В объятиях русалки

– Точно. Одну секундочку.

Она принялась водить мышкой по экрану, и вскоре из принтера поползли листы бумаги.

– Вот мои статьи по вашим делам, – она протянула Леониду листки. – Уголовщиной здесь не пахнет. В нашем поселке часто случается суицид. Однако пообещайте, что вы изучите материал и зайдете ко мне. Все же интересно, зачем он вам понадобился.

Барышева сунула в потную руку оперативника визитку и вывела его из редакции.

– Где вы остановились? – спросила девушка.

– В пансионате «Гавань», – откликнулся он.

– Если вы не покажете носа, я к вам наведаюсь, – пообещала она и мгновенно исчезла в виноградной аллее. Леонид посмотрел ей вслед, вздохнул и отправился в номер. Впервые за три дня пребывания здесь ему захотелось побыть одному, полежать на кровати и почитать статьи Барышевой. Подходя к пансионату, он просил только об одном: чтобы ему никого не подселили. И его мольбы были услышаны.

Глава 4

На изучение статей Сомову понадобился час. Покойная Виола задала ему трудную задачку. За три года в Мидасе произошло три происшествия, и все они квалифицировались как самоубийства. Самое раннее случилось с четырнадцатилетним подростком, Ваней Кашкиным, который бросился под поезд. Вторым пострадавшим значился доктор, акушер-гинеколог Тарасов. Его халатность стала причиной гибели молодой женщины и близнецов. Врач сам вынес себе приговор, и его бездыханное тело нашли на берегу моря. Третьей в страшном списке оказалась семнадцатилетняя ученица одиннадцатого класса, Марина Княжина, попавшая под грузовик. Леонид сначала решил досконально просмотреть дело Ивана Кашкина. Полиция привела несколько весомых аргументов, в том числе, конечно, и обещания мальчика, однако Барышева параллельно вела собственное расследование, и результаты совпали. Сомову до боли в сердце стало жалко парня с веселым лицом и ямочками на щеках. Все в его облике кричало о любви к жизни, а он выбрал смерть. Причина для многих показалась бы банальной, однако, как писала Елена, нельзя забывать о ранимой психике подростков. Судьба Вани была нелегкой с самого рождения, хотя начиналось все хорошо. Его мать вышла замуж за военного, волею судьбы брошенного служить в глубинку России. Наверное, парень пил еще с курсантских времен, и когда грянуло сокращение, он вылетел из вооруженных сил, как пробка из шампанского. Жена, не получившая никакого образования только из-за того, что слишком рано вышла замуж, едва покинув школьную скамью, последовала за ним в деревню, где они приобрели дом. Барышева, чтобы сделать материал интереснее, побывала в глубинке и откопала богом забытую деревушку. Кашкины за гроши купили хибару у местного пьяницы, тут же прогулявшего деньги и замерзшего в лесу через неделю после хорошей продажи. Семью Кашкиных сие печальное известие не огорчило. Хозяин был чужим человеком, а глава семьи, Степан, всегда мечтал работать на земле. Военная служба рассматривалась им как источник заработка, но никогда молодой человек не чувствовал желания и готовности стоять на защите Родины.

Соседи наперебой отговаривали от покупки мать маленького Вани, Василису:

– Не будет вам здесь счастья, – говорила красочно выписанная старожилка, баба Нюра. – У нас все мужики плохо кончают. Да и жалиться на них грех. Когда был колхоз, и работенка имелась. Теперь вот все стоит, ни денег, ни работы. Деревенские только грибами и самогоном питаются.

– Но у нас пять соток, – резонно заметила Василиса.

– То, что у вас там вырастет, вы съедите за неделю, – усмехнулась старуха. – Мой вам совет: уезжайте, пока не поздно.

Однако было уже поздно. Степан быстро сошелся с местными мужиками, и в новом доме одно застолье сменялось другим. Иногда Кашкиных приглашали в гости, и те шли с удовольствием, таща с собой ребенка.

– Сейчас и пообедаем, – спокойно говорила Василиса, слушавшая голодные вопли сына. – Хлеб-то и картошка надоели, а на другое денег нет. Вот придет весна – и начнем другую жизнь. Огород насадим, деревья побелим. Кур, уток заведем, поросенка выкормим. Не пропадем.

Однако ее словам не суждено было сбыться. Водка сжигала Степана, как саркома, в доме не хватало сильных мужских рук. Большей частью мужчина лежал на кровати, отсыпаясь после очередной гулянки, и на укоры жены только огрызался:

– А ты для чего? В доме хозяйка – женщина.

