Приходи, мы тебя похороним
– Ты! – прохрипел Яков, протягивая вперёд руку.
– Ну я. Что надо?! – Игнат отступил ещё на шаг. После того, что он сделал с Анфисой, он несколько дней боялся появления Якова и вздрагивал от каждого стука, но потом осмелел, поняв, что всё сошло ему с рук. И вот теперь, когда он совсем перестал ждать гнева Якова, тот явился к нему с искажённым от ярости лицом.
Вот только теперь Игнат совсем не испытывал страха перед отцом Анфисы. Слишком много дней прошло с той их встречи и доказательств того, что произошло насилие, у Анфисы и Якова не было никаких.
– Ты что сделал с моей дочерью? – напустился на Игната Яков. – Ты знаешь, что за это бывает?
– А что я сделал с ней? – нахально усмехнулся Игнат.
– Забыл про сеновал?! – продолжал наступать Яков на обидчика дочери. – Забыл, как надругался над ней? Теперь из-за тебя её муж прямо во время свадьбы бросил! Опозорил перед всеми!
Игнат расхохотался:
– Так вот оно что! Ну а я-то тут при чём? Или ты меня за ноги держал? Твоя Анфиска по всей деревне с задранным подолом ходить будет, а я отвечай? Не надо, дядя Яков, на меня всех собак вешать. Иди и спрашивай с того, кто её распечатал, а я тут не при делах!
Яков словно не слышал слов Игната:
– Ты сейчас пойдёшь со мной и признаешься народу в том, что сделал! – закричал он и попытался схватить усмехавшееся ему в лицо парня.
– Никуда я не пойду! – оттолкнул от себя Якова Игнат. – Мне твоя дочка-потаскушка и даром не нужна! А то, что я попользовался ею малёхо, так она сама ко мне запрыгнула… Бабы они такие, сладкое да масляное любят, сам знаешь, поди… А если не знаешь, у Анфиски своей спроси!
Сильный удар сбил Игната с ног. Яков, вымещая всю свою злость, бил его сильно и жестоко, Игнат только успевал закрывать голову и живот, но встать не пытался. Впрочем, Яков выдохся очень быстро и сам отшатнулся от поверженного противника, прижавшись спиной к стене. Боль в сердце не давала ему пошевелиться, и он молча наблюдал, как Игнат встаёт сначала на колени, потом поднимается на ноги.
– Помни ты это, дядя Яша, – прошептал разбитыми губами Игнат. – И я не забуду.
Пошатываясь, он схватился за косяк открытой двери, и только это позволило ему не упасть. Ни он, ни Яков не заметили испуганного взгляда Татьяны, которая, лёжа под кроватью, видела всю сцену от начала и до конца.
***
Вернувшись домой, Яков прошёл мимо притихшей жены, достал из буфета пол-литровую бутылку самогона и выпил её едва ли не залпом.
– Яша… – позвала его Галина, но он только отмахнулся от неё, а потом упал вниз лицом на старый топчан и не поднимался с него до утра.
Анфиса к отцу не вышла. Она, лёжа на своей кровати и отвернувшись к стене, будто окаменела. Не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний, только одна боль, которая, словно темнота, давила её изнутри. Ночь сменило тёплое летнее утро, но в дом Анфисы оно не принесло никакой радости.
Галина, наплакавшись, ненадолго забылась тяжёлым сном, но уже на рассвете поднялась, чтобы управиться по хозяйству и приготовить завтрак. Она всё успела, но собрать за столом семью так и не смогла. Едва проснувшись, Яков снова взялся за бутылку, а Анфиса даже не повернулась на звук её голоса.
– Да что же это такое! – всплеснула руками Галина, села к столу и залилась слезами, тоже не притронувшись ни к яичнице, ни к свежеиспечённым оладьям.
