Лучинушка
– Степанида Никитишна, боюсь, сегодня вы останетесь голодной. – засмеялся Игорь Станиславович,– он от вас не отстанет. Мой брат увлечён историей, как говорят, с младых ногтей.
– Ваш брат историк, а вы музыкант. Как получилось, что ваши интересы столь противоположны? – спросила Софья Николаевна.
– Всё дело в наших родителях. Они поженились будучи студентами, когда им едва исполнилось по двадцать лет. Через год родился я. Наша мама была скрипачкой, училась в консерватории. Совмещая учёбу с родительскими обязанностями, вместо колыбельных играла мне фуги и концертины, и едва мне исполнилось пять лет, отдала в музыкальную школу. Олег родился когда мне исполнилось двенадцать лет. К тому времени отец успел защитить диссертацию. Повзрослев и проникшись родительской ответственностью, он занимался им гораздо больше, чем когда – то мной. Я помню до сих пор, как он вместо сказок рассказывал Олегу, который ещё не умел разговаривать, о Ледовом побоище, хане Батые и прочих исторических событиях и личностях.
– Вам невероятно повезло с родителями. – сказала Софья Николаевна, – они ещё живы?
– Мама жива, она живёт с Олегом, а отец умер от инсульта пять лет назад.
– Давайте выпьем за здоровье вашей матушки.
– Спасибо.
Немного поев, Олег подвинулся поближе, и, склонившись к Стешиному уху, сказал.
– Степанида Никитишна, бога ради простите меня за навязчивость, но я не могу не спросить…
– Спрашивайте.
– Дело в том, что Ваша история поможет восстановить последнюю ветвь в истории рода Тумановых. Могу я узнать точнее, где находится это имение?
– Километрах в тридцати отсюда.
– А как туда попасть?
– Попасть можно, но путь в него лежит через болота и очень опасен.
– А если найти хорошего проводника?
– Не нужно никого искать, проводить туда может Родя. Лучше него эти места не знает никто. Он там родился и вырос.
– То есть, это он и есть сын этой женщины?
– Да. История его рождения очень непроста. О ней я расскажу как – нибудь в другой раз.
– Хорошо. А когда туда можно сходить?
– Когда вам будет угодно.
– Нельзя ли завтра?
– Можно, но мне кажется, завтра вы собирались фотографировать альбом.
– Это можно сделать послезавтра, мне просто не терпится попасть в поместье. А как вы думаете, Родион согласится быть моим проводником? Я хорошо ему заплачу.
– Конечно, согласится, но дело не в деньгах. Там его родина, и он радуется любой возможности туда попасть.
– Значит, завтра.
– Хорошо. Главное, чтобы была хорошая погода.
– Погода обещает быть сухой и теплой. Я собирался завтра уезжать и смотрел прогноз. Однако теперь, когда появилась возможность узнать новые, ранее неизвестные страницы семьи Тумановых, я должен задержаться.
– А ваша матушка? Как она справляется одна без вас?
– Она не одна. В её возрасте оставаться одной нежелательно, но у нас есть помощница по хозяйству, она за ней присматривает.
– Хорошо. Значит, ваш поход в Тумановский лес состоится завтра. – Стеша посмотрела на него и, немного помолчав, добавила, – если вы не возражаете, я пойду с вами.
– Я буду только рад.
– Понимаете, мне хочется туда ничуть не меньше, чем Роде. Мне кажется, это сакральное место, оно имеет особую притягательную силу. Побывав там хотя бы раз, забыть его невозможно. Думаю, вы тоже это заметите.
– Я действительно рад. Однако, мне кажется, пора посвятить в наши дела Родиона. Вдруг у него есть какие – то свои планы.
– Конечно. Сейчас и посвятим. – Стеша помахала рукой, привлекая внимание Родьки, шептавшегося с Катей, и сказала, – Родечка, послушай меня. Мы с Олегом Станиславовичем собираемся идти в Тумановский лес. Ты нас проводишь?
– Лес? Когда? – оживился Родька.
– Завтра. Ты согласен?
– Да – да, согласен.
– А я, можно я тоже пойду с вами? – спросила Катя.
– Я не знаю… – Стеша немного растерялась и попыталась её отговорить, – Катенька, дорога туда очень непроста. Она проходит через болота.
– Ничего, я смогу, я пройду.
– Хорошо. Значит, идём вчетвером.
– Во сколько мне за вами заехать? – спросил Олег.
– Желательно пораньше. И одевайтесь соответственно.
– Конечно. На восходе я буду у вас.
Вечером Стеша легла пораньше, но сон долго не приходил. При воспоминании об Олеге её сердце билось так же томительно и сладко, как когда – то после встречи с Германом, образ которого долго занимал её мысли. Но, стоило ей подумать о том, что, судя по всему, сама она интересует этого историка не более, чем источник полезной информации и эта встреча тоже закончится ничем, стало очень грустно. Наверное, теперь всё так и будет продолжаться до тех пор, пока однажды ей не встретится человек, ничего не знающий ни о её титуле, ни о наследстве, короче, ровным счётом ничего, и он обратит на неё внимание просто потому, что поймёт – она и есть именно та, о которой он мечтал всю свою жизнь.
Словно подтверждая её мысли, со стороны забора, выходившего к лесу, раздался остервенелый собачий лай. На белок их псы лаяли как на надоедливых, но хорошо знакомых соседей. Сейчас же их злобный лай переходил в визг, и продолжался довольно долго. Игнат говорил, что видел в лесу лосиные следы. Похоже, один из них подошёл вплотную к участку. Сам Игнат отсутствовал. Вчера вечером ему позвонил какой – то сосед и сказал, что возле его дома крутились чужие подозрительные личности, после чего он уехал. Наконец всё затихло, и она уснула.
Глава 38
Олег приехал, когда солнце едва успело подняться. Лизавета Первая, приготовившая завтрак, пригласила всех к столу, но, ввиду раннего часа и волнения перед предстоящим путешествием, аппетита не было ни у кого. Кое – как проглотив по чашке кофе с бутербродом, погрузили в джип, на котором приехал Олег, рюкзаки со сменной одеждой, два термоса с кипятком и запас продуктов, собранный Лизаветой и которого, по словам Стеши, хватило бы на неделю, отправились в путь.
Провожали их Петрович и Лизавета с Нероном. Лизавета подождала пока они погрузятся, трижды перекрестила отъезжавшую машину, постояла, пока она скрылась с глаз и, окликнув Нерона пошла во двор.
Петрович взял метлу и начал выполнять свою обычную программу. Первым делом он всегда наводил порядок около двора, а потом уже шел работать на участок. Услышав шарканье метлы, Лизавета вернулась и спросила:
– Ты чего это творишь?
– Чего? – не понял он.
– Того. Дожил до старости, а ума не нажил. Не знаешь, что ли, что нельзя мести, когда люди отправляются в дорогу?
– Тьфу! – сплюнул Петрович, отставляя метлу в сторону.
– Он ещё и плюётся. – возмутилась Лизавета, – не понимает, что так можно замести людям дорогу домой.
– Ты бы сама поменьше каркала…– проворчал Петрович себе под нос и направился в сторожку.