Понятно, что в таких условиях у Василисы все валилось из рук. Маленький Ваня помогал матери, как мог, но огород зарастал бурьяном, огурцы и помидоры родились величиной с большой палец ноги, картошку выкопали наполовину съеденную каким-то паразитом. Деревья зачахли. Еще при прежнем хозяине они болели и требовали хорошего ухода. Но откуда было ему взяться? Сбившаяся с ног Василиса тоже стала прикладываться к рюмке, и неизвестно чем бы это все закончилось, если бы однажды, когда мать с сыном вышли из дома каждый по своим делам, Степан не заснул пьяный, бросив незатушенную сигарету на одеяло. Соседи вспоминали, как быстро распространился пожар. Казалось, в одну секунду одноэтажный домишко охватило пламя и превратило его в гигантский факел. Все бросились спасать свое хозяйство. Василису и Ваню разыскали, когда их кров пылал вовсю. Они стали тушить огонь водой из колодца. Все помогали несчастным, уповая на пожарную машину, которую вызвали сразу же после возгорания. И она действительно не обманула ожидания: приехала через час. Пожарников уже никто не ждал, пожар потушили собственными силами. Дом не подлежал восстановлению. Когда вынесли хозяина, он уже не дышал. Если бы Степан оказался трезвым, ему бы наверняка удалось спастись. Однако его состояние не оставило ни одного шанса на спасение. Василиса, увидев труп мужа, громко заголосила, а Ваня стоял как каменный. В тот день они потеряли все.

– Поживете пока в моей времянке, – предложила баба Нюра. – И одежонку кое-какую я вам справлю. От детей осталось много тряпок.

Василиса кивнула:

– Только несколько дней. Я напишу матери, и мы уедем в Крым. Здесь нам делать нечего.

– Вот и правильно, – согласилась старушка. – Я тебя давно предупреждала. Уезжайте и начинайте новую жизнь.

Осиротевшая семья так и поступила. Родители Василисы жили в Мидасе тоже небогато, иначе она подумала бы, прежде чем выходить замуж за Степана. Женщина не раз признавалась себе, что никогда его не любила. Однако когда в маленький поселок приезжает будущий офицер и делает предложение, никакая поселковая девка не устоит. Ночами, ютясь на раскладушке бабы Нюры, молодая женщина горько плакала. Она винила во всем себя. «Возможно, – говорила ее совесть, – если бы ты любила Степана, ты бы больше уделяла ему внимания и отучила бы пить. А так ты сломала жизнь ему, себе и Ванечке».

Письмо из Мидаса от родителей не заставило себя ждать. Мать Клара Ивановна, у которой за дочь изболелось все сердце, тоже сообщила горестную весть: несколько дней назад она похоронила отца, скончавшегося скоропостижно от инсульта. Василиса, получив такое сообщение, испытала настоящий шок. Папа, ее любимый папа, все делавший для того, чтобы единственной дочке было хорошо, всю жизнь проходивший в море мотористом на маленьком буксире, который в шторм швыряло, как щепку, покинул ее! А она так рассчитывала на его поддержку! Дедушка должен был заменить мальчику отца. Выходит, воспитывать Ванечку придется женщинам. Изливая на бумаге постигшее их семью горе, Клара Ивановна слезно звала дочь назад, в Мидас, обещая помочь с внуком. Она выслала им все деньги, оставшиеся после похорон. И Василиса с Ваней засобирались в Крым. Баба Нюра откровенно радовалась:

– Поживете как люди, – говорила она. – А остались бы вы здесь, даже со Степаном, чем бы все кончилось? Я ведь не зря своих детей разбросала по городам. Все образование получили. Они – моя гордость. Тоскливо мне одной, да что делать? Гораздо лучше, чем с болью глядеть, как твое дитя спивается. И у тебя, Васька, Степан алкоголиком заделался, а Ваня обязательно пошел бы по его стопам.

– Почему? – испуганно спросила мать. Может, баба Нюра заметила какие-то признаки, тягу к спиртному у ее сына?

– Потому что все здесь пьют, – пояснила соседка. – Я тебе об этом еще в первый день нашего знакомства говорила. Видишь, не солгала. Уезжайте отсюда и начинайте новую жизнь. У тебя все получится, ты баба молодая и сильная.

