Преобразователь

– слуга двух господ, да и только. Впрочем, претензии обеих сторон вполне справедливы. Папа и лаборатория – Гильдии, а мама и сын – крысиные. Что ж, Господь велел делиться.

Посему визит мой наверняка санкционирован с обеих сторон. Оба-на! А ведь пьяный Эдик что-то бормотал и о третьих! А это кто? Страшное «кей джи би», остроумно переоборудованное в «эф эс бэ»? Или злая американская контрразведка? А может, фанатичные дяди в чалмах с молитвенными ковриками под мышкой? В конце концов, и абреки право имеют. Ведь расселились же они с осетрами и мидиями на брегах соленого озера, в котором водится нефть? А может, это – мировая еврейская закулиса? Нет, не она. Закулиса представлена Эдичкой. По крайней мере, он имеет к ней самое этническое отношение. Ми-2? Англичане всегда любили Восток. Как там у Киплинга? Бремя белого человека?

! А шпион Лоуренс?

был просто великолепен…

Нет, Сережа, так мы истину не найдем. Посему побредем-ка мы по жаре пешочком к гордой красавице Анне и спросим ее напрямую: «Анна, кто вы и кто “третьи”»?

– Сережа? Что мы будем сегодня делать? Может, пойдем погуляем?

Я вздрогнул.

Маша стояла передо мной уже одетая.

Черт, о ней-то я совсем забыл.

– У меня полно денег. Вчера вечером заезжал отец и подкинул. Он не хочет, чтобы я работала до третьего курса, вот и подкидывает на жизнь по мере надобности.

Маша забралась с ногами на стул и, облокотившись на стол, робко поцеловала меня в щеку, на которой уже успела выступить щетина.

– Ой, как быстро они у тебя растут! – она потрогала мой подбородок пальчиком и хихикнула. – Хочешь, пойдем суши поедим! Или пошли в музей! В Третьяковку! – глаза ее счастливо сверкнули. – Вдруг я смогу увидеть все эти картины! Я столько о них читала, столько слышала, но никогда не видела по-настоящему!

– А ты сейчас как видишь? – спросил я для того, чтобы хоть что-то спросить.

Маша спрыгнула со стула и крутанулась на каблучках.

– Я вижу все! – она подняла руки и обвела ими вокруг себя. – Я вижу, что у тебя сейчас синие глаза, а вчера были тускло-серыми и волосы, выгоревшие, как метелки ковыля! Я… – вдруг она осеклась. – Почему я сказала про ковыль? Я никогда его не видела, я даже не знаю, что это… Это все из-за нее, да? Маша прижала кулачки к груди.

– Из-за кого? – я закурил и, откинувшись на стуле, подлил себе кофе.

– Из-за легенды. Помнишь? Там у… него были волосы… Сережа, ты помнишь?

Я помнил. Я даже мог сравнить их со своими. И глаза мог сравнить. Кто мне он? Прапрапра– и тэ дэ дедушка, как сказал Эдик?

– Ну и что? Все маленькие девочки любят сказки, а потом путают их с жизнью. Иди сюда, – я усадил ее себе на колени, и она прижалась ко мне. Она была такой… как… свежая булочка, вот какой. Не романтично, но хочется. Я поцеловал ее в шею, полез под майку… В общем, одну тему таким образом я замял.

– Ну, так куда мы идем? – радостно поинтересовалась она, вскакивая у меня с колен минут через пятнадцать и возвращая юбку в более функциональное состояние.

Что я мог ей сказать? Что мы никуда не идем? Что лично я пойду к одной молодой леди, которая любезно приютила меня на ночь несколько ранее Маши и к тому же еще, по всей видимости, имеет отношение к Гильдии?

– Давай так, – я сладко потянулся, до хруста в плечевых, суставах и поднялся с жалобно скрипнувшего стула. – Мы сейчас прошвырнемся с тобой до какого-нибудь уютного местечка с диванчиками, суши и полумраком, а потом у меня одна важная встреча, которую я не могу пропустить. Сколько она продлится – я не знаю. Смогу ли я после нее прийти к тебе – тоже не ясно.

Я взял Машу за круглый смешной подбородочек и поцеловал в губы.

– Но я все равно к тебе вернусь. Обещаю.

Она обняла меня за шею и спрятала лицо у меня на груди. Она тоже все понимала, просто не могла все время помнить об этом. У нее просто не хватало на это сил.

– Я буду ждать тебя. Только тебя. Даже если ты не придешь никогда, я все равно теперь буду тебя ждать, – прошептала она. – И я никогда не отступлюсь от тебя.

Мы стояли обнявшись, и я вдруг осознал, что действительно не знаю, что теперь со мной будет. Зачем я пойду туда? Впрочем, Эдик был совершенно прав: выбора нет ни у него, ни у меня, ни у них. Или выбор есть всегда?