Лизавета сердито тряхнула головой и пошла в дом. Нерон пошел за нею. К этой ворчливой женщине, главенствующей теперь на кухне, он относился вполне лояльно, как и она к нему, но всё же не так, как к остальным членам семейства, особенно к незабвенной Саре Вульфовне. Возвращение семьи помогло ему справиться с тоской, навалившейся после её ухода. Все дни он проводил с ними, но на ночь обязательно возвращался в её опустевшую спальню, ложился головой на её тапочки и так засыпал. Наткнувшись на тапки в первый раз, Лизавета взяла их в руки и тщательно осмотрела. Почти новые, тёплые, обшитые мехом тапки пришлись ей по душе. Следуя крестьянской привычке «чего зря добру пропадать, если оно может кому – то сгодиться», решила их померять. Но не успела она надеть их на ноги, как Нерон злобно зарычал. Не понимая с чего это он так разозлился, она испугалась и попятилась назад, а он начал на неё наступать, угрожающе скаля зубы. Лизавета попятилась ещё быстрее, при этом тапки снялись с ног и остались лежать на ковре. Нерон наступил на них лапами, ещё раз зарычал, словно накладывая своё табу, и успокоился. После этого тапочки трижды выбрасывались, но он каждый раз их находил, переносил обратно и прятал подальше под кровать. В третий раз, поднимаясь по лестнице с тапками в зубах, он наткнулся на Стешу. Остановившись, застыл, не выпуская их из пасти, глядя на Стешу виноватыми глазами, словно говоря, – « делайте со мной что хотите,но я никому их не отдам». Преданность животного была так трогательна, что на глазах Стеши навернулись слёзы. Она присела на ступеньку рядом с ним, обняла за шею и гладя по голове, сказала- «Не бойся, милый, они твои, больше никто их не тронет».
Вернувшись на кухню, Нерон насторожился, поднял уши и стал принюхиваться. Раньше доступа сюда он почти не имел из – за острой ненависти, испытываемой им к бывшему хозяину этой благословенной территории, теперь же приходил сюда каждый раз, когда семья уезжала по каким – то делам и в доме становилось тихо и пусто. Здесь было теплее, всегда вкусно пахло и то и дело перепадали всяческие вкусности.
Лизавета сразу же принялась убирать со стола и обратила внимание на его взъерошенный вид и стойку охотника перед дичью только когда закончила мыть посуду. Она решила, что пёс услышал мышь и кстати вспомнила о том, что дворовые собаки до сих пор не кормлены. Быстро собрав в кастрюльку пищевые отходы, добавила хлеба и супчика, и пошла во двор, привычно ворча по поводу привередливости членов семьи, оставлявших на тарелках слишком много еды. С их отговорками на то, что она нарезает хлеб слишком крупными кусками, отчего бутерброды получаются непомерно большими, она была категорически не согласна. Ничего подобного. Куски как куски, и бутерброды ровно такие, какие нужны каждому здоровому человеку и какие она съедала сама.
Все три собаки лежали в тенёчке вдоль забора, недалеко друг от друга, и вели себя довольно вяло, словно одолеваемые послеобеденной сонливостью. Похоже, Родька, добрая душа, обожавшая всякую живность, перед отъездом успел угостить их собачьим кормом. Ну ничего, проголодаются съедят и это, решила Лизавета, и, разложив принесённую еду по мискам, направилась в дом. Проходя мимо подвальной двери, заметила, что навесной замок с каким – то хитроумным кодом, который недавно расхваливал Игнат, открыт и висит на одной скобе. Она подёргала за дверную ручку, но тяжелая, окованная железом дверь не поддалась, видимо была закрыта изнутри. Лизавета покачала головой, и, зацепив дужку как положено, за обе проушины, крепко прижала. Замок защёлкнулся и она пошла дальше, думая как бы не забыть напомнить об этой оплошности Игнату. Ничего против этого серьёзного, уважительного парня она не имела, но прядок есть порядок.
Тем временем наша экспедиция приехала на место и остановилась поближе к опушке. Олег достал из багажника и раздал всем резиновые сапоги и рюкзаки. Переодевшись, осмотрели и поправив экипировку друг друга, двинулись в путь.
Углубляясь в лес, все вдыхали полной грудью воздух, насыщенный запахами цветущей липы и ландышей, любовались свежей густой зеленью, цветущими кустами шиповника, куртинами дикой сирени и небольшими лужайками колокольчиков. Постепенно деревья поредели и начались болота.