***
Яков беспробудно пил несколько дней. За это время он не произнёс ни слова. И только когда его сменщик Пётр, работавший, как и он сам, сторожем в колхозной бригаде, пришёл к нему домой и потребовал, чтобы он завтра выходил на дежурство, пробормотал, стараясь разглядеть старика сквозь хмельной туман:
– Выйду, Георгиевич, только не ори…
– Да как же мне не ругаться, – продолжал сердиться Пётр, – если я без отдыха каждую ночь всю неделю за нас двоих работаю. А у меня давление и отдышка! Старуха моя болеет, а дети внуков привезли, за ними присматривать нужно! Как же ей одной со всем справиться?
– Ну сказал же, что выйду, – отмахнулся от него Яков, прерывая разговор.
Следующим вечером он, так и не сказав жене ни слова, отправился в колхозную бригаду на ночное дежурство. Обрадованный его появлением Пётр сунул ему в руку связку ключей, но тут же покачал головой, показывая на бутылку, торчавшую из кармана Якова:
– Совсем ты сдурел, Яша, на работе пить? Прекращай, вон опух уже совсем…
– Да иди ты… – проворчал тот в ответ. – Без тебя разберусь, что мне делать… Жену свою жизни поучи…
Вздыхая и оглядываясь, старик пошёл прочь, а Яков откупорил бутылку и тут же приложился к ней. Перед его глазами всё плыло и кружилось, когда он доплёлся до двери большого амбара, чтобы проверить, закрыта она или нет. Подёргав замок, Яков убедился в том, что он заперт, другие склады проверять не стал, сунул связку ключей в карман и, бормоча что-то себе под нос, отправился в сторожку. Он не заметил пару внимательных глаз, из укромного места наблюдавших за ним.
Устроившись на жёстком топчане, Яков допил самогон и сразу же уснул. Он не слышал, как чья-то тень подошла к нему и принялась осторожно шарить в его карманах, отыскивая ключи. Взяв то, что ей было нужно, тень вышла из сторожки и подпёрла её дверь доской, а потом, стараясь двигаться как можно тише, направилась к амбару. Тихонько скрипнул отпираемый замок и тень, быстро оглянувшись, скользнула внутрь склада, где хранилось колхозное добро. Ещё через минуту чиркнула спичка…
Яков крепко спал, а из-под крыши амбара струился слабый дымок. Тень вернулась к сторожке, убрала доску, подпиравшую дверь, убедилась, что Яков спит, не подозревая ни о чём, и, усмехнувшись, тихо произнесла:
– Ну что, дядя Яша, говорил я тебе, что не прощаю обид. Вот теперь давай, расхлёбывай…
Ещё через минуту тень растворилась в ночи, а дым стал столбом вырываться из-под крыши амбара…
***
– Батя! Батя! – Игнат изо всех сил тряс спавшего отца. Тот открыл глаза и увидел склонившегося над ним сына.
– Ты чего? Что случилось? – не понял Василий.
– Батя, пожар! Пожар! – торопил его взволнованный Игнат. – Я покурить вышел, а там зарево на все небо! Кажись, бригада пыхнула! Собирайся, а я людей поднимать!
Василий вскочил с кровати и на ходу принялся одеваться. Когда народ со всей Касьяновки прибежал в бригаду, от головёшек, летящих с пылающего амбара, уже загорелись два другие склада, и вовсю дымилась сторожка. Яков, которого успели вытащить оттуда, сидел на земле и тупо хлопал глазами, не понимая, что вообще происходит. А к бригаде уже мчались пожарные машины и милиция, вызванные Василием.
Пожар удалось потушить только к утру, и колхозники схватились за голову, узнав об ущербе: кроме топлива и машинных масел, сгорела техника, которую готовили к уборочной, запасы семенного зерна и много другого колхозного имущества.
Не сдержавшись, председатель подскочил к Якову и схватил его за грудки:
– Ты куда смотрел? Куда смотрел, я тебя спрашиваю?! Совсем мозги пропил?!
Сменщик Якова Пётр тут же вынырнул из-под руки председателя:
– Я говорил ему, чтобы не пил на работе, Василий Андреевич! Он вчера вечером пришёл, шатается. Я хотел снова вместо него остаться, а он меня прогнал! Чуть с кулаками на меня не набросился. А я неделю за него дежурил! И вот что он устроил вместо благодарности!
– Курил, небось, и окурки свои повсюду разбрасывал, – зло сплюнул под ноги Вадим Ильич, колхозный агроном. – Паскуда… Там же топливо было!
– Под суд пойдёшь! – прошипел Василий в лицо Якову и толкнул его так, что тот, не удержавшись, упал на землю под ноги милиционерам, подошедшим как раз в это время. Они подняли его, надели наручники и помогли дойти до УАЗика. Ещё через пять минут Якова увезли, а председатель и колхозники ещё долго ходили по пепелищу, качая головами и раздумывая, где брать деньги на восстановление причинённого Яковом ущерба.
***
В то же утро Галина плечом ткнулась в дверь и, страшная, растрёпанная, ввалилась в комнату дочери, рыдая во весь голос:
– Анфиска! Анфиса, доченька! Вставай! Беда! Папку увезли в кутузку.
Анфиса, похудевшая и почерневшая от свалившегося на неё горя, медленно повернулась к матери и села на кровати, с которой почти не вставала со дня своей неудавшейся свадьбы.
– Кого увезли? Куда? – переспросила она, ничего не понимая.
– Отца! – царапала себе лицо ногтями Галина, оставляя на смуглых щёках длинные полосы. – Говорят, что он сжёг колхозную бригаду. Верка Антюшина прибегала сейчас, она и рассказала об этом! Господи-и-и… Что делать-то?!
– Мам, собирайся, – Анфиса встала и принялась торопливо одеваться. – Пойдём к председателю, там всё узнаем.
Председателя они не нашли ни в конторе, ни дома.
– В район он уехал, – хмуро сказал расстроенным женщинам встретивший их агроном. – Теперь часто ему туда ездить придётся. Устроил ваш отец всем нам весёлую жизнь, столько добра дымом в небо пустил.
– Неправда! – воскликнула Анфиса. – Не мог он специально сделать это!
– А я про «специально» и не говорю, – пожал плечами агроном. – Спьяну Яков бригаду сжёг. Халатность и вредительство чистой воды. За это теперь сидеть будет. А вы идите домой и сушите ему сухари, чтобы было, что ему в лагеря передавать.
– Вадим Ильич… – протянула руки к нему Анфиса, но он не стал слушать её и махнул рукой: – Некогда мне с вами объясняться, своих забот хватает!
Так ничего и не добившись от него, Анфиса и Галина пошли в сгоревшую бригаду, чтобы своими глазами увидеть, что там произошло. Но колхозники, работавшие там с раннего утра, напустились на них с такой злостью, что несчастные женщины поспешили убраться оттуда. Только на минуту Анфиса остановилась и задержала взгляд на Александре, который, опершись на вилы, внимательно, но без всякого сожаления смотрел на неё.
***
Ещё несколько раз Анфиса и Галина ходили к председателю, чтобы поговорить с ним и узнать, куда увезли Якова, но застать его так и не смогли.
– Завтра поедем в город, – решила Анфиса. – Пойдём в милицию и там всё узнаем.
Галина села на табурет и завыла, закрыв лицо руками:
– Не могу-у-у, не могу больше… Господи-и-и… Яша-а-а, Яшенька-а-а… Как же так? Родненьки-и-ий…
Вдруг она умолкла, как-то странно дёрнулась и стала заваливаться на бок. Анфиса бросилась к матери, подняла её и кое-как дотащила до кровати:
– Мам, мама, – принялась она трясти её. – Что с тобой? Плохо? Сердце? Да не молчи, мам!
Галина не отвечала, она только стонала, крупно вздрагивая всем телом. Анфиса бросилась к аптечке, отыскала там пузырёк с корвалолом, плеснула в стакан воды и несколько раз тряхнула над ним остро пахнувшее лекарство. Потом приподняла мать, заставила выпить содержимое стакана и, прижав её к себе, принялась качать, как маленького ребёнка:
– Тише, тише… Всё образумится, вот увидишь, всё будет хорошо, мама. Папа сильный, он справится и скоро вернётся к нам. В милиции обязательно во всём разберутся, ведь он ни в чем не виноват.
Слова дочери постепенно проникали в сознание Галины и она, в конце концов, затихла в её руках.
– Поспи, мама, поспи, я сама по хозяйству управлюсь. А ты отдыхай, тебе обязательно нужно отдохнуть. Нам ведь с тобой так нужны силы…
Галина и в самом деле уснула, а Анфиса вышла во двор, чтобы накормить скотину. Она уже почти управилась, когда увидела проезжающий по улице УАЗик председателя. Анфиса поставила на землю ведро с водой и посмотрела вслед машине: значит, Василий Андреевич вернулся, и она может поговорить с ним, узнать у него, что с отцом.
Торопливо вылив воду в корыто поросят, Анфиса побежала в дом, умылась, переоделась и, убедившись, что мать ещё спит, тихонько вышла из дома. Но на улице ускорила шаг, сгорая от страха и нетерпения. Уже через десять минут она стучалась в калитку председательского дома, заглядывая во двор через новенький штакетник:
– Василий Андреевич! Василий Андреевич!
Дверь открылась и на крыльце показалась Аксинья, жена председателя.
– Чего тебе? – сердито спросила она Анфису, не поздоровавшись с девушкой.
– Мне бы с Василием Андреевичем поговорить, – заговорила Анфиса. – Тётя Аксинья, позовите его, пожалуйста!
– Не позову, – поджала та и без того узенькую полоску губ. – Он весь день в городе был, только приехал и за стол сел. Дадите вы ему поесть или нет? Разорваться ему, что ли? Если есть к нему какое дело, приходи в контору. А дома беспокоить человека не надо!
И не успела Анфиса открыть рот, как разгневанная женщина скрылась за дверью. Но измученная неизвестностью девушка не собиралась сдаваться и принялась снова стучать в калитку, громко вызывая председателя, выкрикивая его имя. Продолжалось это долго и, в конце концов, он не выдержал и вышел к шумевшей девушке:
– Уходи, Анфиса, мне не о чем разговаривать с тобой.
– Василий Андреевич, пожалуйста, – Анфиса глотала слёзы, – скажите, где папа, что с ним? Почему его увезли? Вы же знаете моего отца, он не может быть виноват в том пожаре!
– Не может быть виноват? По-твоему, он не виноват??? – вскипел председатель. – Да ты хоть знаешь, сколько теперь у меня проблем из-за твоего пьяницы-отца?! На его смене бригада сгорела! Целая бригада! Имущество вместе с постройками! По всем службам ездить приходится, везде оправдываться и объясняться! Голова пухнет! Из-за твоего отца мне, может быть, даже уволиться придётся!
– Василий Андреевич… – взмолилась Анфиса.
– Убирайся отсюда! – закричал он на неё. – Пошла вон, я сказал! Он всё поджёг и будет за это отвечать по закону! Сидеть будет твой отец, и я уж постараюсь, чтобы суд дал ему максимальный срок! Ясно тебе?!
Он ушёл, хлопнув дверью, и Анфиса тяжело сглотнула подступивший к горлу комок. Медленно повернулась и пошла прочь, не разбирая дороги из-за выступивших на глазах слёз. Она свернула на тропинку, ведущую через узенький проулок на соседнюю улицу, и оказалась недалеко за председательским домом. Там-то её и встретил Игнат, вышедший из калитки, ведущей на хоздвор.
– Ну что, красавица, – усмехнулся он, преграждая девушке дорогу. – Не сладко теперь тебе живётся? А я говорил, что так и будет! Небось, жалеешь теперь, что не пошла за меня замуж? Жила бы сейчас и горя не знала!
– Пусти меня, Игнат, – попросила Анфиса, пытаясь обойти его, но он взял её руками за плечи и заглянул в глаза.
– Слушай, а хочешь, я спасу твоего отца? – серьёзно спросил он.
– Да? – Анфиса вскинула голову. – И что я должна для этого сделать? Стать твоей женой?
– Зачем же? Я такие предложения два раза не делаю. – Игнат растянул губы в вызывающей улыбке. – Ты просто будешь спать со мной, когда я этого захочу.
– Нет! – Анфиса оттолкнула его от себя. – Не трогай меня! Оставь в покое!
