Лучинушка
Отсюда была видна синеющая на горизонте полоса Тумановского леса. В отличие от остального кладбища, заросшего полынью и крапивой, трава на могилах родителей и бабушки была тщательно скошена. На Митяя это непохоже. Скорее всего, за порядком на них следит Кирилл. Он очень уважал бабушку и часто помогал им в хозяйственных делах до тех пор, пока она не вышла замуж за Митяя.
Стеша разложила цветы на могилы, погладила поочерёдно чёрные мраморные доски с портретами её молодых родителей и бабушки, привинченные к крестам, и, немного постояв молча, сказала:
– Родители на себя почти не похожи. Фотография, с которой были скопированы их портреты, была не очень хорошего качества, вдобавок сильно выцвела, и тот, кто делал эти портреты, слишком перестарался с ретушью.
– Эта фотография сохранилась? – спросил Олег.
– Да, конечно.
– Если можно, я заберу её с собой. У нас есть очень хорошие реставраторы. Они сделают из неё новую, замечательную копию.
– Хорошо.
– А пока я сниму всё как есть. Можно?
– Конечно.
Стеша отступила на пару шагов, чтобы не мешать съёмке, и попала каблуком в какую – то ямку или нору. Оступившись, она потеряла равновесие и упала бы, если бы не Олег. Он подхватил её в свои объятия, прижал к себе и неожиданно поцеловал в губы. Она не сдержалась и ответила на поцелуй, но суровый, укоризненный взгляд бабушки, портрет которой попался ей на глаза, мгновенно вернул её в действительность, словно спрашивая:
– Что ж ты грешишь в таком – то месте?…
Она уперлась руками в грудь Олега и вырвалась, оттолкнув его так резко, словно этот поцелуй был ей неприятен. Объяснять причину столь неожиданного отторжения она не стала, а он больше не пытался его повторить и вёл себя так, как будто бы между ними ничего не произошло. На обратном пути они почти не разговаривали. От приглашения на обед он отказался, заходить в дом тоже не стал, сославшись на то, что очень спешит, а ему нужно ещё собирать вещи.
Прощаясь, он обнялся с Родькой, чмокнул в щёку Лизавету, собравшую ему пакет с едой на дорожку, а им с Катей поцеловал ручки. Его подчёркнутое равнодушие лишь подтвердило то, что сама она никакого интереса, кроме сомнительной принадлежности к графскому роду, для него не представляет. Поэтому нужно постараться побыстрее о нём забыть, но как…
Проводив Олега, все собрались возвращаться во двор, когда увидели другую машину, ехавшую ему навстречу.
– К нам гости. Кто бы это мог быть? – подумала Стеша, придерживая шаг.
По правде сказать, сейчас ей хотелось одного, забиться в самую дальнюю комнату и дать волю слезам. Однако лицо мужчины, сидевшего за рулём, показалось ей знакомым.
– Это же Панин! – воскликнула она, узнав художника. – Павел Сергеевич, миленький, как же я рада вас видеть!
– Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте! – отвечал Панин, вылезая из машины и широко раскрывая всем свои объятия.
– Скажите поскорее, как Галочка? – спросила Стеша, целуя его в щеку.
– Галочка? А посмотрите сами… – ответил художник, распахивая заднюю дверь машины, за которой улыбались Надежда Семёновна и Софья Николаевна, державшая на руках Галочку.
– Девочка моя, солнышко моё золотое! – прошептала Стеша, протягивая руки к ребёнку.
Заметно подросшая девочка обвела незнакомую компанию серьёзным взглядом, и, решив, что тётенька, находившаяся рядом, заслуживает доверия больше, чем остальные, потянулась к ней. Стеша взяла её на руки и, целуя в щёчку и одновременно отступая назад, чтобы дать возможность Софье Николаевне выйти из машины, едва не попала под колёса подъехавшего джипа.
– Пожалуйста, простите, – сказал Олег, открывая дверь машины и удивлённо глядя на ребёнка, которого она прижимала к груди, – я вернулся потому, что вы забыли отдать мне фото.
– Фото? – спросила Стеша, – какое фото?
– Фото ваших родителей. Помните, я обещал забрать его на реставрацию?
– Ах да, я совсем забыла. Софья Николаевна, возьмите пожалуйста Галочку, я сбегаю в дом.
