Королева Стамбула

Разношерстная компания, объединенная лишь общим летним увлечением, собралась в баре. Хозяин щедрой рукой ставил на столы тарелки с сегодняшним уловом – с пахнущими йодом осьминогами, мидиями и креветками, с поджаристой до хруста мелкой рыбой. Тут же были и миски с салатом, благоухающие пряной зеленью и острым козьим сыром. И фрукты, небрежно наваленные на блюда. И хлеб, и вино, и коктейли – все, чтобы приятно провести вечер в компании таких же, как ты сам, беспечных молодых прожигателей жизни, успешных отпрысков богатых родителей, приезжавших сюда тратить семейные состояния. Лишь пара-тройка человек из присутствующих могли похвастаться тем, что сами заработали свои капиталы, остальные же с детства не знали нужды и наслаждались жизнью.

По берегам бухты уже загорались в домах, на виллах и в отелях золотистые огоньки. Возвращались к причалам отправлявшиеся на дневную морскую прогулку яхты. Вечер полон был ленивой неги, смеха, завиральных баек, какие рассказывают друг другу только люди, которые вскоре разъедутся и никогда больше не увидятся. И Ольга, сидя с бокалом в кресле у перевитой канатами и сетями для пущего приморского колорита ограды террасы, смотрела, как рисуется Ник в компании. Как мастерски рассказывает он, вызывая то взрывы смеха, то изумленный ропот. За те несколько дней, что они провели вместе, познакомившись вот здесь же, в лагере серферов, таким же неспешным вечером, она уже поняла, как любит он быть в центре внимания. И невольно подсмеивалась над этим его забавным безобидным тщеславием.

– Моя мать была в юности редкостная красавица. Гречанка, профиль – как будто срисованный с античного барельефа. Волосы темные, тяжелые, с медным отливом. В детстве я любил наблюдать, как она заплетала их в косы и укладывала вокруг головы. А глаза… Глаза у нее были, как море перед грозой.

– Ты свои от нее унаследовал? – кокетливо спросила молоденькая серферша, кажется, из Британии и игриво потянулась рукой к лицу Ника.

Ольга коротко усмехнулась, наблюдая за этим безыскусным флиртом.

– О, поверь, – с комичным отчаянием покачал головой Ник. – Мои глаза и близко на ее не похожи. Знаете, гречанки обычно быстро стареют, грузнеют от обильной еды. Но моя мать и до сих пор поразительно хороша собой. А вот отец мой – албанец. Конечно, не такой ослепительный, как мать. В том, что касается внешности, это он мне подгадил, не то я бы уже сделал карьеру в модельном бизнесе.

Женская часть компании загудела, не соглашаясь. И Ольга снова спрятала улыбку в бокале. Забавный все же был парень. Нахально напрашивался на комплименты и млел от них, как ребенок.

– В общем, однажды они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда. Отец едва ли не через полчаса знакомства предложил ей стать его женой, а она согласилась. Да-да, представьте себе, такое бывает. Ну или бывало в прежние, не такие циничные времена.

Кто-то рассмеялся, кто-то запротестовал. Педро, испанец с рыжеватой бородкой, объявил, что он хоть сейчас готов отправиться с Кристин, шведкой, с которой познакомился здесь же неделю назад, в мэрию. А Ник продолжал:

– Но тут, разумеется, вмешались родители. И начались Монтекки и Капулетти. Мать происходила из аристократической греческой семьи. Во время войны они, правда, обеднели, но ни пафоса, ни спеси не утратили. А в семидесятых, когда в Грецию хлынули туристы, их дела и вовсе пошли на лад. Заправляла всем бабка – величественная породистая старуха в драгоценностях времен королевы Виктории. И она, конечно, встала намертво – не позволю нашей красавице опорочить семью и выйти за какого-то албанского прощелыгу. Пойти против бабки никто не осмелился. Да, в общем, и не захотел – сама мысль о том, что греческая аристократка свяжется с каким-то чужаком-албанцем, пускай вроде бы порядочным, добрым и сметливым парнем, была запредельной. А мать, юная неопытная девушка, не побоялась. Ушла к моему отцу, больше того, уговорила его бежать на край света – по их понятиям, в северную Европу. Она хорошо знала, на что способна бабка в гневе, и не без причины опасалась, что та может и подослать кого-нибудь разделаться с неугодным мужем внучки. В общем, все препоны оказались тщетны. Любовь моих предков смела все преграды, они поженились и жили в изгнании до самой смерти грозной бабули, которая, представьте себе, протянула почти до ста лет – должно быть, на одной злобе и гордыне. И пока она не умерла, никто из семьи так и не смел поддерживать общение с матерью. Хотя вроде бы к тому моменту отец уже доказал, что он не какой-то прохвост, собственным трудом заработал капитал – все для того, чтобы любимая жена не нуждалась и не так сильно страдала от разлуки с близкими. Только когда бабка умерла, мои мать с отцом вернулись в Грецию и воссоединились с семьей. И все же, несмотря на то как непросто им пришлось, они ни разу не пожалели о том, что пошли наперекор родне. Клянусь вам, вот уже пятьдесят лет они продолжают каждый день ворковать как влюбленные, которые только что встретились.

– Наверное, в такой счастливой семье у тебя не меньше десятка братьев и сестер? – спросила Кристин, выныривая из-под обнимающей ее крупной руки Педро.

– О нет, – покачал головой Ник. – Как оказалось, тут их поджидало новое препятствие, которого они никак не ожидали. Дети у мамы и папы очень долго не получались. Мать молилась день и ночь, прося у Бога ребенка, ездила по каким-то святыням, прикасалась к мощам. Но все было тщетно. Я родился, когда родители уже потеряли всякую надежду. Им обоим было под сорок – и вдруг чудо.

– Так ты, значит, поздний долгожданный ребенок, – подхватил ирландец Стив с облупившимся от солнца красным носом. – Представляю, как тебя баловали.

– О, друг мой, не представляешь, – засмеялся Ник. – Я ни в чем не знал отказа. Родители на меня надышаться не могли. Отец к этому времени уже сколотил неплохое состояние, и у меня было все, что только можно себе представить.

– Неужели и пони? – поддела Кристин.

– Вот разве что пони у меня не было. И то, уверен, если бы мне очень захотелось, отец купил бы и его.

Ольга, потягивая вино, наблюдала за Ником. Они были знакомы всего-то несколько дней. Но даже не расскажи он сейчас истории своего появления на свет, она бы не сомневалась, что этот человек вырос в дружной любящей семье. Была в нем, несмотря на легкомыслие и мальчишество, какая-то железобетонная уверенность в себе, чувствовавшаяся даже на расстоянии. Такая гармония с миром и с самим собой, убежденность в собственных силах и в том, что в случае чего у тебя обязательно найдется поддержка, бывает лишь у тех, кто с детства купался в безусловной любви.

Уже совсем стемнело. Над морем показалась луна, расстелила по черной уснувшей глади золотую ковровую дорожку. Хозяин принес и расставил по столу свечи, укрепленные в горлышках пузатых пустых бутылок. И в этом теплом неверном освещении черты Ника казались еще прекраснее. Будто языческий бог, насмешник и шалопай, морочащий людей ради забавы и пускающийся в опасные приключения, он рассказывал еще что-то, плавно жестикулировал. А иногда оглядывался на нее, и в быстром взгляде казавшихся сейчас темными, как ночное море, глаз, в зрачках, где плясали, отражаясь, рыжие язычки пламени, Ольга видела нежность и неподдельный интерес. Все, что так приятно бывает женщинам прочесть в глазах увлеченного ими мужчины. Ей же становилось неспокойно от этого взгляда, и она отворачивалась, делая вид, что не замечает внимания Ника.

Разговор за столом продолжался. Теперь о себе рассказывали другие. Кристин объяснила, что в той, иной жизни, на материке, казавшейся сейчас такой далекой и чужой, владеет сетью магазинов спортинвентаря. Брутальный Педро, кто бы мог подумать, оказался банковским работником. Девушка в дредах и с замысловатыми татуировками на руках представилась известным дизайнером. Кто-то из присутствующих был знаком между собой, уже встречался во время отдыха здесь или в других излюбленных серферами местах. Другие встретились впервые. Но всех здесь связала любовь к экстремальным видам водного спорта и общая легкость в отношении к жизни.

– А ты? – обратился к Ольге ирландец. – Расскажи о себе, чем ты занимаешься? Там, в другой жизни.

– Ничего интересного, обыкновенный офисный планктон, – отмахнулась Ольга. – Не хочется сейчас вспоминать об этой самой другой жизни, ну ее. Давайте притворимся, что вся наша жизнь – вот такая, как здесь.

– Давайте! Давайте! – подхватили с разных концов стола.

– Это же тост! – прогремел развалившийся на кресле-мешке Педро.

Над столом со звоном встретились стаканы, и Ольга краем глаза заметила, что Ник снова бросил на нее любопытный недоверчивый взгляд. Ох, и въедливый же ей попался новый знакомец.

По мере того как пустели заказанные бутылки, разговор за столом становился все громче, веселее. Кто-то рассказывал серферские байки, кто-то из тех, кто уже бывал здесь, повествовал об интересных случаях, произошедших на острове Миконос.

– Вы знаете, что здесь каждое лето отдыхает Мадонна? – доказывала Кристин. – Конечно, инкогнито, на людях никогда не показывается. Но все местные об этом знают.

Кто-то недоверчиво загудел. А Ник отозвался:

– А что тут удивительного? На Миконосе испокон веков боги жили среди людей.

Все засмеялись. А затем немец с плечами такими широкими, будто кто-то засунул ему под майку швабру, указал пальцем на мерцающие на другом берегу бухты изумрудные огоньки.

– Вон, видите, светится зеленым? Это частный причал. Говорят, там вилла какого-то русского бандита. Или как это там у них называется? New russian? По слухам, он страшный человек, руки по локоть в крови. А вот, живет в раю, наслаждается жизнью.

– Что за времена настали? – возмутилась дизайнер с дредами. – Раньше слагали сказки про Синюю Бороду, а теперь про каких-то бандитов. Никакой романтики.

– Так это же смотря как рассказать, – возразил Ник. – Ты ведь не знаешь, вдруг по ночам его преследуют призраки всех, кого он убил. Пробираются к нему в спальню и воют страшными голосами: «За все надо платить».

– Да ну вас! – передернула плечами Кристин. – Жути нагнали.

Ольга же, обернувшись, посмотрела в ту сторону, где подмигивали в густой черной тьме изумрудные огоньки. Разобрать отсюда ничего было невозможно, только цепочка зеленых искорок мерцала, будто посылая сигналы собственному размытому отражению.

За столом откуда ни возьмись появилась гитара. И Педро, ударив по струнам, запел мелодичную народную испанскую песню. Дизайнер принялась отбивать ритм ладонями по столу. Кто-то подхватил мотив.

Ольга поднялась со своего места, потянулась и бросила:

– Пойду спать. Всем пока.

– Пока!

– До завтра! – донеслось со всех сторон.

Ник нагнал ее в темноте, уже на пути к бунгало.

– Постойте-постойте, загадочная леди. Вы что это, решили от меня ускользнуть?

– Я просто хочу отдохнуть, – дернула плечом Ольга. – А ты вроде неплохо проводил время в компании.

– Погоди-ка, – лукаво нахмурился Ник. – Ты что, даешь мне отставку?

– Отставку можно дать жениху или бойфренду, – усмехнулась Ольга. – А мы же с тобой свободные люди. Разве я что-то обещала?

– Верно, ты не обещала, – в глазах Ника плясали бесенята. – Но посмотри-ка вон туда.

Он обхватил Ольгу за талию, пальцами приподнял ее подбородок и заставил посмотреть вверх, туда, где сонно дышало необъятное небо, усыпанное серебряными звездами.

– Видишь? – Ник указал пальцем куда-то в мерцающую бесконечность. – Это она обещала, вон та звездочка с розовым отливом, что ты не выставишь меня этой ночью. Потому что мы с тобой были предназначены друг другу судьбой.

– Ты же археолог, а не звездочет, – забавляясь, возразила Ольга. – И что-то мне подсказывает, что ты несешь сейчас откровенную чушь.

– Может, и так, – легко согласился Ник, прижал ее к себе крепче и жарко зашептал в ухо: – Это все потому, что я влюбился. И изо всех сил стараюсь тебе понравиться.

Губы его на вкус отдавали морской солью, будя воспоминания о палящем солнце, о ветре в лицо, о полете с пенного буруна, дарящем ощущение абсолютной свободы.