– Сейчас оставлю, – кивнул он, – только сначала попользуюсь в своё удовольствие. Расслабься и тебе тоже будет хорошо!
И не успела она ахнуть, как он затащил её в дровяной сарай и повалил на усыпанный опилками пол. Анфиса закричала, и Игнат ударил её, а когда она обмякла в его руках, принялся, дрожа от нетерпения, задирать юбку девушки.
Анфиса пришла в себя и сразу же поняла, что происходит, но вырваться не смогла и крикнуть тоже, её рот был заткнут какой-то тряпкой. Впрочем, в этот раз Игнат мучил её недолго и вскоре откинулся на спину, тяжело дыша.
– Вот так-то, – проговорил он. – Теперь ты поняла, что я всегда добиваюсь того, что хочу и никогда никому ничего не прощаю. Поэтому и папашка твой сгниёт в тюрьме за то, что избил меня. Я ради этого целую бригаду не пожалел. Правда, я думал, что сгорит только один амбар, но получилось ещё лучше.
Игнат принялся одеваться, повернувшись к Анфисе спиной, и она не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается. Пелена упала на глаза девушки, она медленно поднялась, протянула руку к лежавшему на дровах топору, а в следующую секунду обрушила его на голову ничего не подозревающего Игната. Удар, ещё удар… Захрипев, Игнат повалился на остро пахнувшие опилки. Топор выпал из ослабевших пальцев задыхающейся Анфисы. Она вытащила изо рта присохший к языку кляп, и хриплый крик вырвался из её груди. Шатаясь, Анфиса вышла в проулок и упала на землю, не переставая кричать.
– А-а-а-а-а!!!!!
Одним из первых на её крик прибежал Василий…
Глава 8
Суд признал Анфису виновной в гибели Игната. Никто не поверил словам девушки о том, что он взял её силой и сам поджёг колхозный амбар. А когда Татьяна выступила в суде и рассказала, как отец Анфисы избивал Игната, судья принял решение ужесточить наказание и для Якова.
Галина не пришла на суд мужа и дочери, она не поднималась с постели и если бы не забота её сердобольной соседки Веры, вообще не смогла бы встать на ноги. Как Аксинья. Та не перенесла смерти сына, во время похорон упала на гроб, обхватила его руками и забилась в конвульсиях, потеряв память и речь. Василий и кто-то из близких родственников подхватили её, отнесли в сторонку, уложив прямо на траву. Двое парней побежали за фельдшером и носилками…
Похороны ещё не закончились, когда Аксинью понесли домой и первую горсть земли на гроб сына бросил Василий. Спустя ещё несколько дней он, низко опустив поседевшую голову, стоял над гробом жены, не скрывая текущих по впалым щёкам слез.
А через два месяца по Касьяновке поплыл слух, что Василий Андреевич снял с себя полномочия председателя, продаёт свой дом и собирается куда-то уезжать.
– Мы-то как же? – взволнованно спрашивали друг друга одни колхозники. – Кого ж нам теперь поставят? Что же это будет?
– Это все Анфиска со своим отцом виноваты! – проклинали девушку и её отца другие, даже не подумав разобраться в ситуации. – Нахлебаемся теперь из-за них… Другого такого председателя уже не будет!
Люди как в воду глядели. Ещё до отъезда из деревни Василия колхозникам представили нового председателя и все сразу поняли, что ничего хорошего от этого человека с выпуклыми, безразличными глазами ждать не приходится. В самом деле, уже через пару лет в деревне начался упадок, молодёжь стала уезжать в поисках заработка в город, а те, кто остался, работали спустя рукава, потому что теперь получали за свой труд настоящие копейки.
***
Прошло двенадцать лет. Однажды хмурым осенним утром из дребезжащего облезлого ПАЗика, обслуживавшего несколько окрестных деревень, вышла угрюмая, неулыбчивая женщина в сером, завязанном по-бабьи платке и видавшим виды ватнике. В руках у неё был большой потёртый чемодан, перетянутый слевой стороны мужским ремнём, потому что застёжка с этой стороны давно была сломана.
Кивнув трём старушкам и моложавой женщине с ребёнком, стоявшим на остановке, незнакомка подняла голову, медленно вдохнула и выдохнула сырой, холодный воздух, а потом пошла по улице, с интересом поглядывая по сторонам. Она не узнавала родной Касьяновки, которая за эти годы из процветающей, богатой деревни, превратилась в убогую, забытую Богом деревушку. Покосившиеся заборы, заброшенные, заросшие травой дома, убитые, грязные дороги, давно забывшие, что такое грейдер, серость и уныние каждому бросались в глаза и навевали тоску. Но странную незнакомку как будто радовала открывшаяся ей картина, и хотя её разучившиеся улыбаться губы по-прежнему были плотно сжаты, сердце трепетало от тайного восторга. Она была дома!
– Это что ещё за птица? – воскликнула одна из старушек, глядя ей вслед.
– Тише ты! – одёрнула её другая. – Не узнала, что ли? Анфиска это! Та самая, что председательского сынка топором зарубила.
– Как это, зарубила? – ахнула моложавая женщина. Она торопливо вошла в салон ПАЗика вслед за старушками и уселась рядом с ними, предвкушая интересный рассказ.
– Ты, Лариса, не жила здесь в то время, – начала старушка в цветастом платке, – а мы с Надеждой хорошо всё помним. Игнат, председательский сынок, был любовником этой Анфисы. Она крутила им как хотела, правда, тайком от его отца. Она-то из бедной семьи, а у Игната всегда был хороший достаток. Вот она и хотела привязать к себе парня, забеременела даже, чтоб он отказаться от неё не смог. Только его родители узнали, что ребёнок-то нагулянный и запретили им жениться. В отместку за это Яков, отец Анфиски, устроил поджог, целую бригаду спалил. Знаешь ведь, где горелая бригада находится, её так и не отстроили заново.
– А зарубила-то как? – с нетерпением спросила Лариса.
– Ну как, топором! – округлив для убедительности глаза, ответила та. – Он же родителей послушался, вот она и отомстила ему за это, на куски порубила…
– Да что ты путаешь, – прервала её вторая старушонка, которую она назвала Надеждой. – Она ему только голову оттяпала… Её потом назад ему пришивали!
Лариса вскрикнула и прижала ладонь к губам, а старушки всю оставшуюся дорогу спорили, до хрипоты доказывая друг другу свою правоту.
***
Анфиса подошла к родному дому и долго стояла у полусгнившего, завалившегося забора из штакетника. Она не могла отвести взгляда от грязных подслеповатых окон, которые смотрели ей прямо в душу, и молчала, думая об отце, умершем в тюрьме от туберкулёза, и о матери, которая всего два года не дождалась свою несчастную дочь.
Анфиса осторожно толкнула калитку и вошла во двор, прокладывая себе дорогу через заросли пожухлой травы и бурьяна. Железкой, валявшейся на крыльце, сорвала замок с петель и вошла в холодные, тёмные сени. Неприбранные комнаты встретили хозяйку затхлым, сырым запахом, но ей было всё равно. Она подошла к старому, покрытому пылью зеркалу, и провела по нему ладонью, тихо вздохнув:
– Ну что, Анфиса, вот ты и дома…
До позднего вечера она наводила порядок в доме, перебирала вещи, мыла окна и полы. Потом, уставшая, но довольная, открыла свой чемодан и достала оттуда спички, несколько свечей, тёплые ватные штаны, две юбки, пачку чая, краюху хлеба и пожелтевший кусок сала, завёрнутый в газету. Вещи Анфиса положила на полку в шкаф, а хлеб и сало отнесла на кухню и стала ужинать, отрезая ломтики тупым ножом с треснувшей костяной ручкой.
Свеча не догорела и наполовину, как Анфису стало клонить в сон. Дунув на трепетавший фитилёк, Анфиса легла на кровать и крепко уснула, даже не позаботившись закрыть дверь на крючок.
***
– Ну здравствуй, Анфиса! Вернулась, значит…
Анфиса разогнулась, тыльной стороной ладони вытерла лоб и бросила под ноги пучок пожухлой травы, которую с утра полола, очищая двор.
– А-а-а, это ты, тётка Евдокия. Здоро́во живёшь! Зачем пришла? – спросила она не очень-то дружелюбно. Меньше всего Анфиса хотела сейчас разговаривать с дальней родственницей, которая за все эти годы ни разу не вспомнила о ней, а тут явилась сразу, как только узнала о её возвращении. Не иначе как позлорадствовать пришла, да похвастаться собственным счастьем.
Но Евдокия совсем не выглядела счастливой. Напротив, сильно исхудавшая и словно почерневшая, она смотрела на мир потускневшими глазами, видавшими много горя. Может быть поэтому, она спокойно ответила, не обращая внимания на колкость Анфисы:
– Я с добром к тебе пришла. Посмотреть хочу, какой ты стала. Сломалась или нет после того, что с тобой произошло. Хотела бы и помощь тебе предложить, да какая из меня теперь помощница?
Анфиса отряхнула руки и вытерла их о жёсткий, заскорузлый фартук.
– Не нужна мне твоя помощь, тётка Евдокия, обойдусь как-нибудь, – сказала она вполне серьёзно. – Тамарке своей лучше помоги. А мне твоих подачек не надо.
Реденькие, белёсые брови Евдокии опустились, и без того смуглое лицо потемнело ещё больше:
– Не поможешь ей теперь и руки не подставишь. Померла Тамара прошлой зимой… Спилась и в сугробе замёрзла. Совсем немного до дома не дошла…
Анфиса проглотила тяжёлый комок, подняла голову, посмотрела куда-то вдаль, потом повернулась к тётке:
– Пойдём, я чайник поставлю. Холодно здесь стоять…
Евдокия пошла за ней следом, села в кухне на табурет у стола и стала смотреть, как Анфиса ставит на стол чашки и заваривает чай из чайника, стоявшего на дровяной печи. Та поймала её взгляд и пояснила:
– Еле-еле растопила печку, дымила ужасно. После матери её никто не затапливал, вот и пришлось помучиться.
– Это ничего, главное, в избе тепло, – вздохнула Евдокия, подвигая к себе чашку.
– Сахара и конфет, извини, нету, – продолжала Анфиса. – Хочешь, там остался сала кусочек да хлеб. Больше угостить нечем.
– Ничего не надо, – покачала головой Евдокия. – Сядь, давай просто поговорим. Столько лет не виделись. Есть о чём рассказать друг другу.
– Неважный из меня рассказчик, – пожала плечами Анфиса. – Да и хвастаться особо нечем.
– Ну тогда меня послушай, – кивнула Евдокия. – Про Тому мою и вашего с ней Александра. Никчёмным он мужем оказался, так что не жалей о нём. Поначалу, может год или два они жили тихо, нормально. Тамара с него пылинки сдувала, носилась как с писаной торбой. А он по деревне царём ходил, нос задирал, ноги об неё вытирал. Самым никчёмным человеком оказался. Тома для него всё делала, а вот забеременеть не смогла. Год живут, другой, третий, детей нет как нет. Вот тогда-то наш Сашенька и показал себя во всей красе. Гулять от Тамары начал, пить, руку на неё поднимал. Тома всё терпела, но, когда он однажды привёл домой Римку, молоденькую медсестру, которую прислали к нам в амбулаторию, и сказал, что будет теперь жить с ней, моя дочь не выдержала, сорвалась. Римку она, конечно, со скандалом выгнала, но и Сашка ушёл вслед за ней. Ещё через полгода они уехали вместе куда-то, а Тома совсем съехала с катушек. Пить начала, по мужикам таскаться, меня совсем не слушалась, даже с кулаками кидалась. А однажды пришла, плачет и хохочет одновременно. Я к ней, спрашиваю, что случилось. А она мне и отвечает: «Беременная я! Оказывается, это Сашка был бесплодным, а со мной все в порядке!» Я так и села. Говорю: «А кто ж отец-то?» А она снова смеётся: «Откуда мне знать? Ветром надуло!» Так я от неё ничего и не добилась.
