Вальхен

– Гул такой ночью стоял, будто тяжёлые самолёты летели… И – то ли взрывы, то ли что…

– Говорят же: учения! Первый раз, что ли? Вы паникёрские настроения не разводите, не то доложу куда следует.

Дядька ушёл, а Анна Николаевна взяла свежую утреннюю газету. Пробежала глазами новости: в орденоносном совхозе «Красный» досрочно выполнили полугодовой план, в понедельник воспитанники евпаторийского детдома для испанских детей[14 - Евпаторийский детдом для испанских детей. Летом 1936 года в Испании началась гражданская война, и в 1937–1938 годах из Испании было эвакуировано в разные страны более 34 тысяч детей из семей республиканцев, чтобы спасти их от военных действий. Франция приняла около 20 тыс. человек, Бельгия – около 5 тыс., Великобритания – около 4 тыс., СССР – 2895 человек от 5 до 12 лет. С детьми поехала небольшая группа взрослых в качестве воспитателей. Если в зарубежных странах детей в основном разбирали в семьи, то в СССР для них было создано 15 специальных детских домов со своими школами, где преподавали на испанском языке и учили русский. До сих пор на территории бывшего СССР живёт немало потомков этих детей, хотя многие, когда стало возможно, переехали в Испанию.] идут в поход по Крыму, для лучших работников предприятий и здравниц города организована поездка на родину товарища Сталина в Го?ри – выезд 24 июня; в кинотеатре идёт детский звуковой художественный фильм «Белеет парус одинокий»; в курортном парке начинается запись на курс «Западно-Европейские танцы»…[15 - В 1930–40-е годы именно так писали: «Западно-Европейские», по современным правилам пишут «западноевропейские».] Ни о каких учениях ничего не сообщалось.

– Ну что ж, ребята, давайте сейчас окнами займёмся. Завтра рабочий день – некогда будет.

Анна Николаевна взялась готовить клейстер, Валя с Мишей, вздохнув, что выходной пройдёт за скучным делом, взяли кипу старых газет и сели резать их на полосы.

«Вот вам и воскресенье… – думала девочка. – Столько всего планировали, а теперь непонятно что… и папа на работе. Закончим с окнами – к бабушке с дедушкой, что ли, съездить». Раньше они жили все вместе: бабушка, дедушка, папа, мама и Валя с Мишкой. Но когда дедушка, паровозный мастер, вышел на пенсию, папины родители перебрались в посёлок под Севастополем – на родину бабушки. Валя любила к ним ездить, и с недавних пор её стали отпускать туда одну. Путешествие на небольшом теплоходике занимало пару часов, а на пристани её встречал дедушка. У них всегда было интересно. Бабушка работала в поселковой библиотеке, дедушка хозяйничал дома и на досуге мастерил игрушки для окрестных ребят. Сейчас, в каникулы, Валя могла остаться там с ночёвкой и вернуться через день-два. Всё это она обдумывала, занимаясь нудной нарезкой полосок, но с мамой решила пока не говорить. Вот закончат – тогда и спросит.

Мишка выходил выбросить мусор и сообщил, что на дальнем углу улицы, где репродуктор на столбе, стоит уже целая толпа. Было почти двенадцать, Анна Николаевна включила радио. Но там ничего не происходило. Шла обычная передача, какие-то вести с полей, музыка. Только в 12:15 в комнату ворвался голос. Не диктора новостей – другой.

ГРАЖДАНЕ И ГРАЖДАНКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление.

– Мо?лотов… – полувопросительно и удивлённо сказала мама. Все трое застыли на диване.

С улицы доносился и отдавался эхом между стенами домов тот же голос из репродуктора. Замер трамвай, открыв двери и окна, остановились машины.

Сегодня, в 4 часа утра… без объявления войны германские войска… подвергли бомбёжке. …Житомир, Киев, Севастополь, Каунас… Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий.

На слове «Севастополь» все трое дружно ахнули и тут же затихли снова.

Нарком иностранных дел Молотов[16 - Нарком иностранных дел Молотов. Нарком – сокращение от «народный комиссар», глава народного комиссариата какой-либо отрасли – так в СССР до 1946 года назывались министерства. Вячеслав Михайлович Мо?лотов к началу войны был, говоря по-современному, министром иностранных дел, и именно он читал по радио 22 июня 1941 года обращение правительства о начале войны.] говорил взволнованно, даже нервно, запинаясь, с трудом произнося некоторые слова.

Анна Николаевна слушала, помертвев, и Валя видела, как бледнеет лицо матери с каждой следующей фразой.

…Нападение… несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении…

…дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины.

«Вот, значит, почему так срочно вызвали на аэродром Маринкиного папу… Уже знали…» – машинально отметила про себя Валя.

…Весь наш народ теперь должен быть сплочён и един как никогда… сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии… вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

Только отзвучали последние слова наркома иностранных дел, как мимо окон спешно потянулись по улице люди. Кто-то плакал, кто-то о чём-то бурно говорил со спутниками, кто-то бегом мчался прямо по мостовой, обгоняя всех.

– А чего не Сам-то говорил? – услышала Валя через открытое окно обрывок разговора.

– Некогда Самому… – ответил кто-то. – Вишь, беда какая.

– Да выступит ещё небось, попозже сегодня. Надо радио не выключать.

Анна Николаевна с тревогой поглядывала в окно – муж до сих пор не вернулся с работы, хотя дежурил в ночную смену и должен был уже давно прийти. Надо бы в магазины: закупить что-то впрок – кто знает, что впереди. Но ей не хотелось уходить, не дождавшись мужа.

– Миша, Валя, вот возьмите деньги и идите в магазин. Нужно купить соли, спичек, мыла, крупы, какая будет, макарон. Может, война и недолго продлится, но надо хоть какие-то запасы сделать.

Ребята, не споря, собрались и отправились в гастроном. В городе нарастали паника и суета. Во всех магазинах образовались длинные очереди, которые увеличивались с каждой минутой. По улицам к военкомату спешили мужчины. Стекались к вокзалу курортники с чемоданами в надежде уехать домой. Когда брат с сестрой дошли до продуктового, очередь уже вылезла далеко за порог на тротуар и тихо гудела. Знакомые и незнакомые люди переговаривались, обсуждали тревожные новости, говорили, что цены на базаре сразу после известия о войне выросли в два раза, что неизвестно, когда всё это закончится… может, даже до самой осени воевать придётся, а потому надо запасать продукты. Постояв некоторое время и поняв, что очередь движется медленно, ребята решили, что можно не стоять на жаре обоим, а менять друг друга. Миша, как старший, решил остаться, а Валя отправилась домой.

Пришёл отец. Мама и Валя бросились к нему, ожидая новостей.

– Фёдор, что теперь будет?

– Ань, ну что будет… Думаю, легко не отделаемся. Гитлер – это не шутки. Я видел Володю Тихонова из радиоредакции. Он ночью на радио дежурил. Говорит, глупейшая ситуация была: им звонят из Севастополя, сообщают, что война, что порт бомбят, он взрывы и вой самолётов даже в телефон слышит, а здешний главный и не знает ничего, и в новости дать не может, звонит в Москву, говорят: «Провокация, не сейте панику». А вот оно как…

– Федя, ты про своих родителей что-то знаешь?

– Связи нет, Аня. Будем ждать, – глухо сказал отец. – Может, подробности какие появятся. Может, Сам выступит. Тогда его речь завтра в газеты сразу пойдёт… Анечка, я в военкомате был, а меня отправили назад. Сказали: пока не призовут – как специалиста важной отрасли. Я в райком[17 - Райком (горком) партии. Районный (городской) комитет Всесоюзной коммунистической партии большевиков (ВКП(б)), позже переименованной в КПСС, – местный орган управления партийной организацией района (города), который на деле и управлял всей жизнью.] ходил: я же военнообязанный – как это не призывают?

