Революша

Всю начальную школу Люда проболела бронхитами и ОРЗ, но на успеваемости это никак не сказывалось. И вот в прошлом году, в апреле, она в очередной раз заразилась гриппом. У Люды была температура, сильно болела голова, но она была сильно возбуждена своими фантазиями и ходила по комнате.

В их квартире целыми днями работал приёмник «ВЭФ-202», радио «Маяк». Включать телевизор Люде не запрещали, да она и сама не хотела. Так что во время путча балет «Лебединое озеро» не видела.

Люда любила автобиографические повести Горького «Детство» и «В людях», – она читала их и перечитывала. Просто описываемое там насилие в семье было для неё родным.

«В людях» вещь уже сложная, и Люда многое в ней пропускала. Но вдруг она запнулась о «книгах подпольного издания», «которые читали и плакали», и о которых особо строго спрашивали на исповеди.

«Да, есть что-то запрещённое, не может его не быть!» – сказал Смурый, шеф-повар на камском пароходе.

В десять лет Люда гордилась, что она живёт в советской стране. Самая большая, самая богатая! Она любила рассказы о Ленине Зои Воскресенской, воспоминания Кржижановского, Бонч-Бруевича, бодрые песни, которые распевала, не имея данных, во всё горло:

Дети разных народов –

Мы мечтою о мире живём!

А мама издевалась:

– Какие песни ты поёшь… патриотические.

Что бы она ни делала, – Павлик, мама и бабушка всегда зло над нею смеялись. И Люда тут же сникла. Она не знала, что такое «патриотический», – и решила, что это что-то неприличное.

Как-то в субботу Люда пела «Марш октябрят»:

Будем верно мы дружить!

И стране родной служить!

– Да, Люд, правильно! – с чувством сказала нетрезвая мама. – Страна у нас бедная, разорённая!

…И в этот весенний день, возможно, под действием температуры, Люде захотелось вдруг ленинской славы. Она подумала: а вот бы перевернуть всё назад, и прославиться! Для неё всё это, – приставы, ищущие свинцовый шрифт и прокламации, явки-пароли, – были просто увлекательным приключением.[1 - Люда начиталась рассказов Елены Верейской о подпольной борьбе.]

– Интересно, а сейчас есть что-нибудь запрещённое? – спросила она маму.

– Наверное, есть, – серьёзно ответила она.

И Люда представить себе не могла, какое оно, это самое «запрещённое»?

– Наш переплётчик, муж Ленки Тапкиной, – сказала мама, – рассказывал нам о Ленине. Что он специально устроил голод в Поволжье, чтобы все его признали вождём.

И Люда решила, что мама доверила ей страшную тайну, за которую их могут расстрелять.

***

В пятницу наконец-то вышли газеты. На передовице «Московского комсомольца» – убитый архитектор Илья Кричевский. Обозреватель Екатерина Деева написала: «Бог, неужели ты проклял Россию?»

Но ей следовало бы обратиться к Яхве.

Во вторник новый Ленин, президент России Борис Ельцин, никогда не служивший в армии, взял на себя полномочия главнокомандующего Вооружёнными силами и создал министерство обороны РСФСР. Защитники Белого дома жгли костры, пили горькую и ожидали ночного штурма. В первый день путча с одной машины раздавали водку, с другой – противогазы. А Ельцина, длинного и нескладного, в сером костюме, почтительно поддерживая под зад, подсадили на танк. Это был такой прообраз снайперской винтовки, аккуратно убираемой в футлярчик.

В ночь на 21 августа в подземном туннеле на пересечении Калининского проспекта и Садового кольца погибли трое митингующих, – слесарь Владимир Комарь, архитектор Илья Кричевский и бухгалтер Владимир Усов. Стране не хватало святых и героев: жития они забыли, а советских вдолбили копытами в грязь. А тут тебе трое святых, «защитников демократии»! В стране объявили траур.

В ночь на 23 августа на Лубянской площади снесли памятник Дзержинскому. Мама приговаривала:

– Так им и надо, сволочам! Они сказали: мы сейчас подцепим…