Золотой братик

Это не его праздник. Голова болит. Ой, болит… Но если Артем велит, значит, он должен? Но он ведь не заслужил – со своими ужасными оценками… Из школы что, выгнали? А ребята? Дай вздохнул. Люггер висел высоко в голубом небе, только седой лес внизу быстро катился от горизонта назад. В салоне тепло – опять стало тягостно и жарко, повело в сон. Лицо стало тяжелое и горячее, и он стал студить ладошки о керамлит окна и прикладывать ко лбу и жарким щекам. Артем покосился:

– Жарко? Это ты накатался, вон какой румяный. Если пить хочешь, то в дверце вода, бутылка синяя.

Дай вяло попил невкусную минералку. Артем посмотрел пристальнее:

– Ты опять вареный… Расстроился из-за школы? Из-за своих ребяток?

Дай кивнул.

– Но ведь ты с ними-то в последнее время даже не играл?

Дай пожал плечами. Как объяснить, что, хоть они намного крупнее, но – не взрослее? Что с ними – неинтересно? Но они… родные?

– Зря я тебя без присмотра оставил.

Дай виновато улыбнулся. Но ведь он же ничего плохого не натворил. Покатался только. Почему он раньше Артема боялся? Ведь свет, которым сияет ясноглазый и всемогущий Юм, в самом Артеме тоже сразу бросается в глаза. И еще в нем что-то… Доброе… Дай устал и прислонился виском к защитному мягкому выступу подголовника. Какая убаюкивающая эта линия плавного полета над лесной шубой… Слишком жарко и одновременно колюче холодно. Артем встревожился:

– Да что с тобой? Спать хочешь?

Дай кивнул. Артем еще что-то сказал, но Дай слышал уже неясно, сквозь неодолимую жаркую лень. Артем ледяной рукой потрогал лоб. Глянул расширившимися, ярко-серебряными глазами, секунду еще летел прямо, а потом резко переложил люггер на другой курс.

Ну, вот… Докатался. Госпиталь. Белые коридоры, палата с окном в лес, врачи. Уколы, таблетки, микстурки, горячая подушка, жесткая пижамка… Все, заболел. Артема не было, работа, – но он оставил, как привет, книжку с картинками. Да и вокруг были врачи, которых Дай немного знал. Няня сидела у кроватки и никуда не уходила, давала Даю понемножку какое-то кислое теплое питье и тихонько читала оставленную Артемом книжку про смешных зайцев. Картинки – еще смешнее, Дай их разглядывал долго и смеялся бы, если б горло так не болело. А так лишь улыбался. Лежал пластом.

Совсем уж плохо было только в первые день и ночь. Потом он всего лишь чувствовал себя тяжелой ватной куклой, промокшей от лекарств и пота. Только тоненькие проволочки нервов натянулись внутри так туго, что плакать хотелось. Но он терпел. Кроме вечеров, конечно, когда, просидев с ним часок-полтора, уходил навещавший Артем. Он оставлял книжки, маленькие игрушки и тяжелые, милые, с липкими капельками смолы, темно-коричневые кедровые шишки. Даю нравилось их расколупывать и вынимать крепкие орешки. Или даже просто нюхать… Вот после ухода Артема он и нюхал. И плакал. Голову прятал под одеяло, чтоб никто не видел.

Больница оказалась местом не страшным, а скучным, привык он быстро. Взрослые – тихие и заботливые. Других заболевших деток он не видел и не слышал – да были ли они в соседних палатах? Наверно, он один такой дурачок, что заболел. Днем с ним сидели няни, читали книжки, играли в лото, заходили добрые доктора – а ночью была открыта дверь в полутемный коридор, и там неподалеку, в налитой от пола до потолка стерильной тишине был дежурный доктор. Не страшно, но надо терпеть медленное, вязкое движение времени. И лечение надо терпеть. Он терпел, когда светили в горло каким-то зеленым светом, жевал честные беленькие таблетки, потому что ему нравилась их рассыпчатая горечь; давился липким сладким витаминным сиропом, пил соленую скользкую водичку, которая тут же проходила насквозь обильным скользким потом. Ласковые нянечки помогали переодеть рубашку, приносили на белых больничных тарелочках пахучие яркие фрукты. Тесный ошейник на горле, от которого было больно глотать, ослабел и исчез; и разрешили вставать. Дай стал включать экран на стене против кроватки, выбирал сказки. Только ни одну до конца не досмотрел – или сразу становилось неинтересно, или уставал от шума, криков, звона и мельтешащих приключений. Или внезапно так жалко становилось всех этих выдуманных людей, что слезы потоком лились. Совсем стыдно.

Предновогодние праздники Венка смотреть легче. Сказки, спортивные соревнования, интеллектуальные турниры, фильмы о достопримечательностях других планет, о заповедниках и музеях, о космических путешествиях и о самом Венке – Дай не уставал. Полюбил эти картинки счастливой жизни, так хорошо согласованной с голосом звездной бездны, которая их всех несла и напоминала о себе кораблями и месяцем самого большого терминала в вечернем небе и черными огромными, полными звезд и планетных шаров картами в каждом классе. Раньше упоминания о космосе будили в душе болезненный слезливый отзыв и тоску по Юму, а теперь – недоумение: как он сможет справиться с жизнью в этом огромном красивом мире без Юма? Мир такой большой…

5. Новогодний дракон

Утром последнего дня года ребята прислали Даю шесть рисунков, ярких, переливающихся от блесток и приклеенных пластмассовых снежинок, и открытки с пожеланиями новогоднего счастья. Дай разложил рисунки на одеяле и долго любовался. А потом все-таки заплакал. Но он так легко плакал теперь, что слезы ничего не значили.

Экран показывал снежные елки и детскую суету. Артем вчера вечером не пообещал, что приедет. Да, у него сегодня дел впятеро больше, чем обычно, потому что завтра самый важный, главный праздник в Венке. Важнее даже летнего равноденствия, потому что звезда Айр появилась именно в новогоднюю ночь по воле Сташа Астропайоса… Даю, правда, не верилось. Такая же легенда о прошлом, как и все остальные. Из-за этой легенды у Артема сегодня времени нет – Дай все понимал, но хотелось ныть и плакать.

Дежурный врач принес маленькую игрушечную елочку, которая пахла почти настоящим хвойным запахом, и коробку с крохотными невесомыми елочными игрушками. Дай возился-возился с этой елочкой: наряжал, вплетал между лапок тоненькую мишуру. А потом опять вспомнил, что Артем может и не прийти, что у него на руках несколько тысяч детей. Минут десять пришлось смотреть в потолок, чтобы слезы не вылились.

После обеда няня – куда веселее выглядевшая, чем обычно, принесла большую коробку:

– Смотри-ка, заинька, что тут для тебя. Еще вчера Артем привез, да волновать не хотел.

В коробке было что-то очень праздничное. Волшебное почти, новенькое, черно-золотое, даже не сразу понять, что это одежда. Он потрогал пальцем шелковистую ткань и замер. Няня улыбнулась и, ошеломленного, быстренько увлекла в ванную и деловито выкупала. Она вообще-то няней не была, она просто еще училась на старших курсах медицинской Академии. Большая такая девочка. И она всегда смешила Дая, и сама веселилась и что-нибудь придумывала хорошее. И сейчас она чем-то таким вымыла ему голову, что тусклые волосы вдруг стали тяжелыми и пушистыми, и они их долго сушили и заплетали в сложную красивую косу с названием «дракончик». Потом началось торжественное одевание. Может быть, маленький Дай казался этой веселой девушке кем-то вроде куклы, но она возилась с ним так самозабвенно, что даже жмурилась. Одежда – как на картинках в учебнике истории: платьев два, и еще непонятная пелерина, но няня довольно быстро разобралась. Толстенькие черные штанишки, потом мягкое нижнее платье, все золотое и нежное, как девчоночье, и очень длинное, сверху второе, покороче, тоже золотое, но тоном темнее, с черными тонкими вышитыми узорами, с широкими рукавами и капюшоном. И еще эта штука, пелерина или как там ее, уже наоборот, черная с золотыми узорами. Такое только на новый год носить. А из коробки няня еще длинное-длинное черное пальто достала, тоже с капюшоном, длинным-длинным и с кисточкой, и все – с узенькими золотыми узорчиками. И золотисто-черную узорчатую шапку… И мягкие теплые сапожки… Только пока это надевать не надо… но они примерили, чтоб полюбоваться.

В зеркале стоял какой-то принц старинный. Там далеко в Плеядах, в золотых дворцах он был таким. Даже шапочка похожа. Зачем в больнице такие наряды? Артем ведь это все привез и велел нарядить? Вдруг отпустят, он ведь почти здоров? Няня помогла снять пальто и сапожки, чмокнула в щеку и убежала. У всех новый год… Но Артем все не едет и не едет… Ему некогда… Дай посмотрел на свою маленькую грустную елочку. Прилег на застеленную кроватку. То смотрел на тихую елочку, то разглядывал и трогал на себе черные и золотые узоры. Потом наконец сообразил, что, если Артем не придет, то придет Юм. Ведь – новый год. Он всегда приходит в новый год… Он обещал…

Проснулся в синем сумраке от острого свежего холода и счастья. Наклонившийся Артем – пахло снегом и морозом – тихонько спросил:

– Спишь, Дайка?

Дай обхватил его, шурша своими золотыми широкими рукавами, прижался изо всех сил.

– Ласковый ты мой малыш, – вздохнул Артем, выпрямляясь с ним на руках. – Ты уж меня прости, что я так долго. Ждал, не ждал? Ждал… Ну-у, не плачь уж. Да не бойся, я ведь понимаю, почему. Нежный-то ты какой, оказывается. Душа сразу за ребрышками… Давай-ка одеваться. Хорошо, что ты поспал. Праздник впереди… А красивый-то ты какой! Понравился наряд? Я подумал, раз карнавал – будешь волшебным царевичем…

Карнавал?!! Царевичем?

На улице стыли черные очерки елей в блистающем легийской галактикой небе. Снег под ногами повизгивал от мороза, дышать студеным воздухом – весело и вкусно. Пар от дыхания мгновенно замерзал мелкими искринками на толстом шарфе, которым поверх черного капюшона и шапки замотал Артем. Сидеть на заднем сиденье – чтоб не измять в детском кресле наряд – просторно и холодно. Зима снаружи пахла яблоками, была простой и прекрасной, но такой волшебной, что он верил: Юм совсем близко и вот-вот появится.

Люггер взмыл в праздничное светоносное небо, устремляясь, как почудилось Даю, прямо под жемчужную дугу легийской галактики. Ее видно из Венка только зимой, да и то не всю, и лишь ранним вечером. А летом – только свет над горизонтом… Никто и не поверит, что он там уже был. Это там – золотые города и узорчатые дороги, там белая лошадка пони и волшебные игрушки. И туда без Юма никак.

Внизу вдруг засияло, рассыпалось разноцветными игольчатыми гроздьями, и Дай прилип к окну. Артем засмеялся и облетел вокруг неистовствующего фейерверка; поднял машину выше, еще выше, к самому седьмому небу – Дай увидел весь огромный, переливающийся фейерверками обруч Венка, уложенный в черно-белый узорный бархат леса.

И тут бесшумно блеснуло ярко-синим сиянием, и Юм, родной, легкий и тонкорукий, крепко-крепко схватил и щекотно прошептал под шапку:

– Здравствуй!

Дай сам вцепился в него изо всех сил – в родного, смеющегося, в тонкой белой рубашке. Он пах нездешним воздухом и горячим от солнца лесом. От счастья сквозь Дая полыхнуло золотой радостью так, что он сам зажмурился. Юм тихонько засмеялся и сказал:

– Светлячок мой родной.

Все вокруг позолотилось и стало светло. Медленно повернулся Артем. Юм втащил сияющего Дая на колени, покрепче прижал и смущенно и виновато сказал Артему:

– С наступающим.

– И тебя, – сухо ответил Артем. Мгновение помолчал и, тихонько и так нежно, что у Дая защемило в груди и в глазах стало горячо, сказал: – Здравствуй, Юмка.

И даже бросил штурвал, взял его руку, поцеловал и на секунду прижал пальцы Юма к своему лбу. Зачем он так сделал? Что ж, Юм ведь волшебник. А может, кто-то больше… На всем лежал золотой отсвет от него самого, руки из черных рукавов сияли звездами – он уж и забыл, что так бывает – быть золотым фонариком.

– Тёмка, – так же тихонько сказал Юм. – Прости. А? Пожалуйста.

– Химера. Ящ-щщерица, – Артем отвернулся к штурвалу, поправил подхваченный автопилотом курс и снова повернулся. – А как дитя-то сияет… Вот он, значит, какой на самом-то деле… А глазки-то какие зеленые… Дайка, да ты сам – как сказка… Юмка! Отлуплю ведь… Наизнанку выверну. Зараза. Бессовестная тварь. Ну… Так что же дальше?

– Не знаю…

– Юм!

– Я прихожу к Даю реже, намного реже, – сказал Юм, стаскивая с Дая черную шапку – сияние стало ярче – и целуя в лоб. – Но чую, что это тоже до добра не доведет… Но не могу вовсе не приходить. Мне нужен твой совет.

Артем опять бросил штурвал и развернулся:

– Старая история… Совет я тебе давал, когда ему было два месяца. Да что сейчас можно сделать: он-то стойкий, но скажешь – «Юмис», и его встряхивает! У него твои ухватки, твоя скрытность, твой образ мыслей – да все от тебя. А танцевать кто его так научил? А эквилибру? А этим твоим жутким навигаторским упражнениям? Да вообще все движения, даже как он зубы чистит, как дышит, как сказки читает, как спит – да вылитый ты… Копия. Думаешь, не видно? Другим, кто тебя человеком не знает, может, и не видно – да я увидел… Он-то ни словом тебя не выдавал, такой же партизан, как ты!

Юм вздохнул. Артем добавил тише:

– Он – твое зеркало… Вы, похоже, родственники, только у Дайчика масть другая… И еще какая-то чужеродность, инакость. След другой крови. Но наполовину-то он точно ваш… Это заметно. Юмка, ты мне правду тогда про Дая сказал? Это – найденыш? Точно он не из вашей семьи?

– …Ты с ума сошел?

– А ты посмотри, как он похож на Ние. Рыжий ведь, когда не золотой.