– И что это у нас за Галочка, и кто этот импозантный мужчина, появление которых в считанные минуты смогло превратить неприступную Несмеяну в счастливейшую из женщин? – думал Олег, глядя на новые лица и чувствуя, как крошечный червячок обиды, зародившийся после того, как он был так резко и недвусмысленно отторгнут Стешей, теперь, при виде её счастливого лица, сиявшего нежностью и любовью, начал стремительно подрастать.
– Вот фото… – сказала запыхавшаяся Стеша, протягивая конверт, – пожалуйста, не потеряйте. Это единственное, что осталось от моих родителей.
– Ни в коем случае… – ответил Олег, пряча фотографию в папку с документами..
– Позвоните, когда приедете… – прошептала Стеша, едва сдерживая слёзы.
– Обязательно… – сказал он, глядя сквозь неё – до свидания…
– Что это с ним? – спросила Софья Николаевна, глядя вслед машине, рванувшейся с места с такой скоростью, что из – под колёс взвился вихрь пыли, – он за кем – то гонится?
– Да нет, не гонится, скорее всего, убегает… – вздохнула Стеша, забирая ребёнка из её рук.
Глава 40
По пути к дому Стеша справилась с гнетущим настроением и войдя в гостиную, засыпала Панина вопросами:
– Как хорошо, что вы привезли Галочку. Я так за нею соскучилась. Как вы поживаете? Нянька с нею хорошо справляется?
– Нянька? – Панин вздохнул, и, тяжело усаживаясь в кресло, сказал, – няньку я прогнал.
– И я почему – то не удивлена… – отозвалась Надежда Семёновна.
– Я тоже. – добавила Стеша, – а ваш зять, кажется, его звали Андрей, он не возражал?
– Да, Андрей. Возможно, он и возражал бы, но его нету.
– То есть как нету? Куда же он делся?
– Его посадили.
– Как посадили? За что?
– За какую – то сомнительную сделку, подробностей я не знаю. В свои дела он никогда нас не посвящал. Сейчас он находится в заключении где – то в Германии. Возможно, здесь ему удалось бы выйти сухим из воды, а там законы посуровей, так что сидеть ему придётся долго. А нянька… Какая из неё нянька, вы видели сами. Скорее всего, в няньки она подалась не по призванию, а потому, что имела виды на Андрея так же, как и ныне покойная Лена. А как только его посадили, всё ухудшилось. Однажды, вернувшись домой во внеурочное время, я услышал шлепок, плач Галочки и грубый окрик – «давай уже ешь, маленькая дрянь», – при этих словах Панин непроизвольно всхлипнул и замолчал.
– Какая мерзавка! – не сдержалась Софья Николаевна.
Стеша молча прижала девочку к груди и погладила по головке.
– Выгнав няньку, я сначала хотел искать другую, но побоявшись, что и она окажется не лучше, решил заниматься с ребёнком самостоятельно. – продолжил Панин, – Поначалу вроде бы всё было хорошо, но всё пережитое не прошло даром – стало беспокоить сердчишко. И я подумал – что будет с Галочкой, если меня прихватит?… Родственников у меня нет, я детдомовский. Друзья, конечно, есть, но таких, которым можно было бы её доверить, нет. Я постоянно думал о Надежде Семёновне. Ещё при нашей первой встрече мне показалось, что мы с нею могли бы поладить. Потом я узнал всех вас, и, глядя на то, какое участие вы приняли в истории с Галочкой, мне показалось, что вы её полюбили и могли бы помочь в случае, если… В общем, я решил продать дом и переселиться поближе к вам.
– Продать дом? Разве он не принадлежит Андрею?
– Нет, при покупке Андрей оформил его на меня. Я думаю, занимаясь своим бизнесом, он предвидел подобный исход и хотел сохранить этот дом для семьи, тем более, что он у него не один. То, что я своих девочек никогда не обижу и мне можно доверять, он прекрасно понимал. И всё так и было бы, если бы не смерть Наташи. Теперь я не могу в нём находиться. Мне постоянно снится один и тот же сон, будто я снова и снова вижу мою дочь лежащей на полу, на том месте, где я её нашел, и, даже проснувшись, слышу её стоны. Я встаю, спускаюсь по лестнице вниз, и сижу там до утра. Понимаете, когда я овдовел, Наташе было около десяти лет. Больше я не женился, и мы жили вдвоём, пока она не познакомилась с Андреем. У нас с ней была очень крепкая связь, и после её смерти меня постоянно преследует ощущение, что она зовёт меня к себе. Поэтому я решил от это дома избавиться. То – есть, продать и купить здесь другой. Мы созвонились с Надеждой Семёновной и вот я приехал…
– С Надеждой Семёновной… Так это и есть ваш сюрприз, моя дорогая?