Мать и сын собрали сумку, получившуюся очень легкой: ведь все их вещи сгорели при пожаре, и сели на поезд, отправлявшийся до Симферополя. Обоих переполняли радужные надежды. Да, конечно, права баба Нюра: здесь, в этом уголке, невозможно было начать новую нормальную жизнь, на которую, наверное, рассчитывал отец, уволившись из армии. А в Крыму, у моря, в волшебном климате, все по-другому. Однако, когда они добрались до родного дома, настроение сына и матери упало. Вероятно, мать не писала, что отец давно уже чувствовал себя неважно и потому не ухаживал за домом, как прежде. С некогда ухоженного строения сыпалась штукатурка, крыша прохудилась, деревянный забор почернел от старости и дождей, как и оконные рамы с облупившейся голубой краской. Огород, конечно, выглядел лучше, чем тот, на котором Василиса еще недавно трудилась, на деревьях, ухоженных и побеленных, кое-где висели плоды. Но все приходило в запустение.

Они постучали в калитку, печально скрипнувшую в ответ. Она сразу открылась: старенькая женщина ждала их в саду. Она бросилась обнимать сначала Василису, потом Ваню, и дочь с горечью отметила, как постарела Клара Ивановна.

– Какой ты стал молодец! – Бабушка с любовью оглядывала внука. – Вот радость на старости лет! А ты, Василисушка, неважно выглядишь. Замучили тебя проклятые проблемы!

Женщина хотела что-то ответить, но комок в горле помешал ей это сделать, и обе, мать и дочь, крепко обнявшись, зарыдали в голос. Ваня стоял в сторонке и морщил нос:

– Бабушка, я есть хочу, – недовольно заметил он. – В деревне мы с мамой и отцом постоянно голодали. И у тебя то же самое?

– Не позволю, внучок, – Клара Ивановна вытерла слезы и засуетилась. – Пенсию мне платят неплохую. Кроме того, когда я узнала, что ты приезжаешь, дочка, и тебе работу приискала. В садике воспитатель требуется. Зарплата, правда, небольшая, зато какая-никакая, а работа. У нас ведь тоже нелегко. Все живут на сдаче комнат курортникам.

– Почему же ты этого не делаешь? – изумился Ваня.

– Подскажи, что сдавать, – ехидно ответила бабушка. – Дед твой до последнего дня своей жизни на пенсию не хотел. Как чувствовал, что вы приедете. Себе ничего не покупал, даже когда сердце стало прихватывать, на лекарства жалел, все приговаривал: «Вот Васька с сыночком приедет – пристройку сделаю. Сдавать будем и на эти деньги парня выучим».

– А Степана почему в расчет не берешь? – спрашивала я.

– Алкоголик ваш Степан, все равно дочка с ним разведется, – утверждал отец.

Клара Ивановна хотела еще что-то сказать, но вдруг всплеснула руками:

– Господи, чего же это я вас голодными держу? Борщ остывает. Идите в дом. Хотите помыться – воду надо нагреть.

Мать и сын переглянулись.

– По крайней мере, не придется думать о завтрашнем дне, – проговорила Василиса. – Устроюсь на работу, а там, глядишь, и переменится к лучшему.

– Пристройку я сам сделаю, – заявил Ваня. – Дед прав был. Как еще жить в курортном месте, если не сдавать комнаты?

Василиса обняла десятилетнего сына:

– Ох, ты мой кормилец будущий! Конечно, все потихоньку сделаем!

Жизнь Кашкиных и правда стала налаживаться. На следующий день Василиса пошла в детский сад, и ее сразу взяли воспитателем. Клара Ивановна сводила внучка в школу, где ему предстояло учиться. До начала занятий оставался целый месяц.

Лена Барышева, как профессиональный писатель, описывала чувства, охватившие мальчика на новом месте, словно он сам рассказывал ей об этом. Первую половину дня Ваня помогал бабушке по хозяйству: колол дрова, возился в огороде, шел в магазин, а потом, с удовольствием срывая с себя пропахшую потом одежду, надевал плавки и мчался к морю, плавая до изнеможения. Море стало его другом и советчиком, и он часто говорил матери:

– Как же я не знал его раньше? Почему мы никогда не приезжали летом сюда?

– Потому что отец не жаловал твоего дедушку, – пояснила Василиса. – Он с самого начала нашей совместной жизни хотел доказать, что мы проживем без всякой помощи.

– И это ему хорошо удалось, – с горечью заметил Ваня.

Мать поморщилась: