Декорации могут меняться. Повесть о тесной связи человека и его времени

Глава 4

Что от неё пользы в борьбе?

В тот день солнце даже не вышло из-за облаков, хотя еще не очень было зябко, не считая по ночам. Поля уже не стонали – они гудели: над неубранными телами тучами летали жирные насекомые Утром, не успели девушки дойти до крайних домов лесного хутора, как где-то рядом грянул бой! Наши! Наконец-то! Эта война уже выпила все силы и иссушила надежды. Нинка крепко сжала руку подружки – не зря они страдали. Вот и пришли наши и положат конец мукам! Неужели же Нинка не примет участия в главном сражении? Она вскочила, чтобы мчаться в сторону грохочущей битвы, но Фима, которая и без того молчала последнее время, сейчас только плакала, прижимая к груди ручонки, похожие на две высохшие веточки. Нинке не было жалко эту дурёху, которая вечно только молится или плачет. Ну что от неё пользы в борьбе? Хорошо еще, что раненого посторожит. Но бросать товарища не годится! Нинка остановилась. Прислушалась. Бой, так яростно разгоревшийся, шел на убыль! Не может быть! У товарища Сталина победоносная Армия: «…от Москвы до Британских морей Красная Армия всех сильней…» – это наизусть каждый ребенок знает. Нинка в отчаянии кинулась к Фимке:

– Ты понимаешь что-нибудь?

Фима кивнула. Но ничего сказать не успела: стрельба стала приближаться, бой надвигался – красноармейцы пробивались к лесу, из которого вышли девушки.

То, что было дальше, Нинка помнит очень плохо. Она, честно признаться, не хочет этого помнить и понимать. Ни в крайней избе, ни в следующей – на хутор их не впустили. Скорее всего, не из-за Фимки, (которая больше похожа стала на черта, чем на жидовочку), а просто от жадности, решила Нинка.

Девушкам оставалось возвращаться в лес. Но выстрелы теперь доносились и оттуда. Девушки, обессиленные, присели в кустарнике близ хутора. Листва уже была готова праздновать осень, ропот берез и осин в нарядном убранстве горькой нотой отозвался в измученных сердцах. Но, видно, отдохнуть им не пришло время: у самого хутора послышались гортанные звуки незнакомой речи. Это не была немецкая речь. Фимка, у которой родственники были в Вильнюсе и которая вообще была способная в языках, шепнула:

– Литовцы…

– Бежим! – выдохнула Нинка и первая бросилась вновь в некошеную часть поля, тяжелыми колосьями укрывшего её, как укрывало недавно их вместе с Фимкой.

За спиной слышны были спешащие шаги, затем поотстали. затем раздалась команда по- русски :

– Стой!

Нинка отползла подальше в сторонку и осторожно выглянула – и такой холод сжал ее сердце, такая беспомощность охватила, что она сама застыла, как будто команда относилась к ней. Среди поля стояла, пошатываясь, Фимка. Не доходя до нее несколько шагов, остановились двое в форме полицаев. Один из них поманил Фимку пальцем, она шатнулась сильнее, но с места не двинулась. Тогда другой полицай направил на неё пистолет. Фимка, как очнувшись от сна, вздрогнула всем своим детским тельцем и бросилась, что было её сил в сторону, противоположную той, в которую убежала Нинка. «Вот же дурёха! Там на чистом поле они обязательно поймают!» – разозлилась Нинка. А они и не думали бежать вслед. Тот, с пистолетом, лениво выстрелил, второй, который манил пальцем, пошел убедиться, что пуля попала в цель. Нинка видела, как он брезгливо толкнул лежавшее ничком тело Фимки ногой, затем перевернул навзничь, помочился, стараясь попасть в лицо, и ушел вместе с напарником в сторону хутора.

Когда Нинка вышла из оцепенения, солнце шло к закату. Она встала, не таясь никого, вошла в хутор, двинулась прямо к сараям, отыскала лопату, ведро, надела висевший на крюке хозяйский фартук, с ведром прошла к колодцу, набрала воды.

– Ты что, дочка? Или глухая, – ворчанье старухи Нинка услышала, только когда та попыталась отнять ведро.

– Мне надо, – решительно рванула ведро к себе Нинка. Вода выплеснула ей на ноги – и ноги тут же ощутили холод. Она поспешила на поле, ничего не слыша и не видя, кроме Фимки, наверное, мерзнущей там, на голом поле. Старуха поспешала за ней. Фимка лежала, зажмурившись, неловко раскидав руки-ноги. Палец правой ноги выглядывал из дыры в подошве. Крови не было на одежде. Только вокруг головы натек кровавый нимб, как на иконе в хозяйской избе, где Нинка с Фимкой и ее братом-близнецом снимали угол во время учебы.