– Ну да… – подтвердила она, зарумянившись словно юная девушка.
– И как вы могли молчать так долго?
– Я хотела всё вам рассказать, но вы все эти дни были так заняты…
– Да уж, это точно.
В комнату вошла Лизавета с подносом в руках. Расставляя на стол блюда с едой, привычно проворчала:
– Опять кто – то шебаршит в подвале. Кажется, у нас завелись крысы. Шебаршат и стучат, то стучат, то шебаршат, прямо как человек. Постучишь по стене, затихают, а через время опять шебаршат.
– И давно они так шебаршат? – спросила Надежда Семёновна.
– Да дня два – три… Раньше их было не слыхать. Наверное, пока выводок подрастал, а теперь… Пока вас не было, Нерон прямо с ума сходил, так туда рвался. Пришлось его закрыть в своей комнате, чтобы не мешал готовить.
– А я и не заметила, что его нет. – сказала Стеша, – хорошо, Игнат явится, я попрошу, чтобы он поставил капканы.
– А где он? – спросила Лизавета.
– Я забыла сказать, он мне звонил. Хочет поселить в свой дом двоюродную сестру, чтобы не стоял без присмотра, и попросил дать денёк – другой на то, чтобы её перевезти и помочь обустроиться.
*****
– Кажется, малышка похожа на Стешу… – думал Олег, выехав на трассу, – получается, у неё есть внебрачный ребёнок, о котором никто не знает… Интересно, каков её возраст? В детях, особенно в маленьких, я совершенно не разбираюсь, но на вскидку Галочке не более чем год – полтора… Знал ли о её существовании ювелир? Скорее всего нет, это могло бы послужить помехой их мезальянсу и потерей огромного состояния. Тем более, что, судя по разговорам, при вступлении в брак она знала, что дни его сочтены.
Прибавив скорость, он помчался по холмистой прямой, рассеянно наблюдая за тем, как быстро темнеет небо и чёрная грозовая туча, клубящаяся на горизонте и стелющаяся почти по земле, стремительно поглощает дорожное полотно вместе с едущими впереди машинами.
– Странно, что нет ни одной встречной, словно всё, что попадает в эту тучу, тут же бесследно растворяется… – подумал Олег и снова переключился мыслями на события сегодняшнего дня. – И кто этот гость весьма почтенного возраста? Неужели ещё один перспективный муж? Интересно, бывший или будущий?
Машина окунулась темноту. Он едва успел сбавить скорость, и включить дальний свет, когда сплошной дождевой поток залил стекла так, что дворники не успевали разгребать воду. Крупные капли забарабанили по машине, заглушая абсолютно все звуки и создавая иллюзию, будто он попал в какой – то иной фантастический мир. Размытое сияние проблесковых маячков встречного реанимационного автомобиля он увидел, когда она оказалась прямо перед ним. Едва успев затормозить и отвернуть в сторону, чудом избежав столкновения, он съехал на обочину и остановился в нескольких сантиметрах от стоявшего впереди грузовика, едва не зацепившись крылом за отбойник. Внезапно расколовшая небо молния осветила отчерченную им пустоту, как будто сразу за ним начиналась сплошная чёрная бездна.
– Говорят, что чудес не бывает, однако это не так. Наверное, не зря говорят, что у каждого из нас есть свой ангел хранитель… – подумал Олег, глядя в зеркало заднего вида на тающие огни реанемобиля. – Лучше эту непогоду переждать, как правило, она продолжается недолго.
Оглушительный удар грома словно поставил точку над этим отрезком времени, длительность которого исчислялась долями секунд, показывая, как коротка и непредсказуема жизнь и что как раз сейчас самое время её переосмыслить. Олег некоторое время сидел, не имея сил оторвать дрожащие руки от руля, затем, немного успокоившись, откатился вместе с сидением назад, наполовину откинул спинку и с наслаждением вытянувшись, закрыл глаза и вернулся к своим мыслям.
– Нет, старик, ты не прав… Обвинять в меркантильности такую женщину, как Стеша, по меньшей мере не по – мужски. Конечно, общаясь с Ириной и ей подобными, трудно сохранять веру в то, что до сих пор ещё существуют женщины, обладающие врождённой скромностью, чистотой и порядочностью. Но та и не скрывает своих намерений укрепиться в Питере, а ещё лучше попасть за рубеж за счёт выгодной партии. Ради этого она чудесным образом проникала на все конференции и симпозиумы, записывая в свой актив всех перспективных научных работников (в число которых попал и он), не сумевших устоять перед её ослепительной красотой.