– Если бы только у меня была душа, как у человека, то мы встретились бы после смерти. А так? – Маша подняла лицо, и в глазах у нее стояли слезы. – Это нечестно, понимаешь, – давать нам любовь, не давая души.

Я поцеловал ее в глаза, ощутив на губах солоноватый вкус ее слез.

– Это все пустяки, как говорит Карлсон. Так что давай-ка собирайся и пойдем. Я шлепнул ее по попе, и мы пошли.

– Знаешь, что я придумала? – сказала она, выходя из кафе и весело помахивая моей рукой, зажатой в своей. – Возьми мой мобильник – ведь у тебя нет документов. Или, хочешь, я куплю тебе новый?

– Сойдет и твой. Только купи мне симку.

– У меня есть запасная, левая. Она ни на кого не оформлена. Я думаю, теперь тебе нужна именно такая!

Маша остановилась и прямо посреди дороги принялась рыться в сумочке. Выудив оттуда косметичку, нашла в ней сим-карточку, завернутую в бумажку. Не сходя с места, она извлекла айфон, иголку и ловко обменяла симки.

– На! – она сунула мне теплую от ее рук трубку. – Только фотки там дурацкие, я на них некрасивая! – она засмеялась. – А я себе новенький куплю. Вот и повод для шопинга! На симке есть немного денег. Ее номер забит в память. Набери «Вторая я». А мой нынешний – в «Первая я». А то я вечно забываю, куда деньги класть. И ты позвонишь мне. А куда мы пойдем есть? Я такая голодная!

– А пойдем к туркам на Маросейку. Там днем немного народа.

– А бизнес-ланч?

– А и фиг с ним, главное – занять диван.

И мы двинулись дальше, болтая о пустяках и слегка поджариваясь на тридцатиградусном московском солнышке.

Прежде чем уйти, она вдруг опять нырнула в свою сумку и достала из неё толстую пачку денег.

– Возьми, тебе надо, – сказала она. Ее лицо было полно муки, но она старательно улыбалась. – Я скажу папе, что мне порезали сумку в метро. А сумку сама разрежу скальпелем. У меня есть. Папа обзовет меня распустехой, но денег даст.

Она подняла на меня глаза:

– Иди же, иди скорей, что стоишь. Хочешь, чтобы я начала биться головой о землю прямо здесь? – она толкнула меня. – Иди.

Я на секунду прижал к губам ее кулачок и пошел. Я не оборачивался, но знал, что она будет смотреть мне вслед до тех пор, пока мой запах не растворится в толпе.

Глава 8

А вот и третьи

Раньше моей профессией были разговоры с неприятными людьми. Посему очередная малоприятная беседа меня не особо тревожила. Впрочем, Анна была не такой уж неприятной, да и Гильдии чисто по-человечески (хм…) я даже немного сочувствовал. Конечно, я пока мало в чем разобрался, еще меньше узнал, но совершенно очевидно: крысоловы будут, пока есть крысы. И мне от Гильдии пока вреда немного. Почему я должен представлять интересы крыс? Только потому, что я тоже крыса? Не убеждает. Я еще и сын Верховного магистра, пусть и нехорошей, но очень-очень значимой фигуры, даже после смерти. Так что, как Мальчишу-Плохишу, мне есть куда двигаться. И как ни странно, мне этот вариант отчего-то был более симпатичен. Может быть, оттого, что дружба врага более привлекательна, чем вражда друга?

Между тем мое бессознательное сыграло со мной дурную шутку. А сия шутка хоть и приблизила меня к открытию бессознательного (а значит, и сознательного) у крыс, но внесла сумятицу в мои планы. Я обнаружил себя идущим по переходу станции метрополитена «Китай-город», вместо того чтобы бодро маршировать в сторону жилища Анны.

Противиться себе у меня не было сил. Вот с чего начинается деградация личности! Вы вместо того, чтобы сделать пусть неприятный, но важный и ответственный шаг, норовите тихонечко смыться и отложить бремя решения на потом. «Об этом я подумаю завтра», – так, кажется, глаголила милая мадам Скарлетт. И от таких эскейпов вовсе недалеко до алоголизма и наркомании, азартных игр и занятия проституцией! Последним, кажется, я и так занимался негласно всю жизнь и несколько брутальнее – в последние дни.

Но я не мог, не мог прямо от Маши идти к Анне. Правда, в задницу мне то и дело впивались ключи от моей квартиры, любезно возвращенные мне Эдичкой, а в паху мешалась пачка денег, ссуженная Машей, и я мог быть свободен от… Это и делало меня несвободным. Две женщины – этим мало кого удивишь. Но я так не мог. Пока не получалось.