Богдан Хмельницкий

– Злодеи, за что вы схватили моего отца? Мало вам, что вы все у нас отняли?

– Прочь, хлоп! – замахнулся на него плетью Комаровский.

– Вот я тебе покажу хлопа! – прокричал Тимош и собрался его ударить саблей.

Но в эту минуту жолнеры, соскочив с коней, окружили молодого казака и обезоружили его.

– Гей, батагов сюда! – крикнул Комаровский.

Откуда-то явились батоги и Тимоша при собравшемся народе жестоко наказали палками, после чего Комаровский приказал отнести его домой.

– С этого щенка достаточно! – проговорил пан, – позабудет заступаться за отца.

Богдан, между тем, сидел в темном сыром погребе за крепким железным запором и никто, по-видимому, не мог к нему пробраться. Пани Марина ходила сама не своя; она знала обо всем случившемся и ей каждую минуту казалось, что вот-вот выведут Богдана на двор и отрубят у нее на глазах его буйную голову. Изобретательный ум ее на этот раз отупел, ничего не могла она придумать и понимала только одно, что если Богдана казнят, ей и самой не жить, так он стал ей теперь дорог. Она знала, что сидит в темном подвале, где его морят голодом, и это ее более тревожило. Вдруг у нее блеснула мысль: Саип был всегда верным слугой Богдана, он ловкий, маленький, изворотливый, он должен найти путь к своему господину.

– Саип, а Саип! – поманила она его, улучшив минуту.

– Что, пани?

– Любил ли ты своего прежнего господина?

Татарченок недоверчиво скосил глаза в сторону.

– А зачем пани знать?

– Вот зачем, Саип, – тихо проговорила она. – Если ты любил его, то подумай только: он теперь сидит взаперти, не видит света, может быть, ему не дают есть. Надо к нему пробраться.

Мальчик все еще недоверчиво смотрел на нее.

– Пани, ведь не любит моего хозяина? Разве ей не все равно, что будет с паном?

– Не все равно, Саип, – ответила Марина дрожащим голосом, и на лице ее выразилось столько горя, что сметливый татарченок тотчас переменил тон. – Кабы деньги, пани! – таинственно проговорил он. – Его стерегут два сторожа по очереди, и один их них любит деньги.

Марина вздохнула.

– Денег-то у меня нет. Разве вот что, Саип: я тебе дам свои дорогие монисты, только как их продать?

– Саип знает жида и торговаться сумеет, – отвечал мальчик.

Марина принесла ему монисты. Он сунул их за пазуху и скрылся. С нетерпением ждала она его возвращения. К вечеру Саип принес ей небольшую пачку червонцев и сказал:

– Сторожу довольно двух! Один я дам ему сегодня вечером, чтобы он меня пропустил к хозяину, а другой останется на завтра.

Так установились правильные сношения с узником. Саип носил ему есть и пить и исполнял его поручения, а Марина обдумывала, как бы ей выведать от Чаплинского, что он затевает. Прошло несколько дней. Марина, наконец, решилась и пошла к своему мужу.

– Данило! – сказала она ему. – Зачем ты держишь Хмельницкого под стражей? Боишься ты его, что ли? Ведь ты сам утверждаешь, что он не имеет никаких прав на Суботово.

– А тебе что за дело? – возразил Чаплинский угрюмо. – Совсем тебе не след в эти дела мешаться…

– Я тебе же добра хочу, – продолжала Марина. – Послушай-ка, что говорят про тебя соседи. Говорят, что ты сонного схватил, что ты над ним, над безоружным натешился, а если б он был на воле, то ты бы и подступиться к нему не посмел.

– Кто это говорит? – запальчиво возразил Чаплинский. – Я не по своей воле посадил его в тюрьму, а по приказанию пана старосты.

– А вот нет же! – упрямо ответила Марина. – Я слышала, что пан староста тобой очень недоволен. Если б ты его схватил не сонного, не безоружного, ну, это было бы по-рыцарски; в честном бою тот и прав, кто победит… А так, никто тебя не похвалит.

Пан Данило угрюмо слушал ее.

– Жалко тебе этого казака, вот ты за него и заступаешься, –проговорил он. – Возьму и отрублю ему голову и конец будет разговорам, теперь он в моих руках. Что хотят, пускай тогда и говорят.

Марина вспыхнула и гневно топнула ногой.

– А-а, если иак, то слушай же ты, пан. Смей только его пальцем тронуть, и меня с ним вместе в живых не будет!.. Вышла я за тебя замуж и буду тебе покорной женой во всем…

Но Хмельницкого ты должен выпустить. Помни, что если завтра к вечеру он не будет свободен, не видать тебе меня, как своих ушей… Сбегу от тебя, руки на себя наложу, татарам отдамся… Тебе меня не запугать. Это ты воспитанницу свою в татарскую неволю отдал, а я и сама к татарам уйду…

Чаплинский побледнел и совсем растерялся.

– Успокойся, Марина, – проговорил он, – ну, чего же ты так расходилась… Ну, я выпущу его, что мне в нем.

– Выпустишь, выпустишь, говоришь ты! – с радостью вскрикнула она, –да ты, пожалуй, обманешь. Я хочу сама, своими глазами увидеть, как он отсюда уедет.

– Ну, хорошо, хорошо! Выпускай его сама, – согласился Чаплинский, не зная, как ему успокоить взволнованную женщину.

– Прикажи же сейчас его выпустить, – настаивала она.

Чаплинский неохотно позвал слугу.

– Позвать мне того хлопа, что сторожит Хмельницкого!

Через несколько минут сторож явился.

– Проводи пани Марину к узнику, – сказал пан, – и исполни ее приказание.

Марина дрожащая, взволнованная вошла в темный подвал, слабо освещенный фонарем сторожа, и увидела в одном из углов на соломе Хмельницкого, сидевшего с опущенной головой в глубокой задумчивости.

– Пан Зиновий! – робко окликнула она его.

Богдан поднял голову, но, увидя Марину, вскочил, как ужаленный, и лицо его исказилось злобой и ненавистью.

– Зачем ты пришла сюда? Мало вам издеваться надо мною… Из-за тебя все и терплю…

Марина стояла с опущенной головой и печально проговорила:

– Не кори меня, пан Зиновий, прости, если в чем виновата перед тобою, а теперь, что могла, то для тебя и сделала, вымолила свободу, уезжай поскорее, пока он не одумался…

– Что ты, шутишь, что ли? – недоверчиво проговорил Богдан.

– Видит Бог, не шучу, – сказала она и подняла на него свои заплаканные глаза.