Старуха охнула, подняла Фимку легко и привычно, как сноп с поля, отнесла под покров кустарника, уложила, расправила ей руки, сложила их на груди. Велела воду принести. Умыла Фимку. Волосы её расчесала. Над сединой её помолчала. Нинка слушалась беспрекословно. Эта старуха была первым человеком, занявшим место старшего в Нинкином мироустройстве последнего времени. Вместе со старухой, сменяя одна другую, выкопали подходящую яму – Фимке никогда не надо было много места. Нинка вспоминала заслуги Фимки перед Родиной, чтобы произнести приличное надгробное слово, и ничего не могла вспомнить, кроме уплачиваемых в срок комсомольских взносов. Отличные оценки в счет не шли: учеба Фимке всегда легко давалась, тоже мне, заслуга.

– Спи спокойно, дорогая подруга, – сказала Нинка и смахнула слезы, упорно сочащиеся из глаз.

Старуха произнесла молитву, Хотела было перекрестить покойную, да спохватилась: кто знает, как иноверцев надо крестить. Уже становилось темно, откладывать на утро погребение было опасно: могли опять наведаться гости непрошеные. Обливаясь неслышными слезами, Нинка механически выполняла старухины распоряжения. Могилку сровняли с землёй, закидали ветками. Со стороны не видно. Только Нинка посчитала шаги от сарая, чтобы, когда Красная Армия прогонит всех врагов, найти могилу и, если родные пожелают, перезахоронить, как полагается.

Как старуха отпаивала и откармливала Нинку в течение нескольких дней, она помнит смутно. Осталось ощущение сказочного сна в теплой постели под настоящим одеялом, хотя в день, когда пришлось уходить, оказалось, что убежищем ей служил нормальный сеновал.

Старуха принесла еды на дорогу: картошку в мундирах, сала кусочек. Перекрестила, покачала головой и ушла.

Теперь Нинка шла одна. Ей не везло: на запад попутчиков не было. Но от деревни к деревне одну её подвозили охотнее, чем прежде двух, с Фимкой. Нинка не останавливалась ни чтобы помочь раненым (может потому, что их теперь почти и не встречала), ни чтобы отдохнуть – чем ближе было к дому, тем больше она торопилась. Когда увидела первые дома Копыля, сперва и не поверила, что дошла. С новой силой понеслась к дому – дом встретил ее заколоченными окнами.

– Что случилось? Где наши? – бросилась Нина по соседям. Худые мысли она гнала прочь.

– Уехали ваши, на плодопитомник. Подальше от шуму городского. Отец перевез. С девчонками там, говорит, спокойнее, – баба Геля всегда была словоохотлива. Сейчас тоже закидала Нинку вопросами, но та уже убегала со двора.

Вот и плодопитомник. Вон Раечка копается на грядке возле матери. А вон она, Тома, прибирается у крыльца пристроечки, здесь, видно, и живут. Маня и та с веником ходит по дорожке между цветниками. Одной Валентины не хватает для полной картины. Но она, дело ясное, сидит с книжкой где-нибудь. Нинка почувствовала себя дома и в такой безопасности, что расплакалась, как маленькая девочка, которая знает, что на её плач сбегутся все домашние, и объяснят, что никакой войны нет, что страшный сон улетел, что все живы и будет новый день!

На плач недовольно обернулась мать: кого там нелегкая принесла? Узнав Нинку, сложила инструменты, обтерла руки о фартук, подошла к плачущей дочери, взяла обеими руками за щеки, посмотрела в глаза пристально, поцеловала три раза, отогнала младших – не дай Бог, вшей понаберутся, повела в дом кормить. Затопила печь, согрела воды для умывания. Молча поудивлялась, как из её крепкой дочки получился такой анатомический объект – все кости на лицо. Ничего, корова здорова, молока хватит, значит и дети будут здоровы.

Глава5

Такой грим, такие декорации

Нинка спала с дороги как Илья Муромец. Подряд несколько суток. С короткими перерывами на прием парного молока. Наконец, отошла от сна, вернее, её Раечка от сна оторвала.

– Расскажи, что ты делала, когда ничего не делала? Ты будешь не Нина, а Соня.

Раечка уселась на кровати, свесив ножки, а маленькими ручонками пыталась обхватить Нинку за шею и усадить в постели. Нинка засмеялась: Раечка всё такая же – следопыт. Так её отец называет. А где сам отец-то?

– А папочка уехал за продуктами. Молоко менять, – Раечка в свои четыре годика училась опытным путем экономике и логике. – Поменяет, запасемся продуктами. Не поменяет – будем жить на картошке и сале. И на молоке. Но и это хорошо – у других и того нет, – с печальной маминой интонацией произнесла она. – А что ты теперь будешь делать?

Нина задумалась. Не такой это простой вопрос. Надо с Валентиной поговорить по душам. Уж конечно, не спать. Хватит, выспалась! Во-первых, надо узнать, что происходит. Надо выяснить судьбу их приемника. Не у Раечки, конечно. Она потом все с Нининой интонацией перескажет каждому, кто её спросит. Надо наладить связь с бывшими одноклассниками. Наверняка, кто-то живет до сих пор дома, а кто-то, как и она, с учебы вернулся… Планы, планы! Как много мечтателей из-за неосуществленных планов превратилось во всеобщее посмешище. Нет, она планировать будет, только когда узнает обстановку. И Нина с этого момента поняла, что будет решительно действовать!

Охватившее её воодушевление победило тяжелые воспоминания, она чувствовала себя смелой, сильной, способной бороться. Вскочила, кое-как позавтракала, оставила дом на Тому (мать с Валентиной отправились в гетто картошку на одежду поменять) – и вперед, в центральную усадьбу. Надо скорее своих отыскать.

– Нинка, стой! Ты что, с неба свалилась? Здравствуй, – голосом Ивана, её соседа по парте, обратился к ней коренастый парнишка. Нинино сердце потеплело при этих несколько приглушенных звуках (из-за специфики голоса ему никогда не доставались главные роли в их театре, а такие штуки мог показывать, что только держись!) и тут же ожесточилось: поверх рукава рубахи парня была повязана эта отвратительная тряпка «Policei». Нинка нахмурилась:

– Ты сам откуда свалился? – Нинка смотрела исподлобья. Иван знал, что за этим последует решительный переход к наступательным действиям. Он улыбнулся старым воспоминаниям о ежедневных перепалках с соседкой по парте из-за чернильных пятен, сломанных грифелей, царапающих перьев: такое милое доисторическое прошлое! Этот последний год учебы, когда Нинка училась в Могилеве, он сидел один, занимая всю парту книжками и блокнотами, и старательно слушал каждое слово на уроке. Математик сказал однажды:

– Давно надо было учебой заняться. Театр не принесет такой пользы, как знание математики. Я рад, что обрел ученика.

Но Иван всегда интересовался историей больше всех наук, еще, правда, литературой, но литература к наукам не относится. Стихи, которые он писал тайком, он не показывал никому. Разве не кощунство писать после того, как обо всем написал Пушкин? Но рука упорно тянулась к перу, перо – к бумаге…. В его сердце и для девушек места хватало – он дружил со всеми, он еще не знал, куда направится после окончания десятилетки, но был уверен, что каким-то образом будет опять связан с Нинкой. И вот она тут. И готова, как в далекие годы (в реальности, как год назад), смешать его с грязью по непонятной пока что причине.

– Ты что, продался? Интересно, интересно, сколько же ты стоишь? – она уставилась на его повязку.

Иван улыбнулся еще шире, так Нинка была похожа на все их прошлое. Он сказал:

– Холоднокровней, Маня, вы не на работе! Если вы помните еще пьесу Исаака Бабеля «Закат», то прошу вас, холоднокровней, пожалуйста! – он преувеличенно театральным жестом подхватил ее под руку и увлек по улице, что было бы непросто, если б Нинка не была ослаблена после своего пешего перехода «Могилев – Копыль». Иван знал, что Нинка вернулась, рад был, что цела, уверен был, что не собирается сидеть сложа руки. Для того и выходил на дежурство, чтоб перехватить её по пути из плодопитомника. Человек из центра ждет от него помощи, чтоб наладить связь с активной молодежью, а кто ещё есть такой активный, как Нинка?

Чтоб Нинка перестала дергаться, он попросил самым покорным своим голосом (как в инсценировке с Русланом и Людмилой):

– Ниночка, выслушай сначала. Я – связной. С кем – не скажу. Верь мне. Придет время, узнаешь.

Нина остановилась, высвободила руку, стояла раздумывая. Иван продолжал:

– Тебе надо легализоваться. И лучше всего поскорее. В швейную артель работницы нужны – приходи завтра в управу.

