– Тетенька, денег нет, можно ли хоть в сарае приткнуться на ночь? Я отработаю… по хозяйству чего-нибудь…
Хозяйка только руками всплеснула:
– Да неужто я не вижу, что дитё намаялось? За стол садись! У меня похлебка только-только из печи – да с репой, да с грибами, да с лучком, да еще я мучицы туда для сытности добавила… А про ночлег и спору нет! Ночью по нашим местам бродить опасно. Можно нарваться на волков, на разбойников, а то и на отряд вар? варцев – прошлой осенью шлялись в здешних краях, окаянные, соседнюю деревню сожгли, а жителей угнали в рабство, в свою Вар? варию проклятую…
Ну, Дарёну уговаривать не надо. Раз уж она так удачно зашла…
Незвана, между прочим, тоже рядом сидела, неспешно ела похлебку и делала вид, что никакую Дарёну знать не знает.
«Ничего! Еще поглядим, кто кого переупрямит!»
Хозяйка собрала на стол не «по-деревенски» (одна большая миска на всех), а «по-княжески» (каждому по дешевенькой глиняной миске). Обычно так делают трактирщики, которые гостей кормят по-разному – кто больше заплатит, тому и еда сытнее да вкуснее… Но тогда почему Дарёнке-бродяжке плеснули похлебки щедро, густо, от души?
Да ладно, чего там разбираться, есть надо, пока дают!
Только девочка начала уплетать неимоверно вкусную похлебку, как со двора донесся шум, звон струн, голоса веселые:
– Эй, хозяюшка, Калина свет Баженовна! Рада не рада, а встречай гостей, не жалей объедков да костей! Привечай тумаками, провожай пинками!
Хозяйка проворно вскочила с лавки:
– Ой! Скоморохи пришли!
И выбежала из комнаты.
Девочка услышала из-за неплотно прикрытой двери:
– Поздорову ли, Горыня?.. Рада тебе и твоей ватаге. Только, сделайте милость, не галдите в доме. У меня дитё всю ночь плакало, только сейчас заснуло.
Дарёна скосила глаза в угол, на люльку, где спал хилый, болезненного вида младенец.
Скоморохи послушно прекратили галдеж и музыку, чинно вошли в дом. Было их немного: двое мужиков да баба – здоровенная, выше своих спутников, да и в плечах пошире. А вот вожак ватаги, Горыня, оказался низеньким, тощим, неказистым. Третьим был осанистый старик с балалайкой.
Дарёне доводилось уже видеть скоморохов, но всегда они были или ярко нарумянены свеклой, или раскрашены цветной глиной. А сейчас за стол садились усталые люди без краски на лице.
– Что-то мало вас на этот раз, – учтиво заметила хозяйка, ставя перед каждым новым гостем по глиняной миске. (Скоморохи, бывалые странники, ложки достали из мешков свои.)
– Уж такую ватагу удалось набрать, – развел руками Горыня. – В Звене?ц идем, на ярмарку.
– Звенец – скоморохам отец, – солидно поддержал разговор старик. – Каждое лето – ярмарка, каждую зиму – снова ярмарка. Богатый город. И жители щедры к веселым людям. Жаль, сейчас ватага и впрямь маловата…
– С нами еще Нерад, – тихим низким голосом вмешалась здоровенная женщина. – Отстал он от нас, захворал в Заозерье. Договорились, что, если быстро на ноги встанет, то здесь встретимся, в «Добром пути». А пока мы по окрестным селам прошлись…
– А ты, красавица, у меня впервые, – сказала хозяйка, приглядываясь к гостье. – Ты пляшешь или поешь?
– Я медведь, – смущенным баском призналась женщина.
Все рассмеялись было, но тут же притихли, виновато оглядываясь на колыбель.
– Зверя у нас нет, – пояснил Горыня хозяйке и Незване, – зато шкура есть. Матрёна шкуру натягивает и до того похоже медведем пляшет! Ходит – косолапит, а если рявкнет – народ шарахается, у всадников кони на дыбы встают.
– У меня муж горшечником был, – вздохнула Матрёна. – Как помер – четверо детишек остались. Мне-то гончарное дело не по рукам. Что ни вылеплю – сомну, что ни обожгу – перебью. Может, старший сынок, как подрастет, ремеслом займется, он уже пробует садиться за гончарный круг. А я прошлой весной оставила детей на деда с бабкой и ушла с ватагой скоморохов. Осенью вернулась, денег принесла, всей семьей зиму кое-как протянули. Этим летом решила тоже побродить, заработать…
– Это ты славно придумала, – впервые вмешалась в разговор Незвана.
Горыня бросил на нее быстрый заинтересованный взгляд:
– А ты, добрая женщина, не хотела бы малость заработать? У меня есть маска козы. Надела ее – пляши да мемекай по-козьи. У меня ватага и впрямь маловата…
– Только маску? – с легкой насмешкой спросила женщина. – В шкуру залезать не надо?
– Ты без козьей шкуры больше деньжат заработаешь, – ухмыльнулся вожак скоморохов.
– Подумаю, – спокойно кивнула Незвана.
Дарёна опустила взгляд на миску, чтобы не выдать свою отчаянную надежду:
«Вот бы она согласилась! Я бы тогда тоже напросилась в ватагу. Что я, плясать да петь не умею? И бродяжили бы мы вместе… Эх, не согласится она! Ей же клад искать…»
И тут разом накатила усталость. Дарёна была сильной, выносливой девочкой, но вчера у нее был тяжелый трудовой день на мельнице: Гордея Вышатична не давала батракам рассиживаться. Потом – бессонная ночь: в грозу на крыше Дарёна выслеживала шишигу. И сегодняшний день до полудня: утомительная, мучительная погоня за Незваной…
Девочка откинулась спиной к бревенчатой стене и закрыла глаза.
«Надо помочь хозяйке посуду перемыть, – подумала она. – Сейчас… только чуть-чуть посижу…»
И навалился сон, тяжелый, как душная перина.
* * *
Когда Дарёна проснулась, за маленьким оконцем уже стояли сумерки.
Девочка тихо охнула (столько проспать!) и заозиралась, ища глазами Незвану. Но увидела только двоих скоморохов, женщину и старика, которые шепотом беседовали в углу.
Вошла хозяйка, поставила на стол кувшин.
– Козье молоко, – пояснила она. – Не хочешь, маленькая?
– Калина Баженовна, а где та женщина, что сразу передо мною пришла?
– А как пришла, так и ушла, не стала и ночи дожидаться.
– Ох… Давно?
– Да как отобедала, так сразу и ушла.
– А не сказала – куда?
– В том-то и дело, что сказала, – нахмурилась хозяйка. – Я ее уговаривала здесь заночевать, чтоб тьма в пути не застала. А она говорит, что заночует в деревушке Горелая Падь. Я говорю: далеко это, не успеешь до темноты! А она: ничего, спрямлю по старой дороге. Знает, стало быть, здешние края. А я ее у себя в «Добром пути» что-то не припомню… Но всё равно смелая: старая-то дорога заросла уже. Не дорога – так, тропа. Заплутать легко…