Незатейливая история. О том, как далеко можно уйти из дома

Темнота вокруг была липкой, сплетённой из незнакомых звуков и голосов. Я снова пыталась открыть глаза, пошевелиться, но всё было без толку. Я прислушалась – голоса говорили на странном языке. Отдельные слова мне были понятны.

Мне было тяжело дышать – чем чаще вдыхаешь, тем сильнее задыхаешься, тем страшнее становится. Я знаю – мне это всё снится. Надо проснуться и всё закончится. Надо открыть глаза.

– Не бойся, я тебе помогу. Ты просто заблудилась, – звучит чей-то голос в моей голове.

– Нет, не заблудилась, – пытаюсь спорить я, сама не понимая с кем, – он меня ждёт, он хочет, чтобы я вернулась.

Страх отступает. Я не одна в этой темноте. Но тот, кого я не вижу и с кем говорю, не ждёт меня. Ждёт кто-то другой. Но его нет рядом.

– Ты ошибаешься. Здесь никто не может тебя ждать. Ты здесь чужая, – голос становится жёстким, но не злым.

– Не правда. Он ждёт. Я слышала его.

– И кто же он?

– Я не знаю. Но кроме него у меня больше никого нет.

Слёзы сдавливают горло, но я не могу плакать. Я чувствую, что умираю. Страх возвращается. Я хочу кричать. Но голос в голове снова говорит:

– Не бойся. Идём со мной. Идём. Я отведу к тем, кто ждёт тебя.

Я верю ему.

– Да, да, идём.

Я больше не слышу голосов. Вокруг тихо и пусто. Совсем пусто. И только кто-то невидимый в голове всё ещё со мной.

* * *

Пробуждение было тяжёлым. За ночь травяной дух пропитал тело насквозь. Я едва могла шевельнуться. Нельда уже встала.

Сон всё не уходил. А я и не пыталась его прогнать, но обрывки слов, долетающих из соседней комнаты, не давали мне окунуться в него с головой. Я заставила себя сначала сесть на лавке, а потом даже и встать. Натянув рубаху и поневу, я пошла умываться. Громкий шёпот остановил меня у неплотно прикрытой двери. Чародеи шушукались как закадычные подружки.

– …последний раз говорю тебе – не учила я никого чародейству.

– А как она тогда через грань прошла? Да ещё и туда и обратно? Ладно, обратно с моей помощью. Но ведь и этого быть не может.

– Говорю же – не знаю, и я тут не причём.

– И с камешком твоим этим, заговорённым, не всё чисто.

Видрана ничего не ответила. Слышно было, как она встала из-за стола, отодвинув скамейку. Я поспешила выйти из комнаты.

– Выспалась, детонька? – улыбнулась мне Нельда.

Я кивнула.

– А мы тут советовались да тебя дожидались. Волхв хочет тебя к родичам отвести. В провожатые напрашивается. Что скажешь? Пойдёшь?

Я опешила – вчера только голову ломала, а сегодня всё само собой решается.

Видрана испытующе смотрела на меня в ожидании ответа.

– Не знаю, – потупившись, сказала я.

– Знаешь ты всё. К матери с отцом хочешь, я же вижу.

– Я и здесь хочу быть, и там, – слёзы потекли без моего разрешения.

– Ну, чего ты плакать взялась, глупая. Не выгоняю я тебя. Не захочешь при муже быть да деток растить – приходи, так уж и быть, в ученицы возьму, – невесело улыбалась Нельда, вытирая мне щёки.

– Обязательно приду, – кивнула я.

Нет, не приду. И не потому, что выйду замуж и нарожаю детей. Просто знала я, не пойми откуда, что не свидеться нам с видраной, если расстанемся.

Сборы много времени не отняли. Под прибаутки Нельды и укоризненные вздохи торопящегося волхва я укладывала в сумку свои пожитки. Видрана с головы до ног обвязала и обвешала меня амулетами. Я с трудом могла вспомнить, какой из них защищает, какой нападает, а какой и о чём предупреждает. Как я не отпиралась, но на меня чуть ли не силой надели дорожные сапоги, которые Нельда купила этой зимой, ещё до этого переодев в старые холщовые штаны и чугу[47 - Чуга – кафтан для верховой езды и для военных.], невесть откуда взявшиеся в доме чародейки. Хорошо, что я со стороны себя не видела.

В довесок к сумке с одеждой, Нельда дала котомку, набитую всякими снадобьями и зельями, и фляжку с водой

Прощались мы на крыльце. Видрана наказала мне уходить, не оборачиваясь. И за мгновение до того, как повернуться к ней спиной, я заметила в уголках её глаз готовые вот-вот покатиться сквозь густой ободок ресниц слёзы.

Наволод ждал меня за забором. Уже верхом.

Кое-как умостившись на конском крупе, я примостила сумки.

– Хватайся за пояс и держись крепко – сказал волхв, развернувшись вполоборота. Я послушно протиснула пальцы правой руки под туго сотканный чёрно-красный пояс, левой придерживая своё добро. И мы тронулись.

Путешествие было то ещё. Я всё время думала, скоро ли я снова смогу сидеть.

Сумерки настигли нас уже в Синекаменке. Меня отправили ночевать к травнице, на край деревни. Пришлую девку в мужской одежде, двумя днями раньше навлёкшую беду на дозорных, никто не хотел пускать в свой дом. Бабка-травница же махнула рукой на мои «заслуги», сказав, что старухе, пережившей трёх своих детей, уже никто не может принести беды.

Утро следующего дня я встретила ещё до рассвета. Накануне Наволод выпросил для меня у старосты осла, и теперь я не ёжилась от мысли о предстоящей дороге. Ослик был чёрным, с длинными ресницами и норовом, достойным жеребца из царской конюшни. Он позволял сидеть на нём, но стоило только попытаться навьючить на него сумки, как тут же приходилось уворачиваться от укусов. С горем пополам мне всё же удалось пристроить поклажу.

Наволод не просто провожал меня в Анахор. Он намеривался рассказать тамошним волхвам о, что твориться в долине. Поторапливаться, имея в попутчиках всадника на осле, мало у кого получалось. Зная это, волхв решил срезать путь, проехав по пастушьей тропе, ведущей до самой Засеки[48 - Засека – застава.] – большого села на севере долины.

Ехалось легко. Лес остался выше по долине. Здесь же царицами были берёзовые рощицы. Толстые стволы приветливо белели вдоль утоптанной дорожки. Солнечный свет сочился сквозь ветви, выписывая причудливые узоры. Потревоженные птицы перепархивали с ветку на ветку, расплёскивая трели.

Я смеялась над собой за вчерашние страхи. И чего мне в голову взбрело? Я еду домой. И нечего слезами заливаться.

Бовыка[49 - Бовыка – забавный.] (так звали осла) ступал на диво осторожно и мягко. И когда на привале я спешилась, то сильно и не радовалась, потому как не устала.

Костёр решили не разводить. Привалившись к дереву потолще, я разложила перед собой небогатые припасы и достала фляжку с водой.

Глоток застрял в горле, едва не отправив меня к Богам во цвете лет, потому что волхв ни с того кинулся на меня. Шмякнув правым боком о землю, Наволод вжал мою голову в траву и, не глядя, прошипел:

– Лежи смирно.

Синяя молонья[50 - Молонья – молния; здесь: преобразованный магом сгусток магической энергии (прим. ав.)], появившись ниоткуда над его ладонью, метнулась в ту сторону, откуда мы пришли. Потом ещё одна, и ещё, и ещё. Удары всё больше отклонялись влево, их свет тускнел, пока не превратился в голубое марево, робко колышущиеся в руке взмокшего волхва. «Наверное, от страха» – подумала я.