Как же хотелось поддаться обаянию дружбы, как легко становится сердцу, когда рядом сильное плечо! Но то ли это плечо? Нинка опять покосилась на повязку на рукаве. Иван, проследив за её взглядом, пожал плечами:

– Ничего не поделаешь, такой грим, такие декорации.

Глава 6

Действовать сегодня надо хитро!

Такие декорации? Нинка повела глазами вокруг: декорации были странные. Дома вроде те же, да не те. Они пошли по улице. Иван немногословно рассказывал. Такая политинформация не слишком понравилась Нинке. Она, конечно, многое сама видела – взять хотя бы смерть Фимки (подробности Нинка не рассказывала, она и без подробностей задохнулась так, что Иван усадил ее на траве под ближайшим деревом), но отступление Красной Армии признать не хотела:

– Так может думать только предатель!

– Вот упрямая, – не удивился Иван, – нисколько не изменилась! Пойми ты, никто не предатель, а ситуация такая, что действовать надо с умом. Вот гетто. Конечно, людей надо поддержать. Но надо избегать жертв! Значит, надо суметь врага пересилить. Чем? Какое оружие есть у нас?

Нинка виновато опустила глаза. Оружия у нее не было. Не догадалась по дороге собрать то, что попадалось.

– Я не об этом. Хотя и об этом тоже. Постепенно соберем, если захотим. Но то оружие, которое надо сейчас использовать против врага прежде всего, это наша воля, это наш разум, хитрость, если хочешь знать. Запомни: демонстрировать любовь к Родине – это не всегда то же самое что на пользу Родине действовать. Сегодня демонстрировать нельзя – сразу пристрелят. Враг многочисленнее и потому сильнее. Действовать сегодня надо хитро! Соображаешь?

– Приспосабливаться? – вскинулась опять его внимательная слушательница. – Ползать предлагаешь? Лучше умереть стоя!

– Замолчи! Умереть сумеем! Я тебе предлагаю не ползать и не умирать. Я предлагаю жить и бороться. Бороться так, чтобы добиться победы, не просто помахать кулаками. Согласна?

Бороться, конечно, она согласна бороться. Она и без предложения с его стороны бороться намерена. Что бы сделала Марина Ладынина? Нина помолчала с минуту и глубоко вздохнула:

– Надо все обдумать.

Они прошли по главной улице. Горсовет стоял на своем месте, только теперь назывался городской управой. Сюда надо было прийти на регистрацию. И именно завтра, тогда зачислят в артель. Не то можешь угодить в списки на отправку в Германию – это усложнит проблему. Люди вокруг выглядели незнакомыми, хотя некоторые здоровались с Иваном, потом, всмотревшись, кивали и Нине. Одни – угрюмо, другие – с любопытством.

В сознании Нины происходило постепенное узнавание обстановки. Нет, не этого она ждала от родного города. Но что поделаешь – смена декораций. Иван, наверное, прав. Надо исполнять другую роль. Да. Иван прав! Надо, надо жить, надо быть хитрой. Вот Фимка – умерла стоя. (Нина горько вздохнула, вспомнив, как стояла, беспомощно покачиваясь, среди поля Фимка). И хотя враг старался ее унизить, а она, и умирая, обхитрила – отвела врага от Нинки, и вот Нинка осталась жить. Значит, хитрость – сегодня оружие борьбы. Не нравилось Нинке такое оружие, она помнила из уроков литературы, что хитрость – это ум слабых. Да, Лиса, занявшая временно место подле Тигра, устрашила всех остальных зверей и на самого Тигра впечатление произвела. Но ведь это лишь временно. Все равно, Лиса осталась Лисой, а не превратилась в Тигра. И вообще, не очень-то приятно признавать свою слабость. Иван снова пожал плечами:

– Правда редко бывает приятной. Но тот, кто знает правду, побеждает.

– Кто это сказал? Товарищ Сталин? – Нинка с пламенем в глазах ждала ответа. Ей понравились эти афористические высказывания. Иван не стал разочаровывать свою горячую собеседницу. Его собственные мысли могли ей показаться не слишком хороши:

– Точно не помню, или Сталин, или Ленин.

На перекрестке они остановились. Из-за забора ближнего двора на улицу свешивались такие красивые яблоки, что Иван не удержался, сорвал.

– Вкусим от древа познания? Не боишься быть изгнанной из рая?

– Тоже мне, Адам! – фыркнула Нинка и с готовностью вкусила. Яблочко сразу отозвалось журчанием в животе. Нинка смутилась и, вспомнив, что действительно проголодалась, поспешила попрощаться. Иван пожал её руку и напомнил:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.