Лиловая тетрадь

Договорились встретиться сегодня в райкоме в 18:00, дядька принесёт анкеты. А мне так трудно выйти из дому вечером! Приходиться строчить маме записку, что меня не будет, и оставлять на зеркале! Ненавижу! Как дура какая-то! А потом – скандалы, разборки.

Прихожу в штаб, никого ещё нет, один Симаков перед закрытой железной дверью, выкрашенной в ядовито-голубой цвет. Спрашивает:

– Вы будете принимать участие в опросе?

– Буду, – вздыхаю обречённо. – В Щёлкове-7.

Коломейцева срочно подтянула на бесплатную работу Свету Старостину, её соседку-подружку Юлю Круглову и Володю Кучкина из Фрянова.

Очень жарко. Я в чёрных брюках-стрейч и сиреневой кофточке с бусинкой у выреза. А девки – как из одного детдома, в одинаковых коротких цветастых сарафанах, только на панель. Спины, плечи и руки – будто кипятком ошпаренные.

– Так, девочки! – командует Симаков. – Вы должны будете взять эти анкеты и опросить людей, чтобы узнать предвыборную ситуацию. Можете подходить на улицах, звонить в квартиры… Конечно же, надо быть готовыми, к тому, что вас могут просто послать, избить, затащить в квартиру…

Володя получает тридцать анкет, я – пять. Но для меня и этого слишком много.

Наталье Николаевне уже перестаёт нравиться эта затея.

– Слушай, – шёпотом говорит она, – а тебя родители не пошлют, если ты их опросишь? А с кем ты ещё живёшь?

– Нет! – пугаюсь я. – Я поеду в Щёлково-7!

Дома одну анкету заполняю сама, по второй опрашиваю маму. Она неожиданно заинтересовалась. Я с удивлением узнаю, что маме, оказывается, нравится Явлинский!

– Но это же моё мнение! – заявляет мама. – Он умный! А как он хорошо по-английски разговаривает!

2 июня 1999, среда

В первой половине дня иду на остановку. Она по-прежнему называется «Рассвет», хотя надо «Парус». У меня на сегодня есть ДЕЛО! Хотя бы это радует. Проезд мне бизнесмен Симаков, как и работу, не оплачивает.

– До моста! – орёт со своего «трона» кондуктор, но я не придаю её словам никакого значения.

Вместе со мною в автобусе оказалась Наталья Николаевна, которая ехала ещё с Воронка. Она как раз жила в городке. От конечной до конечной…

Я хвастаюсь, что еду на анкетирование.

– Так он же до моста! – дублирует она кондуктора, и тут до меня наконец-то доходит.

– Тогда я пойду пешком! Я не могу по два раза за проезд платить!

– Ничего, я за тебя заплачу.

И мне стыдно. Нищенка!

И мы перетекаем на соседнюю остановку, не ту, где нас выплюнул the bus. Наталья Николаевна, депутат, точно соблюдает все правила дорожного движения: переходит строго по «зебре», позади автобуса.

– Я за границей нигде не была, только в Болгарии, – задумывается она, – но там очень уважительное отношение к пешеходу. Машина перед тобой всегда затормозит, и не только на переходе. Ой, смотри, земля, цветочки сажать будут! – как ребёнок, радуется она.

Так мы добираемся до городка. Наталья Николаевна встречает каких-то тёток, весело болтает с ними. Кажется, это те же самые, с кем она ехала со станции.

Предстоящая мне опасная бесплатная работа внушает ужас. Я боюсь людей, с которыми мне предстоит общаться. И вовсе не потому, что они что-то со мною сделают, просто боюсь. Я живу очень-очень замкнуто, как в монашеском затворе.

В военном городке всего две улицы: проспект 60 лет Великого Октября и Маршала Неделина. Наталья Николаевна живёт на проспекте.

– Скоро буду делать новую газету, – делится планами Коломейцева, когда мы у четырнадцатиэтажных башен. – «Коммерсант» надо будет купить, только он дорогой… Аль, а родители твои как, работают?

Где-то я такое уже слышала…

– Да, – отвечаю я, как провинившаяся.

Коломейцева остаётся трепаться на рынке, что посреди проспекта, а я обречённо иду штурмовать какой-то подъезд. Я выбираю только советские двери, деревянные, или обитые утеплителем. Я уверена, что за дешёвыми дверьми меня не ждёт никакой опасности.

С первого раза мне везёт, открывает какой-то разбитной молодой чувак в шортах и чёрной майке, с накачанными плечами. Вот это действительно персонаж нашего нового времени, а не Симаков в очочках на лопатообразном лице.

Я что-то бессвязно тараторю, но он меня понимает.

– Хорошо, давайте, – добродушно соглашается он. – Да вы пройдите…

– Нет, спасибо! – маскируя страх, отказываюсь я.

Анкета же пятистраничная. Мужчина никого из политиков не знает, и голосовать не пойдёт. Доход у него высокий.

– Скажем так, я руководитель среднего звена.

Это из последних вопросов.

Ура, одна анкета «убита»!

– Спасибо, вы мне очень помогли!

Спускаюсь. Наталья Николаевна всё ещё общается с народом. Она же у нас – депутат райсовета.

Я взахлёб, во всех подробностях рассказываю ей о проделанной работе, и она говорит:

– Правильно, не надо к таким заходить, ещё чего!

И я иду штурмовать другой дом.

В одной из квартир мне открыла какая-то забитая, запуганная женщина лет сорока пяти, с короткими русыми волосами и выпученными от дикого страха глазами, и на мою просьбу всё так же пришибленно покачала головой. А может, её сейчас гоняет пьяный муж или сын? В другой же мне отворил пенсионер либерального толка. Он подчёркнуто обречённо, как фашистскому оккупанту, согласился ответить на мои вопросы. Я зачитала, что он думает насчёт реформ, и он заявил:

– Ну, раз начали, то нужно продолжать!

Мимо нас сновали соседи, и либерал со всеми здоровался и жаловался, что его мучают, отрывают от дел и не дают покоя. Но вот и предпоследняя анкета убита!

А Наталья Николаевна, словно политический апостол, всё ещё учила народ на рынке. Подробно рассказываю ей о «клиенте»:

– Ну и дурак! – возмущается она.

В последней на моём скорбном пути квартире открыла бабушка. Она впустила меня в прихожую. Сначала бабка честно пыталась ответить на вопросы, а потом сказала: