Август

Лопырев снова растерялся. Он так до конца и не понял, как правильно отвечать и общаться с этим ребенком.

– Он не сделает тебе ничего плохого. И я все равно больше ничем не могу тебе помочь.

– Может быть, ты сам можешь меня арестовать?

Владька с надеждой посмотрел в глаза Лопыреву, и под этим взглядом Лопыреву захотелось провалиться сквозь землю.

– Послушай… Здесь плохое место. Тебе нельзя здесь находиться. Это… не положено. Везде, где бы ты ни был, лучше, чем здесь, просто поверь мне. У твоего папки не было выбора. Но ему здесь не плохо. Это место для взрослых. Твой папка – взрослый, и он здесь не потому, что просто захотел.

– Я тоже уже взрослый. И выбор мне не нужен. Я его уже сделал. Теть Вера всегда говорит, что я слишком уже взрослый для всяких игр и прочих детских вещей, которые есть у других детей. Почему я не могу тогда жить среди взрослых? И еще она говорит, что я должен сам уметь жить. Я не знаю, как это – уметь жить. Мне кажется, я и так умею. Ведь я живу. И не умираю. Значит, умею. Все умеют! И еще мне кажется, что я должен делать то, что хочу, потому что то, чего я не хочу, меня постоянно заставляют делать взрослые, значит, когда я буду делать то, что я хочу, тогда и я повзрослею. Вот ты же взрослый?

Лопырев сидел рядом, стараясь не смотреть ему в глаза, и медленно кивнул, предчувствуя очередной подвох. Мальчик говорил очень искренне, болтая ногами под кушеткой. С его худых ботинок летела грязь комьями.

– Да, я взрослый.

– Ты всегда делаешь то, что хочешь?

– Не всегда.

– Почему?

– Потому что иногда то, что я хочу, нельзя делать.

– А кто сказал, что нельзя?

– Другие взрослые.

– А им кто это сказал?

– Сами так решили.

– То есть, получается, они этого хотели?

– Получается, так.

– Значит, ты еще недостаточно взрослый?

Лопырев не знал, что ответить. Проще было согласиться.

– Получается, что да. Понимаешь, есть вещи, которые решены за меня, и без меня, и они появились задолго до моего рождения. Я просто подчиняюсь.

Владька промолчал. Комья продолжали отваливаться и падать под кушетку. Лопырев мысленно пересчитывал лежавшие на полу кусочки.

– Это и есть та дисциплина, о которой ты все время талдычишь?

– Да. Это она и есть.

– Это ужасно скучно. У тебя есть какая-нибудь еда? У меня живот сводит.

Лопырев спохватился. Опять упустил из виду самое важное.

– Пошли, я что-нибудь найду для тебя.

Они зашли в кабинет. Лопырев подошел к своему столу, на ходу вспоминая, есть ли у него вообще хоть что-нибудь съестное. Открывая поочередно свои ящики, он вытащил из них подсохшие печенья вместе с крупными крошками, жухлое яблоко в точках, и три конфеты, которыми его пару дней назад угостила молодая повариха. Она строила ему глазки с самого первого момента, как устроилась на кухню, и все время чем-нибудь угощала. Лопырев осмотрел запасы. Не густо, но лучше, чем ничего. Все равно раньше утра ничего другого не найти. Не по камерам же идти в поисках заначек. Чайник он поставил сразу же при входе, и он уже начинал пыхтеть и посвистывать.

Он переложил все припасы на большой белый лист бумаги и протянул их Владьке, который уже попривык к местной обстановке и держался более уверенно. Он разглядывал полки с бумагами в толстых картонных переплетах на завязках, потрогал решетки на окнах, покрутил в руках кружку со сколотым краем, на которой была смешная надпись про службу в войсках. Порошин-отец что-то говорил про то, что парень умеет читать, но надпись его почему-то не насмешила. Наверное потому, что он ничего не знает про службу. Затем внимание Владьки привлекла фотография группы сослуживцев Лопырева, сделанная два года назад на одном из спортивных мероприятий учреждения. Это мероприятие было проведено в честь национальной общеоздоровительной программы, и в нее включались, помимо сотрудников, только те исправляющиеся, которые не получали никаких нареканий со стороны смотрителей и в общем имели исключительно благоприятные показатели за все время пребывания.

– Иди пить чай. Я тебе налил.

– А кто это там? – Владька не спешил к еде. Он не отрывался от фотографии.

– Там мои товарищи.

– Вы здесь фотографировались?

– Да, здесь, это было два года назад.

– Среди них есть мой папка? – в тоненьком голосе снова промелькнула надежда.

– Нет. Там его нет. Там только мои сослуживцы. Те, кто служат здесь. Кто приходит сюда на работу, то есть. – Лопырев стоял спиной, размешивая кусок сахара в кружке, надеясь, что когда он обернется, внимание мальчика переключится на что-нибудь другое. Обернулся, но нет. Тот по-прежнему стоял, уставившись в стенку.

– А у тебя есть фотографии с ним?

– С твоим отцом? Нет, с ним нет.

– Потому что вы с ним не товарищи?

– Можно и так сказать.

– А кто такие – товарищи?

“Это не мальчик, а бездонная бочка с вопросами… Хорошо, что у меня нет детей… ” – это было сказано про себя, а вслух: – Товарищ… – Лопырев постучал ложкой о край кружки – …Это тот, кого ты уважаешь, поддерживаешь…  С которым готов проводить свое свободное время…

– Товарищ – это хороший человек?

– Если ты – хороший, то и товарищи у тебя будут, скорее всего, хорошие. А если ты сам не очень, то и товарищи у тебя будут тебе под стать.

– Твои товарищи – хорошие?

– Да, они хорошие люди.

– Значит…  мой папка – не очень… ?  Раз вы с ним не товарищи? –  он затих, затаив дыхание.

– Я не был знаком близко с твоим папкой. Может быть, он и хороший человек. Я не знаю. Все в мире хорошие люди не могут быть товарищами, времени просто не хватит со всеми перезнакомиться.

Владька оживился.

– Он точно хороший человек! Вы обязательно могли стать с ним товарищами, если бы познакомились! Он такие штуки вытворял, когда был дома! Мы с ним и кораблики делали, такие, с воском на донышках, и плотину строили на речке нашей, Ширяевке! Я помню кое-что, хоть и давно было это! А однажды мы поймали вооот такого зайца, в силки, и он даже там не поранился, дождался нас живехонький поутру! Ушастый такой, смешной, то-то мы смеялись там! А папка-то, он сжалился над ним и выпустил на волю, вот какой он добрый! Скорей бы он вернулся! Теть Вера говорит, что не дождусь я его никогда, что не вернется он, но я ей не верю, она недобрая к нему, злится отчего-то, а я-то знаю, что дождусь! Я точно знаю.