Здесь же всё дело в тебе самом, вернее, в твоей самоуверенности. Ты слишком много о себе возомнил, и, почему – то решив, что Стеша неравнодушна к твоей красоте, повёл себя по – хамски. А стоило получить отпор, сразу давай искать виноватых, испортивших невинного мальчика. Пойми, если ты сейчас же не вернёшься, то можешь её потерять.
Ирина, роман с которой давно пора завершить, отпускать тебя не собирается по крайней мере до тех пор, пока не узнает, в чью пользу решится вопрос о поездке в Стокгольм, твою или Герасимова. Твои доводы о том, что ты всё – равно не сможет уехать из – за матери, которая никак не оправится после падения, закончившегося переломом ноги, она не желает и слушать.
– Ты просто не понимаешь, что губишь свою карьеру… – кричала она незадолго перед его отъездом сюда, свято веря в то, что при свойственной ей прагматичности, она знает о том, что ему нужно гораздо лучше него, – твой брат такой же сын, как и ты… Вот и пускай возьмёт её к себе хотя бы на время твоей командировки. Какая ей разница, где жить, если она даже не выходит из комнаты…
Он уже почти был готов поговорить о матери с братом, но поначалу не мог собраться с духом, а познакомившись со Стешей, твёрдо решил – никакого Стокгольма ему не нужно, и в отношениях с Ириной пора ставить точку.
глава 41
– Родечка, если ты покушал, пожалуйста пойди выпусти Нерона из заточения, пускай прогуляется и поест. Погода портится… – сказала Стеша, задумчиво глядя в окно.
Родька быстро подхватился на ноги, за ним последовала Катя.
– Я вижу, у вас прекрасная коллекция картин… – сказал Панин, оглядывая стены гостиной.
– Да, если хотите, можете подняться с ребятами наверх, там тоже есть на что посмотреть.
– А можно?
– Конечно, можно. Пожалуйста, будьте как дома, – рассеянно ответила Стеша, и опять взглянув на окно, добавила, – Как там Олег… Не надо было ему отправляться в дорогу на ночь глядя.
– Какой – то он сегодня был странный… – сказала Софья Николаевна,– у него ничего не случилось? Почему он уехал так быстро?
– Не знаю. Он сказал, что у него возникли какие – то срочные дела.
– А вот мне показалось, будто между вами пробежала чёрная кошка. Или я не права?
– Да нет, это вам показалось. – ответила Стеша, не желая обсуждать то, в чём пока ещё не разобралась сама, – делить нам с ним нечего. Исследования по семье Тумановых он закончил, альбом переснял, в имении побывал, на могилу моих родителей съездил. Так что больше ничего его здесь не держит.
– Надо ехать домой. Кажется, я забыла закрыть окно… – голос Надежды Семёновны был непривычно тих и глубок, словно исходил изнутри, и все её движения были плавны и осторожны, как будто она боялась расплескать нечто необыкновенное, чем была переполнена её душа.
– Мне кажется или вы все сегодня какие – то не такие? – спросила Софья Николаевна, переводя взгляд с одной подруги на другую.
– Можете меня ругать, но мне кажется, я влюбилась. – ответила Надежда Семёновна покаянным тоном.
– Очень за тебя рада, только не понимаю, за что тебя ругать?
– А что скажут мои дети? Если ты не забыла, я уже бабушка.
– И что? Подумаешь, каких – то шестьдесят лет…
Нерон встретил своих освободителей у двери, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Увидев Панина, он быстро его обнюхал, радушно махнул хвостом, и, подстёгиваемый естественным желанием, поспешил к выходу. Обычно он старался сохранять субординацию и дожидался, пока его кто – то выпустит. Но сегодня сам нажал лапой на дверную ручку и направился к своей любимой кривой сосне, где надолго застыл с поднятой задней лапой. Рыжая белка, разгуливающая по дорожкам в надежде найти потерявшийся орешек, молнией взлетела на дерево и застыла в напряжённой позе над его головой. Справив нужду, Нерон облаял её беззлобно, скорее по привычке, и даже сделал вид, что хочет запрыгнуть на сосну. Белка прекрасно понимала, что ничего у него не получится, но на всякий случай перескочила на ветку повыше. Они знали друг друга уже не первый год, и могли бы даже подружиться, если бы не стремление Нерона сохранять статус охотника, поэтому их отношения ограничивались незамысловатой игрой в догонялки. Выполнив ежедневный ритуал, Нерон прошелся к вольерам, в которых были заперты по случаю гостей остальные собаки. Дружелюбно обнюхавшись с каждой, он не спеша направился в дом. Проходя мимо подвальной двери, остановился и начал что – то вынюхивать. Шерсть на его загривке поднялась дыбом. Он поднялся на задние лапы и, рыча, стал скрести дверь, пытаясь её открыть. Остальные псы тоже подняли бешенный лай.
