, а многие плакали. Вспоминали родных и близких, которых не вернуть. Вот такая она – радость со слезами на глазах.

Папа почти никогда не говорил о войне. Только однажды. Ему тогда было уже около семидесяти, и мы 9 мая всей семьёй собрались за праздничным столом.

Отец выпил рюмочку и загрустил. Поглаживая награды, рассказал, что как-то раз убил немца, глядя тому в глаза. Похожего на него самого: светловолосого, курносого и веснушчатого. Шли в бой, добежали до вражеского окопа. Папа спрыгнул – а там лопоухий мальчишка, смотрит на него и наводит винтовку. Отец успел выстрелить первым. Прошло пятьдесят с лишним лет, а он в подробностях помнил то мгновение. Помолчав, тихо сказал: «Дети, это война. Или он меня, или я его».

Тот День Победы был одним из последних наших с папой праздников. В семьдесят его не стало…

Во время войны мама с папой и познакомились. Случайно, в парикмахерской. Отец служил в Буе и, когда отпустили в увольнительную, зашёл подстричься. К слову сказать, волосы имел красивые, густые и вьющиеся. В парикмахерской было два мастера и несколько девушек, которым делали модную завивку. Девчонки щебетали, смеялись. Только одна читала газету и даже не подняла головы, когда вошёл он – бравый солдат, хорошо сложённый, улыбчивый, ещё и пошутить мастак.

Отца быстро обслужили. Он полюбовался на себя в зеркале и, отбивая чечетку, спросил: «Ну, девчонки, кто за меня замуж пойдет?» Все заговорили наперебой: согласны хоть сейчас! Только одна как читала газету, так и продолжала читать. А была вполне ничего: рыженькая, можно сказать, золотоволосая, с красивыми, глубокими, яркими серыми глазами и востреньким, аккуратным носиком. Появилось желание проследить за несмеяной и познакомиться поближе.

Оказалось, работает на вокзале буфетчицей. Белая накрахмаленная наколка на её голове смотрелась как корона. На работе девушка улыбалась, и хорошее настроение было ей весьма к лицу. Подойдя к стойке, папа купил лучшую коробку конфет и попытался с красавицей познакомиться. Однако ничего не вышло. Королевна отказала: «Купили конфеты? А теперь идите своей дорогой, не мешайте работать». Пришлось на первый раз отступить.

Но папа не сдавался и еще несколько раз приходил к гордой Анфисе. С каждым разом она встречала его всё приветливее и, наконец, согласилась на свидание.

Встретиться должны были через неделю, в следующую увольнительную, и предприимчивый жених задумал удивить королевну подарком. Он работал сапожником, шил обувь командному составу. И что ему стоило сшить женские!

Это были замечательные кожаные тёмно-бордовые сапожки с наборным каблучком. Где он в то время достал такую кожу – тайна, покрытая мраком. Подарок пришёлся впору, и Анфиса сдалась. Через месяц расписались, а через год родилась доченька Танечка.

Тут, правда, случился небольшой конфуз. Когда папа пришел узнать, кто родился, то растерялся и назвал мамину девичью фамилию. Нянечка гордо вынесла малыша – мальчика. Поздравила с сыном. Папа приоткрыл уголок одеяла и застыл. На него смотрел кареглазый, черноволосый пацан. Отец отдал ребёнка, передачу и молча ушёл.

Целый час он бродил вокруг роддома, переживал. Затем вернулся и спросил, а родила ли Анфиса Муранова.

– Да, родила, девочку! – ответили ему.

– Быстрее несите, буду смотреть!

В новом свёртке он увидел свою маленькую копию, и счастью не было предела. Светленькая, голубоглазая, прехорошенькая девочка.

– Да, это моя дочка, – гордо сказал папа. – Здравствуй, мой цветочек! Ну, это совсем другое дело…

Виноватая нянечка доставила роженице передачу уже поздно вечером, так как сначала её отдали маме темноволосого мальчика. Потом, когда разобрались, отнесли Анфисе, что осталось. Она расстроилась: не могла понять, почему все пакеты вскрыты и переполовинены. Но когда ей рассказали, в какую историю попал любимый, долго веселилась.

Через три года папу демобилизовали. Он решил вернуться на север – за романтикой и длинным рублём. Да и по родственникам соскучился. Мама не согласилась ехать с ребёнком в такую даль. Тем более работа у неё была хорошая: всегда с едой и деньгами. Родители поссорились, папа уехал.

Из Мурманска редко, но приходили письма, деньги на ребёнка. Таня часто сидела одна дома и скучала по папе. Каждую ночь он приходил в её сны: стоял у кроватки в расстёгнутой шинели и улыбался.

Обо всех своих горестях Таня рассказывала серому плюшевому мишке: о том, как любит папу и, что он обязательно за ней приедет, привезет много-много игрушек и сладостей. Посадит её на плечи и, на зависть всем девчонкам и мальчишкам во дворе, пойдёт с ней купаться на Костромку. Будет весело. Она плюхнется в воду, разноцветные брызги окутают их волшебной пеленой, и счастливый смех разнесется по округе.

Однажды малышка в очередной раз разговаривала с мишкой, и её причитания услышала мамина сестра Лидочка, шебутная и быстрая на всякие авантюры. Она недавно приехала из Крыма, была при деньгах и дерзко красива. Спросила:

– Танюша, ты хочешь, чтобы мы поехали к папе?

Услышав утвердительный ответ, взяла девочку за руку, и через двадцать минут они были на вокзале. Купили билеты до Мурманска, затем пошли в буфет.

– Так, Анфиска, собери нам с Таней еды в дорогу, – сказала Лида сестре.