– И? – дрогнувшим голосом спросила мама.

– А там говорят: до особого распоряжения из типографии не призывать. И журналистов не всех. Некоторым бронь оформляют. Володю вот не взяли. Тоже кипел: не хочет в тылу работать, а ему говорят – сиди пока тут.

– Обедать будешь?

– Некогда, Анют, я снова на работу. Чрезвычайка[18 - Чрезвычайка – чрезвычайное положение, при котором всему руководству необходимо быть на рабочих местах.] объявлена. С работы уходить не велено.

– Погоди, ты же в ночную дежурил. Ну ладно, редакция работает – понятно, они материалы готовят, а печатать газету всё равно ночью, не раньше… почему же тебе отдохнуть нельзя хоть несколько часов? Подготовка номера – это же не главного инженера работа.

– Аня, – строго сказал Фёдор Иванович, – ну какой отдых? Сейчас разберёмся с завтрашним выпуском газет, решу, кто меня замещать будет, и снова в военкомат пойду. И ребята из цехов уже многие в военкомате. Надо им замену искать.

– Ты же не спал всю ночь!

– Ну так что ж… Вот сейчас холодный душ приму – и в типографию. Сделай мне с собой пару бутербродов.

Валя вышла из дома вместе с отцом и направилась к магазину сменить брата. Город преобразился: казалось, все, кто есть, вышли на улицы. На крыльце военкомата стояли два стола, к которым уже выстроились очереди, – здесь вели запись добровольцев. Военные с вещмешками и чемоданами почти бегом двигались в разные стороны: к вокзалу, к военкомату, к лётному городку.

В очереди за продуктами говорили, что курортники неизвестно как будут добираться домой, потому что все поезда уже мобилизуются на отправку военных, все машины строго учтены и тоже будут в первую очередь работать на военные нужды. Говорили, что ночью слышна была бомбёжка Севастополя, что связи с ним нет и как там сейчас – непонятно. С тревогой обсуждали, увезут ли санатории, будет ли эвакуация жителей и куда… «Раз Севастополь бомбили, значит, и до нас недалеко», – громко сказал кто-то. Все ждали выступления Сталина. Говорили, будто кому-то точно известно, что он выступит в четыре часа дня или в шесть вечера… и вот он-то точно скажет, что там на границах происходит и сколько продлится война.

Радио на перекрёстках и в квартирах не выключали ни на минуту, но между выпусками новостей по нему передавали только бравурные песни и военные марши.

Каждый час начинался позывными – первой строкой песни «Широка страна моя родная». Из репродукторов на столбах и из открытых окон разносился по улицам мощный, низкий голос диктора:

Внимание! Внимание! Говорит Москва! Сегодня, двадцать второго июня, в четыре часа утра без объявления войны…

Диктор повторял сокращённое правительственное сообщение, но других новостей о положении в приграничных районах не было. Все надеялись, что вот-вот объявят выступление Сталина.

Очередь двигалась медленно, люди нервничали и ругались. К магазину пришла Анна Николаевна, чтобы отпустить детей, уставших от долгого стояния на жаре. Мать отправила Мишу и Валю домой, строго наказав прийти обратно через час, потому что есть надежда, что тогда до прилавка останется уже немного.

– Нужно быть всем троим: могут ведь в одни руки много не давать, а на троих всё-таки что-то в запас купим.

Когда вернулись домой с покупками, время уже шло к ужину. Анна Николаевна занялась готовкой, а ребята стали раскладывать по местам всё, что удалось купить, – мыло, соль, спички, крупу, макароны, подсолнечное масло.

В восемь вечера пришёл усталый, с запавшими глазами Фёдор Иванович: работавших накануне в ночную смену отпустили домой поспать, но ночью главному инженеру нужно было вернуться в типографию. Пока ужинали, Миша и Валя с тревогой вслушивались в то, что он рассказывал.