Собачий переполох разбудил Петровича, прикорнувшего сидя на диване в сторожке. Он вышел на середину двора, внимательно огляделся, но ничего необычного, кроме Нерона, облаивающего подвальную дверь, не заметил. Он подошел к ней, подёргал запертый замок, обошел периметр дома, и, не заметив ничего подозрительного, решил, что собаки почуяли крысу или ещё какую – то мелкую зверюшку, забежавшую из лесу.
– Ну чего ты расходился, Нерон? Что тебе не так? Успокойся и беги в дом, вишь, дождь начинается… – сказал он, ощутив на лице первые крупные капли. – пойдём, я открою тебе дверь…
*****
Гроза ушла на восток, но ливень продолжал лить не переставая. Расслабившись за время вынужденной остановки, Олег почувствовал усталость, накопившуюся за последние три дня, и решил отказаться от мысли ехать дальше, пока не рассветёт. В машине стало прохладно. Он укрылся пледом, и, отключив внутренний таймер на время пробуждения, уснул глубоким сном. Длинный телефонный звонок разбудил его не сразу. Не открывая глаз, он нашарил трубку.
– Алло, милый, ты где? Ты скоро приедешь?
Голос Ирины, заглушаемый грохотом музыки, был явно нетрезв. Олег посмотрел на часы, было около трёх.
– Нет, я задерживаюсь. – ответил Олег,– А ты, как всегда, в клубе?
– А почему бы нет. У тебя опять твои вечные дела, неужели ты хочешь, чтобы я сидела у окошка и ждала, когда они закончатся, если ты даже сам не знаешь, когда это произойдёт?
– Да, сидеть у окошка, это не про тебя.
– Вот видишь, ты всё прекрасно понимаешь. А я, между прочим, соскучилась.
– Я вижу.
– Да, соскучилась. И ещё, хочу сказать, у меня билет на паром…
– На когда?
– На послезавтра…
– Прости, но до послезавтра я не приеду, это точно.
– Почему?
– Не успею закончить свои дела.
– Дела- дела – дела… Пока ты делаешь свои дела, другие получают гранты и едут в Европу.
– Ты всегда знала, что я не другие. К тому же, у меня мама.
– Мама… Мама у тебя всегда на первом месте.
– А разве это неправильно?
– Может и правильно… А почему не спросишь, с кем я еду?
– А зачем? Я всегда знал, кто у нас самый перспективный, а главное, изворотливый. Но я не в обиде, на мой век работы хватит и здесь.
– А ты уверен, что угадал?
– Знаешь, желания играть в «угадайки» в три часа ночи у меня почему – то нет. Так что счастливого вам пути и не обижайтесь, что не смогу вас проводить.
– Погоди, чуть не забыла о самом главном – пожалуйста, не сдавай квартиру. Мало ли что…
– Прости, но я договорился с Алевтиной Германовной о том, что продлять договор со следующего месяца не буду. Она уже ищет других квартиросъёмщиков.
– Как ты мог так поступить после всего, что между нами было?
– Вот именно – было… Если можно, ответь мне на один простой вопрос, ты пошла бы со мной на болота, если бы мне это было очень нужно?
– На болота? – слушая её мелодичный голос, Олег представлял, как тщательно нарисованные брови на кукольном лице удивленно ползут вверх, – Какие болота, зачем? Ты случайно головой не ударился?
– Нет. Как раз сейчас у меня с нею всё в порядке, как никогда. Прощай.
Положив трубку, он почувствовал облегчение оттого, что разговор, которого он боялся, состоялся именно теперь. Говорить всё это, глядя друг другу в глаза, было бы намного сложней. Следующий звонок длился целую вечность. Не выдержав, Олег отключил телефон и стал устраиваться поудобней. Дождь продолжался.
Глава 42
Игнат подъехал к воротам, когда солнце наполовину поднялось из – за горизонта. Услышав шум подъезжавшей машины, из сторожки вышел Петрович.
– Ну наконец – то! Я думал, уже не вернёшься.
– Куда ж я денусь? Прости, Петрович, я свой должок отработаю.
– Конечно отработаешь, иначе Лизавета совсем сгонит меня со двора. Весна, понимаешь, самое время сажать грядку, а я тут застрял. Ну как, управил свои дела?
– Управил. Перевёз к себе сестрёнку с племяшом. А то мается с ребёнком по квартирам, а дом пустует. Местные алкаши уже начали его приспосабливать под свой шалман, так что пришлось задержаться и объяснить некоторым, что к чему. Как вы тут? Всё в порядке?
– Вроде всё тихо. Лизавета жалилась, что крысы одолели, а в остальном всё нормально.
– С крысами разберёмся. Если хочешь, можешь ехать домой.
– Поеду. Правда, в огороде нынче сыро, всю ночь поливало как из ведра, но Лизавета без работы не оставит. Да и сам уже засиделся.
Петрович пошел в сторожку за сумкой, а Игнат остался у ворот, чтобы его проводить. Вдруг из дома послышался истошный крик. Игнат бросился к парадной двери, но она была заперта, а вопли, напоминавшие заунывный плач по покойнику, не прекращались. Пока он доставал из кармана ключи и открывал замок, подоспел запыхавшийся Петрович.
Крик доносился из кухни. На бегу он успел заметить, как сверху спешила по лестнице Стеша в развевающемся халате, накинутом поверх пижамы. Вслед за нею прыгал через две ступеньки Родька, одетый в одни трусы, позади него бежала Катя. Открыв кухонную дверь, увидел стенающую Лизавету, стоявшую со скалкой в руках над телом какого – то незнакомца.
– Тихо! – крикнул Игнат, и, наклонившись, стал проверять его пульс.
Услышав его командный голос, Лизавета наконец – то замолкла.
– Что случилось? Почему вы так кричали? – спросила испуганная Стеша.
– Никому сюда не входить! – приказал Игнат, загораживая проход.
– Почему? – не поняла Стеша, но увидев лежавшего на полу мужчину, охнула и, понизив голос до шепота, спросила, – Кто это? Он живой?
– Живой… – сказал Игнат, – если не считать разбитой головы. Рука у нашей Лизаветы дай бог каждому. Сейчас позвоним в полицию и скорую, а пока свяжем болезному ручки и ножки. Не понимаю, откуда он здесь взялся?
– Оттуда… – ответила Лизавета, указывая дрожащим пальцем на вход в подвал, – Я её открыла, чтобы набрать картошки, а он навстречу как выскочит! Я его скалкой…
– Интересно, – удивился Петрович, – как он мог попасть в подвал, если дверь со двора закрыта, я вот только недавно проверял замок.
– Третьего дня он был открыт, я сама его закрывала. – вспомнила Лизавета. – понесла собакам еды и увидела, что он висит на одной проушине. Я его и защёлкнула.
– Наверное, тогда он и залез в подвал, хотел через него пробраться в дом.
– Наверное. А эта дверь была всё время закрыта на засов. Я её всегда так запираю, как у себя в дому.
– И правильно, – согласился Петрович, – засов не замок, к нему ключа не подберёшь. А как же ему удалось пройти мимо собак?
– Не знаю. Наверное, он их чем – то угостил. Я насыпала им еды, а они какие – то вялые и вроде как не голодные.
– И он попался в капкан.
– Выходит, что так. Так это он в подвале то и гуркотел, а я думала крысы. Теперь меня посадят… – снова запричитала Лизавета.
– Успокойтесь, никто вас не посадит. Мне кажется, или я его уже где – то видел… – сказал Игнат, разглядывая окровавленное, отвёрнутое в сторону лицо и татуировку на руках незнакомца.
– Где? – спросила Стеша, запахивая халат.
– Вспомнил – на концерте. Точно, это он. Я ещё тогда обратил внимание, с каким интересом он, целуя Катину ручку, разглядывал надетый на ней браслет.
При этих словах Родька посмотрел на Катю и его лицо приобрело обиженное выражение. Заметив это, она взяла его руку в свою и успокаивающе погладила.
– Выходит, за бриллиантами явился, гадёныш… – проворчал Петрович.
– Бриллиантов в доме нет. – возразила Стеша, – их отвёз в банковское хранилище ещё сам Адам Викентьевич после случая с Марьей Ивановной. Я брала их для выступления, но на следующее же утро сдала обратно.