Родька выбрал среди валежника подходящие жерди и сделал для каждого по слеге. Весенние воды ещё переполняли землю, и кочки в болотной топи были едва видны. Первым шел Родька, нашаривая дорогу слегой, за ним шагали Катя с Олегом, а Стеша замыкала строй. Они уже приближались к косе, когда Катя заметила крупную змею, обвивающую пень, стоявший на их пути, невольно подалась в сторону, и, взвизгнув, соскользнула в топь. Оглянувшись на неё, Родька рванулся на помощь и потеряв равновесие, тоже провалился в бочаг.
– Не бойся, Катя, не бойся, – выкрикнула Стеша, суя слегу девушке, в ужасе колотившей руками по мутной жиже. – хватайся за палку! Вот так, держись крепче, я тебя вытащу! Олег, подавай слегу Родьке.
– Катя! Я сам, тащите Катю… – закричал Родька, и, опираясь о жердь, лежащую поперёк бочага, стал выползать на твёрдое место.
Катя тоже схватилась за поданную Стешей слегу. Она подтащила её ближе, где Олег достал её за воротник и вытащил на кочку. Стеша прижала мокрую, дрожащую девушку к себе.
– Всё – всё – всё, моя девочка, успокойся.
В это время среди взбаламученной болотной жижи надулся и лопнул огромный пузырь.
– Там кто – то есть, – всхлипнула Катя, – он тащил меня вниз…
– Никого там нет, – возразил Олег, – это газ.
– А Родечка, где Родечка? – не успокаивалась Катя.
– Да вот же он, твой Родечка, стоит позади Олега. С ним тоже всё в порядке.
– Катенька, Катюша, я здесь… – успокоил Родька.
– Ну вот, видишь, с ним всё хорошо. Пойдёмте дальше. Вам обоим надо побыстрее переодеться, чтобы не простудиться.
– Я боюсь, – всхлипнула Катя, – идёмте назад.
– Катенька, назад идти намного дальше, чем вперёд.
– А вперёд дддалеко?
– Нет, не далеко. Видишь вон те сосны?
– Вижу…
– Там уже твёрдая земля. Пойдём, не бойся.
Наконец болота были пройдены. Ступив на твёрдую землю узкой косы, на которой росли редкие стройные сосны, Родька схватил в объятия Катю, а Олег Стешу. Она не стала вырываться, и вдыхая исходящий от него запах душистого парфюма, с сожалением думала о том, что его порыв скорее всего вызван благополучным исходом событий, но всё равно ей было очень приятно.
– Ребята мокрые, им надо переодеться… – сказала она, и, осторожно освободившись из объятий, стала доставать из рюкзаков сменную одежду, – Катюша, Родечка, переодевайтесь, мы отвернёмся. Бросайте мокрую одежду мне, я сложу всё в пакет.
Пока Стеша отжимала и отряхивала грязную одежду, Олег взял камеру и начал снимать ландшафт, позолоченный ярким утренним солнцем, приговаривая:
– Вы только посмотрите, какая красота, а какой воздух! Всё – таки ваш прадед был умнейшим человеком и выбрал это место не зря. Конечно, в те времена не было столько машин, как сейчас, но дыма и копоти от печных и фабричных труб вполне хватало для того, чтобы люди понимали, что нужно бежать из города на лоно природы. Я бы тоже хотел, чтобы мои дети росли в таком месте.
– А сколько их у вас? – спросила Стеша.
– Сколько чего? – не понял он.
– Детей. Вы же сказали, что хотели бы, чтобы они росли здесь.
– Пока нисколько. Я имел в виду будущих детей. Ещё далеко идти?
– Нет. Осталось совсем немного.
Подойдя к развалинам, все замерли в молчании.
– Да. Здесь всё очень быстро приходит в упадок. – ответила Стеша, заглядывая в оконный проём, – Я вижу, везде всё перерыто, наверное, люди не теряют надежды найти графские сокровища. Пока была жива Родина мама, все боялись охранявшей её стаи и обходили это место стороной.
– Охранявшей стаи? – удивился Олег, – это что, такая легенда?
– Нет, не легенда. Ангелия рассказала мне о том, что ещё при жизни Аглаи Тумановой сторож принёс в имение раненного волчонка. Аглая его выходила и приручила. Всё это время стая находилась где – поблизости. Волчонок её посещал и приводил за собой своих братьев, а люди их прикармливали. Постепенно стая к ним привыкла и даже защищала от разбойников, являвшихся сюда в поисках клада.
– Невероятно! – воскликнул Олег, – что ещё рассказала вам эта чудесная женщина?
– К сожалению, не так много, как хотелось бы. Она умерла буквально через пару часов после нашего знакомства. В то время ей было около ста лет.
– Очень, очень жаль.
Они медленно шли за Олегом, наблюдая, как он снимает развалины здания с разных ракурсов и расстояний, пока не приблизились к оконному проёму, за которым находилась комната с камином.
– А вот эта комната стоит особого внимания, – сказала Стеша, – посмотрите пожалуйста сюда, вам будет очень интересно.
Родька, шедший впереди всех, услышал изнутри какой – то шорох, и, встав коленом на разрушенный подоконник, заглянул внутрь. Неожиданно из камина, скрытого разросшимся кустарником, вырвалась быстрая серая тень и бросилась на него. От неожиданности он упал навзничь, а Катя завизжала от страха. Олег схватил штатив и, подбежав ближе, замахнулся им изо всех сил.
– Не надо!!! – закричала Стеша, хватая его за руку.
Она узнала в волчице Машку, подросшую и заматеревшую, но не забывшую своего друга.
– Нееет! – закричал Родька, отбивая рукой ослабленный Стешей удар, нацеленный в спину Машки, облизывавшей его лицо.
– Не надо… – повторила Стеша, глядя на удивлённого Олега, – не надо её бить. Это Родечкина волчица. Катенька, пожалуйста успокойся.
– Родечкина? – не поверила Катя, – Как Родечкина?
– Да, Родечкина. Её зовут Машка. Он вырастил её из маленького щенка и она до сих пор его помнит.
Спохватившись, Олег включил камеру и начал щёлкать затвором, стараясь снять как можно больше редкостных кадров Родьки в объятиях волчицы. Когда он поднялся, Машка пару секунд постояла, прижавшись боком к его ноге и глядя на пришедших с ним людей, словно запоминая их лица, затем повернулась и прыгнула назад в окно.
– Жаль, что она убежала,.. – вздохнул Олег.
Стеша, успевшая разглядеть во время прыжка отвислое брюхо и увеличенные соски волчицы, сказала:
– У неё там щенки. Давайте не будем им мешать.
Катенька подбежала к Родьке, стала обнимать и вытирать его мокрое, облизанное Машкой, лицо. Стеша заметила, что он кривится от боли в затылке, ушибленном при падении о торчащий из земли корень и сказала.
– Пойдёмте в сторожку. Всем нужно немного отдохнуть. Олег, пойдёмте с нами. Оставаться одному здесь нежелательно. Где – то неподалёку может быть волчья стая.
Спрятавшаяся под елью избушка, почти незаметная для несведущего взгляда, осела и ещё сильнее уменьшилась, как уменьшаются старики, теряющие свои силы. Стеша с Олегом немного приотстали, давая Родьке возможность самому открыть дверь в своё детство. Прогнившие доски тяжело шаркнули по земле, загребая опавшие шишки и толстый слой хвои. Долгий протяжно – тоскливый дверной скрип был похож на старушечий голос, пожаловавшийся на одинокую старость.
Родька оглянулся на Катю, взял её за руку и пригласил за собой. Стеша включила фонарик и войдя вслед за ними, поставила на стол вместо лампы. Сгустившийся полумрак отступил от её голубоватого света, рассредоточился по углам и смешался с паутиной, давая возможность вошедшим ознакомиться с обстановкой. Стала видна печь с осыпавшейся штукатуркой, закопчённый чугунок, два деревянных, покрытых полуистлевшим тряпьём топчана. Родька присел и стал молча оглядывать пустой сундук с оторванной крышкой и усыпанные мышиным помётом стол и полочку, на которой когда – то стояли берёзовые туески с нехитрой снедью. Всё было так, как раньше, изменился только он сам. Но, если бы в данный момент кто – то спросил, что ему ближе и дороже – роскошный дом Адама Викентьевича или эта убогая избушка, он наверняка выбрал бы её, потому что в ней прошла почти вся его жизнь и всё здесь было родным и близким до слёз, до сжимающей боли в сердце.
– Вот здесь они и жили. – сказала Стеша, – Ангелия умерла три года назад здесь, на вот этом самом ложе. Хоронили её мы вдвоём, Родя и я.
– Мама… – прошептал Родька, – идём к маме.
– Да, – согласилась Стеша, сметая со стола пыль и мусор, – давайте оставим здесь рюкзаки и сходим на погост.
Могильные холмики почти сравнялись толстым слоем усыпавшей их хвои. Кое где уже начали подрастать маленькие сосенки. Только у троих из них были новые кресты и высокие холмики – у Аглаи и Варвары, могилы которых вскрывались для взятия проб для генетической экспертизы и сравнительно недавно похороненной Ангелии. Родя встал на колени у её могилы и, взяв Катю за руку, сказал:
– Здравствуй, мама. Я пришел. У меня всё хорошо, только сильно скучаю по тебе. А это моя Катя. Посмотри, какая она красивая, тебе же сверху всё видно.
Глава 39
После отъезда Олега прошло два дня. Стеша сидела в своей комнате и в который раз рассматривала фотографии, распечатанные и принесённые им на следующий день после их похода на болота. Как оказалось, снимая развалины, он успевал фотографировать и своих попутчиков. Вот она сама стоит у золотящейся сосны и трясёт Родькины мокрые брюки. Взлетевшие вверх штанины похожи на крылья. Особенно впечатляли фотографии Родьки и Машки. Вот он лежат на земле, а она стоит, наступив лапами ему на грудь и лижет его лицо. Несведущему человеку может показаться, что волчица собирается перегрызть ему горло. А здесь Родька стоит на одном колене, вторая нога тоже полусогнута. Смеясь, он обнимает волчицу за шею, а она опирается передними лапами на его плечи. На следующем фото они стоят рядом. На последнем снимке волчица запечатлена в эффектном полёте, прыгая обратно в окно. А вот Катюша в пол оборота к ним, с откинутой назад головой и изумлённым взглядом. Она ещё не до конца поверила в то, что её Родечка, такой чистый и ухоженный, родился и вырос здесь, среди болот и волков. Здесь они вчетвером стоят на фоне развалин, потом у огромной ели с прикорнувшей под нею сторожкой. Она и Катя с Родькой что – то говорят наперебой, размахивая руками, не подозревая, что их снимает камера, установленная на штативе.
Уезжая, он обещал звонить, но почему – то молчит. Наверное, суета городской жизни захватила его и стёрла из памяти их краткое знакомство насовсем. А она никак не может забыть те три дня, которые они провели вместе, особенно поездку в Супруновку, на могилу её родителей и бабушки. Туда они ездили вдвоём.
В тот день, закончив съёмку альбома, Олег сказал:
– Стеша, мы проделали с вами огромную работу, но не выполнили главного.
– Чего?
– Вы не показали мне могилу вашего отца. Она далеко отсюда?
– Да нет. Километрах в двадцати от города.
– А нельзя ли съездить туда сегодня? У меня больше нет времени, нужно срочно ехать домой.
– Не случилось ли чего с вашей мамой? – забеспокоилась Стеша, – она здорова?
– Нет, с мамой всё в порядке. Просто срочная работа.
– Конечно, съездить можно, – ответила Стеша, чувствуя, как сердце сжимается при мысли, что завтра она уже его не увидит, – только Роди с Катей нет. Они уехали с Игнатом к Софье Николаевне. Мы можем их подождать?
– Нет, у меня действительно очень мало времени. Вечером я должен уехать.
– Тогда едем. Я только нарежу роз для букетов.
Проезжая через впадину и глядя на ели, тёмные и угрюмые даже при солнечном свете, Стеша вновь вспомнила страшную ночь побега от самой себя и то, как едва не подверглась насилию. Чувство вины из – за того, что из – за неё погиб молодой мужчина, нахлынуло с новой остротой. Олег заметил упадок в её настроении и спросил:
– Всё в порядке?
– Да, всё хорошо. Просто воспоминания… Именно отсюда, можно сказать, и началась моя дорога в новую жизнь.
– Место довольно странное, в нём явно присутствует какая – то мистика.
– Возможно… Как раз недалеко отсюда и произошла наша встреча с Родей. Тогда он впервые привёл меня в имение и познакомил со своей матушкой, которая посвятила меня в историю семьи Тумановых.
– А как вы оказались в столь неприютном месте?
– Это уже моя личная и очень долгая история, вспоминать которую мне сейчас не хочется. Я расскажу её вам как – нибудь в другой раз. – ответила Стеша, не решаясь посвящать мало знакомого человека в подробности произошедшего той ночью, – Если, конечно, мы ещё когда – нибудь увидимся…
– Непременно увидимся.
Проезжая через безлюдную, словно вымершую деревню, она попросила остановиться около своего дома. Выйдя из машины, Стеша остановилась, взявшись руками за разрушенный частокол, похожий на беззубую старушечью челюсть, и застыла, оглядывая двор, за которым они с бабушкой когда – то ухаживали с такой любовью. Теперь его заполонили лопухи и крапива, из – за которых едва виднелся завалившийся набок сарай. Крошечные окошки в доме выглядели слепыми из –за выбитых стёкол и почерневших от пыли занавесок. Только куст сирени и яблони, посаженные вдвоём с бабушкой, немного оживляли эту печальную картину разрухи и забвения своим пышным цветом. Всё говорило о том, что Митяй бывает здесь очень редко, если вообще он ещё жив.
– Это твой дом? – тихо, словно боясь спугнуть её нахлынувшие воспоминания, – спросил Олег, впервые переходя на «ты».
– Да, в нём я родилась…– шепнула она, проглатывая подкативший к горлу ком.
– Твой отец тоже в нём жил?
– Да. О том, что он исчез вместе с гувернанткой во время погрома, устроенного в имении, я узнала от Родиной мамы. Спасаясь, она набрела на эту деревню, где и прожила, выдавая его за своего сына, до самой смерти.
– Получается, сама она ничего об этом не рассказывала?
– Не рассказывала. Я думаю, историю графской семьи и нашу к ней принадлежность она скрывала потому, что была уверенна в том, что ничего, кроме лишних проблем, она нам не принесёт. Бабушка посвятила всю свою жизнь отцу и мне, за что я ей благодарна и буду помнить до конца своих дней. А вот родителей я почти не помню, их не стало, когда я была совсем маленькой.
Кладбище, расположенное на невысоком холме, встречало их тишиной, едва нарушаемой задумчивым шелестом берёз. Три высоких ажурных металлических креста, стоявших в один ряд на могилах родителей и бабушки, находились на самом верху. Стеша заказала их год назад, по проекту Адама Викентьевича. Тогда они приезжали сюда втроём, месте с ним и Родькой. Кресты устанавливали рабочие из бюро похоронных услуг, приехавшие отдельно на старенькой Газели.
