– Румра, гляди… это мне мерещится? Может, твой лекарь мне какую-нибудь микстуру даст – мозги прочистить?
Женщина расхохоталась.
– Да нет же, это катапульта! Настоящая катапульта! Там, за частоколом, земляная насыпь, вот она, голубушка, так высоко и торчит. Хозяин ею троллей пугает. И боятся, морды людоедские!
– Где ж он ее раздобыл?
– Нам правды не скажет. Но я слыхала, что катапульту бросила наша армия, когда улепетывала из-под Найлигри… ох, извини…
– Да ладно, – улыбнулся Литисай, в душе весьма польщенный. («Румра помнит, что я был под Найлигримом!») И тут же напрягся, что-то прикидывая в уме:
– Армейская катапульта, э?.. Может, нам ее… того… возвратить?
– И думать не смей! – хмыкнула Румра. – Тебе это нужно – врага нажить? Кринаш в здешних краях – человек не из последних. Сам подумай: его тролли боятся!
* * *
– Хозяин, – быстро спросил Дождик, глядя на подъезжающих к воротам всадников, – можно, я на тебя поработаю? Лошадей обиходить, то да се… у меня с деньгами туговато.
Кринаш искоса глянул на странного гостя – и кивнул.
Этой осенью он при удивительных обстоятельствах лишился двоих рабов, а новых не имел случая купить. Кринаш дал знать в деревню Топоры, где почти все мужики у него по шею в долгах, чтоб прислали кого-нибудь подсобить, но пока никто не пришел. Сейчас по хозяйству помогала лишь девчонка Недотепка, существо несуразное и мало полезное. Так что пусть паренек потрудится…
Всадники въехали во двор. Следом вкатилась тележка, в которую была впряжена рыжая кобыла. Веселый гам, суета, лошадей ведут в конюшню, тележку закатывают под навес.
– А лошадке-то хомут мал, – сказал Дождик, выпрягая кобылу. – Шею намяло, надо березовым дегтем…
– Не моя лошадка, – вздохнул лекарь, – Моя разбойника возит.
– Рыжуха вообще в хомуте не ходит, – сердито буркнул один из наемников. – Дайте дегтя, я сам смажу…
Видя, как споро и ласково обходится Дождик с лошадьми, Кринаш спросил доброжелательно:
– Деревенский? Или в городе при конюшне научился?
– Деревенский, – с улыбкой ответил юноша. – Мы с мамой батрачили по деревням. А весной мама умерла…
Тут улыбка сошла с лица юноши, он отвернулся, старательно обтирая пучком соломы бок гнедого жеребца.
Кринаш остро глянул ему в спину.
«Предложил бы я тебе, паренек, поработать у меня хоть до весны… да надо сначала узнать, почему ты в мои ворота не мог войти».
* * *
В жарко натопленной трапезной гости сбросили плащи. Лекарь Барикай даже рот разинул, увидев, что высоченный, крепкий воин, которого он всю дорогу называл «господином», оказался женщиной. Да какой еще видной бабой! Осанистая, с высокой грудью (сейчас даже непонятно, как такое богатство укрывалось в складках плаща). Лицо с мороза разрумянилось, глаза весело блестят, вокруг головы короной русая коса…
«Лет этак двадцать семь или двадцать восемь, ровесница моя», – прикинул лекарь и поспешил стащить с себя дурацкий рогожный мешок, который напялил на дороге, чтоб не замерзнуть. Как многие мужчины невысокого роста, Барикай любил крупных женщин.
Будущая служба в крепости Шевистур казалась лекарю все более привлекательной.
А Румра взмахом руки подозвала Барикая:
– Я тебе выдам малость деньжат в счет будущей платы, а со здешним хозяином сам разбирайся.
Барикай обрадованно закивал.
Румра сняла с пояса кожаный кошелек и, держа его на ладони непослушной, с негнущимися пальцами правой руки, левой привычно и сноровисто распустила завязки. Пока женщина отсчитывала серебро, лекарь остро и цепко глянул на бугристый бурый рубец во всю тыльную сторону кисти.
Взяв с ладони шайвигара монеты, Барикай шагнул назад. Женщина тут же отвернулась, заговорила с одним из наемников.
А лекарь коснулся своей груди – небрежным, вроде бы случайным жестом.
«Чего тебе? – сварливо зазвучал не в ушах его, а прямо в голове знакомый хриплый голос. – Нет больного, так и нечего меня дергать… Ну, что ты пялишься на ту корову в мужских штанах? Тебе бы такое здоровье, как у нее».
– А… рука? – беззвучно, одними губами произнес Барикай.
«А что – рука? Рассечение сухожилий. Врачебное искусство бессильно».
– Но я думал, Астионарри… ты…
«Волшебник я, что ли?.. Не смей тревожить меня попусту!»
Голос замолк. Барикай криво усмехнулся.
Жаль. Так славно было бы помочь этой величественной красавице…
* * *
Снега здесь легло не так чтоб очень, и здоровяк Тумба, бредущий впереди, лавировал меж старых сосен, сучья которых обросли бородами лишайника. Разбойник безошибочно находил видимую лишь ему одному тропу.
Чужак, идущий за Тумбой след в след, не отставал. Походка его была легкой, волчьей, и шагающий за ним Тетива время от времени одобрительно усмехался: сразу видно – человек к лесу привык.
Тетива уже не ждал от чужака подвоха, но лук и стрелу держал наготове.
Внезапно Тумба нарушил молчание, длившееся с того мига, как свернули они, все трое, с лесной дороги на еле заметную лесную тропинку.
– И не жди, что тебя запросто к костру посадят. Еще покажешь, на что ты мастер.
– Атаман – мужик строгий? – с интересом спросил чужак.
Позади послышался смешок. Чужак обернулся, но парень с луком принял серьезный вид и ответил мрачно:
– Атаман – зверюга. Как предстанешь пред очи, проглоти язык и дыши через раз.
Чужак призадумался.
Тут сверху раздался свист и оклик: