«Спросите у Оли!» – книга-блог 65 историй, которые я хотела рассказать своим детям

Обсуждение актива зашло в тупик, никто не хотел быть Колобком. Тут я не удержалась и тихо сказала:

– Давайте я буду, раз никто не хочет…

Ребята радостно оживились и загудели. Тут же пошли обсуждения, как сделать из меня Колобка. Я поняла, что лечу в чёрную, как ночь, пропасть. Отступать было некуда. Мне предложили надеть большую куртку какого-то дедушки, 54 размера, подвязать её снизу, а внутри набить тряпками. Ноги решили оставить тоненькими, так смешнее. Кажется, это был КВН, им тогда все увлекались: и школьники, и студенты.

Проходило всё в большом спортивном зале, где до окон два человеческих роста. Было свежо и прохладно, ещё не топили. Мы сидели на низеньких спортивных скамейках вдоль стен. Те, кто выступал, выходили в центр зала. Собралась вся средняя школа. Я ждала своей очереди. Чтобы не выдать идею, тряпками меня решили набить перед самым выходом на сцену. Я сидела под бело-голубым гобеленовым покрывалом и тряслась то ли от страха, то ли от холода.

Подходило наше время, Галина Ивановна дала отмашку, меня загородили, как в раздевалке, и стали набивать. Всё прошло хорошо, этот номер мы уже не раз проделывали на репетициях. Меня подтолкнули на сцену, первую половину минуты я молчала, ожидая, когда стихнет хохот. Дальше, набрав воздуха в лёгкие, пошла по сценарию – отступать было некуда.

Я стояла в центре зала и никого не видела, все смешались в расплывчатую смеющуюся массу. Выступление прошло на «отлично», нам даже дали какую-то грамоту и медаль. Этот день навсегда поменял мою реальность в школе, теперь меня знали все, даже малыши из началки. Каждый день до конца года я слышала, как в спину мне кричали: «Колобок-колобок!».

Это был успех, конечно, и популярность, которую я тогда ещё не осознавала.

Моя подруга Зулька

У меня в детстве была подруга Зулька. Мы тогда в Душанбе жили, начали дружить примерно со школы, вместе во дворе до ночи бегали, так и познакомились.

Зулька была из многодетных, старшая в семье, за ней ещё четверо. Ей, конечно, доставалось: вся уборка и готовка были на ней. Мама её, Наташа, работала на текстильной фабрике и сильно уставала. По папе Зуля была узбечкой. Родители познакомились в Зеленогорске, где проходил срочную службу её отец. В Душанбе они приехали уже семьёй – мама, папа и маленькая Зулька. Её бабушка Вера тоже поехала: нужно было помогать молодой семье.

Потом друг за другом родились Светка, Мансур, Ольга и Наргиз. Половина –вашим, половина – нашим. Такая русско-узбекская семья.

Видимо, папа Зульфии не выдержал этой нагрузки и запил. Вскоре родители расстались. Мама Наташа осталась с пятью детьми на руках и бабушкой Верой на подхвате.

Зулька моя училась плохо, перебивалась с двойки на тройку и вообще в нашем дворе считалась «неблагополучной». Не всем разрешали с ней дружить. Но только не мне! Моя мама не вдавалась в ненужные подробности – подруга и подруга. К нам в гости ходить было нельзя, это как-то не приветствовалось. Поэтому я ходила в гости к Зульке, практически жила у неё.

У Зульки было много домашней работы, и я иногда «помогала» ей: развлекала разговорами, пока она убирала или готовила. У них в квартире было очень скромно, но чисто. Зульфия следила за этим и жёстко гоняла малышей, особенно Ольгу и Наргиз, которым в это время лет по шесть-семь было. Мансур как мальчик имел особый статус в семье, его почти не трогали. Светку мы вместе дружно ненавидели. Она была вредная. С роскошными, несмотря на узбекскую кровь, светло-русыми волосами и выступающей вперёд челюстью из-за неправильного прикуса. Мы так и звали её: «Светка-скула».

Зулька была очень высокая, в отца, и очень худая. Руки и ноги тонкие, обтянутые кожей с лёгким оливковым оттенком. Суставы при этом сильно выдавали своё присутствие. В купальнике она была похожа на скелет – экспонат из школьного кабинета биологии. Зулька этого очень стеснялась и носила длинные юбки в пол и одежду с длинными рукавами.

Я очень любила Зульку, даже не знаю почему. Мы много болтались по улицам и смеялись по пустякам. Впервые попробовали закурить тоже с ней. Нам было лет по двенадцать, когда мы забрались на 10-й этаж новой многоэтажки и на большом общем балконе курили и смотрели на горы. Курить мне не понравилось, я закашлялась, в горле першило от едкого дыма. Зулька после этого иногда покуривала.

После 9-го класса Зульфия пошла учиться в кулинарное училище, а я пошла дальше, в десятый. Мы стали видеться гораздо реже, иногда встречались и долго болтали. Она рассказывала о своих любовных приключениях. Я же была далека от этой темы и по-прежнему платонически влюблена в своего одноклассника Абдика, который об этом даже не подозревал.

Постепенно мы отдалились, интересы были совсем разные. Зульку закружило в водовороте личной жизни, а я готовилась поступать в университет и старательно грызла гранит науки.

Когда я училась на 2-м курсе, мы с мамой решили наконец уехать из Душанбе к моему папе и брату, которые уже два года покоряли Петербург и Ленинградскую область. Это был 1993 год – год продуктовых карточек. В Душанбе их никогда не было, продуктов в магазинах тоже, только на рынке. Овощи, рис и хлопковое масло – этим и жили.

Через несколько месяцев я вернулась обратно в Душанбе: нужно было решить вопрос с документами по переводу в университет. Конечно же, мы встретились с Зулькой, много гуляли по центру, ели горячие лепёшки с чаем, болтали и смеялись, как всегда. За лепёшками приходилось вставать в пять утра и стоять до открытия пару часов в очереди, но Зульку это не пугало. Она была привычная к трудностям.

Мы пообещали друг другу писать письма. Тогда ещё не было соцсетей, и электронной почтой мало кто пользовался в личных целях.

Через пару лет я узнала, что у Зульки родилась дочка, Малека, отцом был кто-то из её друзей. Но отношения у них не сложились, и Зулька растила дочку одна. Ещё через несколько лет мне пришло письмо от бабушки Веры, из которого я узнала о том, что Зулька умерла от тифа. Это до сих пор кажется мне нереальным, информацией из какого-то другого измерения. Мой мозг не верит, что это возможно. Вспоминая о любимой подруге, я почти всегда плачу.

Она очень любила индийские фильмы про любовь, особенно «Танцор диско», смотрела его пятнадцать раз. Даже меня один раз вытащила в кино. А ещё очень любила песню Далера Назарова «Чаки-чаки борони бахор», на таджикском языке. Я не знаю, про что эта песня, но мне кажется, тоже про любовь.

Наши дочери почти ровесницы. Моей старшей, Дарине, сейчас двадцать шесть, Малекашке около двадцати восьми должно быть. Я грущу о том, что никогда её не видела. Иногда я мечтаю поехать в Душанбе и разыскать её, посмотреть, какая она выросла, Зулькина дочка.

P.S. Нашла русский перевод песни.

Капай, капай, дождик весенний, эта красивая мелодия

Напоминает мне о тебе.

Проснулась во мне моя давняя печаль

От кокетства тюльпановых полей.

Разбили моё сердце, расколи на две части кинжалом.

Нас разлучили.

Махина моя, судьба у нас такая.

Почему, почему? Ах, почему?..

Гузелька

Гузелька – это тоже моя подруга, мы с ней вместе на гимнастику ходили, художественную. Как сейчас помню, дело было в обычной школе, в большом спортивном зале. Нас отбирали. Мы дружно сидели на низенькой скамеечке в белых трикотажных купальниках. Родители толпились у дверей. Вызывали нас по очереди, по фамилии. У Гузельки была татарская фамилия, нос уточкой и лёгкие кудри из тонких, тёмных волос. У меня были светлые, непослушные, как солома, волосы, которые постоянно норовили выскочить из «кички» – обязательной причёски для всех гимнасток.

Тренер Алина Сергеевна была очень строгая, чем-то похожа на Аллу Пугачёву, только блондинка и немного полнее. От её голоса начинала кружиться голова, и в животе делалось нехорошо. Девочек тянули и гнули в разные стороны, изгибали в мостик и растягивали на шпагат. Мне было лет шесть тогда или семь. Я пришла поздно, таких «старых» обычно уже не брали.

Гузелька же пришла после спортивной гимнастики и была хорошо подготовлена. Когда её вызвали, она пронеслась колесом через весь зал, перевернувшись в воздухе несколько раз. Её, конечно, взяли. Мама тогда очень впечатлилась Гузелькой:

– Надо же, такая маленькая и такая ловкая!

Мама потом частенько эту историю с колесом вспоминала и всё удивлялась, какая Гузеля талантливая.

Меня тоже взяли – я была гиперпластичная. Когда всех девочек тянули на шпагаты, я лежала и улыбалась, мне было не больно. Алина Сергеевна всегда ставила меня в пример и хвалила за то, что я дома занимаюсь, и поэтому у меня такая хорошая растяжка. Я дома не занималась, но Алине Сергеевне ничего не говорила, чтобы её не расстраивать. Мне было приятно, что она меня хвалит.

Гимнастику я не очень любила, особенно когда начались занятия с предметами. Предметы – это мячик, обруч, скакалка и булавы. Самый сложный предмет – булавы. Я всё время боялась, что они упадут мне на голову. В скакалке я тоже постоянно путалась. Обруч и мяч были попроще. А самый красивый предмет – это лента. Розовая, атласная лента на бамбуковой палочке, соединённая с ней ниточкой и маленьким подвижным карабинчиком, похожим на муравья.

Выступать с лентой было легче всего. Я закручивала из неё розовые вихри и змейки, бросала вверх и почти всегда ловила, потому что лента летела медленнее, чем булавы.

У Гузельки всё получалось гораздо лучше. Очень скоро она получила второй разряд, потом первый и метила в КМС – кандидаты в мастера спорта. Меня на разряд натягивали, потому что в спортшколе заниматься без разряда было нельзя, все разряды должны быть по возрасту. Алина Сергеевна в меня верила и очень ругалась, когда у меня не получалось. Ей нравилась моя гибкость, но не нравилось, что предметы выпадают у меня из рук. В музыку я тоже не попадала, видимо, у меня что-то с чувством ритма. Алина Сергеевна просила меня считать про себя, и я сбивалась ещё больше.

Я очень просила маму, чтобы она разрешила мне бросить гимнастику. Но согласия от неё не получила. Мама верила в то, что гимнастика хорошо влияет на моё здоровье и поэтому я перестала сильно болеть.

Мне было почти двенадцать, когда я поехала с мамой в санаторий, в Анапу. Это было зимой, в феврале. Было тепло и дождливо. Я гуляла с подружками в резиновых сапогах по берегу моря и пила тёплое молоко на ночь. В санатории не было никакой гимнастики. Пока мы отдыхали, я сильно отстала, и меня перевели в младшую группу. Это было последней каплей, такого позора я стерпеть не могла. На гимнастику ходить перестала совсем, и мамины уговоры больше не помогали.

Если я видела Алину Сергеевну на одной стороне улице, то старалась не попадаться ей на глаза и потихоньку переходила на другую сторону. К каждому празднику я получала открытку, в которой Алина Сергеевна просила меня вернуться. Последняя пришла на Новый год, когда мне было уже тринадцать.

У Гузельки всё складывалось хорошо, вскоре она получила КМС, а потом и мастера спорта. Мы иногда виделись в школе, так как она училась в параллельном классе. После школы Гузелька поступила в медицинский институт, а гимнастику бросила. От своей классной руководительницы я узнала, что у Гузели начались проблемы со здоровьем, потому что она резко бросила спорт.

А так, оказывается, нельзя, спорт – это на всю жизнь.

Орта в ветеринарке

Многие хотели узнать продолжение истории про мою собаку Орту. Вот собралась и пишу.

Орта – это ротвейлер, мы с братом уговорили папу и чудом заполучили эту бархатную красотку. Маме пришлось сдать оборону, перед обаянием мягкого плюшевого щенка мало кто может устоять.

Но это только начало истории. В процессе выяснилось, что служебным собакам требуется особое питание, физические нагрузки и дрессировка. Хорошо, что большинство вопросов взял на себя брат.

Собаки в семье живут, как в стае, и признают кого-то одного своим вожаком. Я плохо помню, кого Орта признавала. Похоже, что брата, с ним у неё проблем не было. Мама взяла на себя вопрос питания собаки, но это никак не повлияло на её статус. Орта, несмотря на кормящую руку, могла огрызнуться или даже слегка тяпнуть маму, её статус в собачьей иерархии был где-то в конце списка.

С братом Колей такого не происходило. Он хорошо изучил вопрос и вел себя правильно, давал понять собаке, кто в доме хозяин. В крайнем случае, в ход шёл «строгий» ошейник, похожий на гусеницу от игрушечного танка.

Папа почти не вникал в вопросы воспитания собаки, только иногда по-дружески трепал её за уши. Орте это нравилось, она не сопротивлялась. Папа, похоже, был вне всяких статусов.

У меня с Ортой были странные отношения. С одной стороны, это была моя девочка, с которой я гуляла и которую защищала от нападок злых языков. Соседские мальчишки дразнили и злили меня, обзывая Орту тупой и жирной. Да, действительно, ротвейлеры не так сообразительны, как овчарки, но, если что-то запомнят – это навсегда. Насчёт жира, да, ротвейлер – порода приземистая и мощная. При недостатке физических упражнений собака склонна к лишнему весу, который на выставках служебного собаководства не приветствовался, но мы, в основном Коля, над этим работали.

С другой стороны, моя мягкость вводила её в заблуждение, и иногда она норовила прихватить меня за рукав, звонко клацая зубами. Я не боялась, а только удивлялась, почему с братом она этого не позволяет. Мой статус был где-то между братом и мамой.

Несмотря на это, Орта была моя девочка, я часто жаловалась ей на несправедливость жизни и много плакала, уткнувшись в её густую чёрную шубу. Она понимающе слушала и ничего не отвечала. Так, постепенно, мы сблизились. Роднее в семье у меня никого не было.

Как-то раз Орту нужно было вести к ветеринару на прививку, ей было около шести месяцев. Никто из домашних не мог пойти. К тому моменту она изрядно вымахала, но всё ещё влезала в папин зелёный брезентовый рюкзак с двумя карманами на кожаных ремешках. Не знаю почему, но я решила, что мне так будет удобнее везти её в клинику. Рюкзак был тяжёлый, килограмм двадцать, наверное, или даже больше. Я на тот момент весила килограмм тридцать пять-сорок, как хороший барашек.

Я с трудом дотащила Орту до троллейбуса, и мы поехали. Не доезжая пару остановок, троллейбус сломался, «рожки» оторвались. Водитель сложил их под специальные крепления и стал ждать подмогу. Пассажиров всех выпустили, как раз перед мостом через Душанбинку. Остановки там не было. Не помню, какое было время года, но было жарко, асфальт плавился. У меня такое ощущение, что у нас в Душанбе всегда жара, только зимой промозгло и сыро.

Я потащила Орту на спине через мост, сильно наклоняясь вперед, чтобы не перевешивало. Было очень тяжело. Орта иногда поскуливала, я старалась быть сильной, но слёзы внезапно накатывали. Я не могла себе позволить, чтобы с моей девочкой что-то случилось. Видимо, тогда я и поняла, что такое быть матерью, даже если твой ребенок – это собака.

В ветеринарке всё прошло хорошо, прививку сделали, и мы поехали обратно на троллейбусе, который в этот раз довёз нас прямо до дома.

Жёлтая магнолия

У меня был одноклассник – Кирюша. Несмотря на юные годы, примерно к пятнадцати годам у него нарисовались чёткие залысины. Было совершено ясно, что к 30-ти Кирюша облысеет, как коленка, а пока его затылок и макушку заселяли буйные кудри. Он был худой, подвижный и никогда не затыкался. Сейчас это называют коммуникабельный или гиперактивный.

Кирюша всем рассказывал, что мечтает стать гинекологом. Мы с девчонками смеялись и строили версии, зачем ему это нужно. Мальчишки его не воспринимали и местами презирали, но на нём это никак не сказывалось, ему всё было пофиг.

Как-то раз мы отправились на экскурсию в Москву. Теперь я понимаю, что вообще-то это был настоящий подвиг наших учителей – ехать из Душанбе на поезде три с половиной дня в толпе семиклассников. В толпу брали не всех, нужно было состоять в комсомоле и хорошо учиться. Мы, конечно, все быстро повступали, и с учебой к этому времени у меня почти наладилось.

В то время по телеку шёл первый турецкий сериал «Королёк – птичка певчая», понятное дело, про любовь. Любовные вопросы сильно волновали нас в то время. В сериале было два главных героя, влюблённые Феридэ и Кямран, а ещё была соперница и разлучница – вдова Нериман, или Жёлтая Магнолия.

Я тогда красила волосы в блондинку, и, так как часто это были подручные средства, то цвет волос у меня отливал желтизной. Кирюша звал меня «моя Жёлтая Магнолия», чем вызывал много ответных бурных чувств, в том числе дружеские побои.

В поезде по пути в Москву было весело. Мне повезло – я обитала на нижней полке плацкартного вагона. Кирюша был сверху и постоянно создавал броуновское движение: слезал, залезал, нёс бесконечно прекрасную чушь и всех веселил.

Столик, как всегда, был общий, заставленный нашими запасами на долгую дорогу. Стаканы в подстаканниках весело позвякивали по ходу движения. Несмотря на всю эту суету, я старалась заснуть и вроде заснула.

Кирилл потянулся с верхней полки за чаем, но что-то пошло не так. Стакан в подстаканнике грохнулся об алюминиевый край стола, отскочил и, как из маленького вёдрышка, окатил моё лицо тёплой и сладкой жидкостью. (Спасибо, что не кипяток!) Я, конечно, стала орать как блаженная.

Кирюша опять завёл своё:

– Жёлтая Магнолия! Прости, я нечаянно, только не убивай! – он быстро соскочил с полки и помчался в другой конец вагона.

Я, конечно же, простила. Но эту историю мы ещё долго вспоминали, до конца школы.

Иришка

Раз тема пошла про подруг, расскажу ещё и про Иришку. С Ирой мы стали дружить с пятого класса, нас посадили вместе за четвёртую парту. Сейчас уже плохо помню, но, похоже, Ирка была у нас новенькая, недавно переехала в новостройку в нашем районе. Новичкам требуется закрепиться, познакомиться с кем-то, подружиться, а тут я.

У меня в классе подруг не было, только Томка Бровкина, но она не в счёт. Дружба за печеньки – не считается. Я была свободна, и нас посадили вместе. Наверное, это Галина Ивановна придумала, наша классная, стратег человеческих душ. Мы стали ходить с Иркой сначала на переменах, а потом друг к другу в гости. Чаще я к ней: моя мама не очень любила, когда гости.

Ира мечтала уехать в Германию, тогда многие уезжали из Таджикистана, но для этого были нужны немецкие корни. А у Иры были русско-белорусско-украинские. Не подходит. Правда, был отчим, мы его звали Женька. Это был высокий, грузный мужчина с пшеничными усами и розовыми щеками. У Женьки была совсем не подходящая ему немецкая фамилия – Бах. На неё-то и были все надежды.

Ирка почему-то мне завидовала, по-хорошему, конечно. Она часто говорила:

– Вот смотри, у тебя какая кожа – нежная, гладкая… А у меня что? Вся в пупырку! Это, наверное, потому, что мы долго в бараках прожили, и ванной там не было. А ты всю жизнь в ванной купаешься, – сокрушалась она.

Я недоумевала, конечно. Мне казалось, что у Ирки всё в порядке.

– Вот, посмотри, у тебя грудь как грудь, нормального человеческого размера, а у меня что?

Я всегда удивлялась таким разговорам, потому что мне в мои пятнадцать грудь только мешала бегать на физкультуре.

Ирка мне нравилась – блондинка, с роскошными, чуть вьющимися волосами. Небольшого роста, миниатюрная, с тонкой талией. У меня в этом смысле было всё наоборот: высокая, худая, талия не определяется. Я привыкла к её причитаниям и не обращала на них внимания.

А ещё Иришка меня ревновала к Зульке, тоже моей подруге, и старалась чаще меня звать в гости, чтобы я с Зулей меньше времени проводила.

В Германию Ира всё-таки уехала, Женька Бах помог.

Мы долго ещё вручную переписывались, бумажными письмами. Ира вскоре вышла замуж за немца, как и хотела. Родила двух девочек и через некоторое время развелась. Муж выпивал и иногда дрался. Ире предоставили социальную трёхкомнатную квартиру и работу по специальному графику, для одиноких матерей, не более 4-х часов в день. Видимо, не зря она тогда в Германию уехала.

Со временем мы потеряли связь, и переписка прекратилась. Думаю, сейчас непросто будет найти в Германии Ирину Бах.

Уличные удовольствия

Мне было тогда лет двенадцать. Мы с подружками в те времена долго болтались по улицам, пока родители были на работе. То самое поколение, с ключом на шее, в конце 90-х. Летом и в каникулы вообще было раздолье: гуляли с утра до вечера. В Душанбе погода этому способствует, тепло почти круглый год. А если было жарко, купались где придется: в реке Душанбинке, на Комсомольском озере или в фонтане, прямо в одежде. Было весело.

У нас рядом с домом был такой фонтан. Он давно не работал, как было задумано. Представлял из себя две огромные квадратные ёмкости с водой, разделённые небольшой пешеходной площадкой. Это было у исполкома. Вода в ёмкостях не циркулировала, её просто набирали на летний сезон. В результате она застаивалась, приобретала зеленоватый оттенок и была восхитительно тёплая, согретая щедрым душанбинским солнцем. Это был рай для головастиков и детей со всей округи. Накупавшись вдоволь, мы ложились вдоль на узкий бортик из бетонных плит вокруг «бассейна» и грелись на солнышке. Мы ничего не знали про инфекции и антисанитарию. Просто наслаждались жизнью.

Кроме купания, были и другие развлечения. Мы болтались по району в поисках приключений. Самым опасным было «шакалить» виноград и яблоки из окрестных садов. Многие ведомственные здания были окружены фруктовыми садами, и к каждому саду полагался сторож. Мы лазили через бетонные заборы и таскали яблоки, зачастую ещё зелёные. Чтобы было слаще, мы посыпали недозрелые яблоки солью, было очень вкусно. Иногда мы попадались и выслушивали, как громко ругается сторож, который каждый раз обещал сдать нас в милицию и позвонить родителям на работу. Мы клятвенно обещали больше так не делать, иногда даже плакали, чтобы разжалобить сторожа.

Виноград «шакалили» в небольших виноградниках около частных домов, окружённых высокими заборами. Некоторые лозы «выходили» за пределы территории собственника и соблазнительно свисали на общее обозрение вдоль забора. Для того чтобы добыть виноград, требовалось сделать «шакалку» – длинную тонкую палку с половиной лезвия на конце. Получался такой мини-нож на длинной деревянной ручке.

Работали в команде – один срезал шакалкой гроздь, второй ловил её внизу в большой пакет или сумку. Опасное было это дело, нас часто гоняли и преследовали хозяева, но виноград был вкусный и соблазн был велик. «Киш-миш» чёрный и белый, «дамские пальчики», «тайфи»… Ммм!..

И всё же самое вкусное – это толчёная вишня или ежевика в бутылке. С вишней было всё просто – кто успел, тот и съел. Вишни росли повсюду, как зелёные насаждения, они были ничьи, и мы спокойно обрывали ягоды, как только они намекали на спелость.

С ежевикой было сложнее. Обычно она оплетала большие бетонные заборы и гаражи. Проще всего ежевику было набрать, забравшись на крышу гаража. И переступая с крыши на крышу, можно было собрать самые большие и сочные чёрные ягоды. Никогда не забуду этот вкус, ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

Особым гурманством считалось набрать ягоды в чистую стеклянную бутылку из-под лимонада или кефира. Дальше подбиралась палочка, лучше свежесорванная вишнёвая. В бутылку предварительно насыпали сахар, потом собирали ягоды, достаточно было одной трети бутылки, затем всё это толклось «волшебной» палочкой. В результате получалась сочная, густая, почти чёрная, ароматная масса с фиолетовым оттенком. Можно было пить её из бутылки, а ещё лучше смаковать, облизывая вишнёвую палочку с терпким привкусом коры.

Так мы сидели где-нибудь на лавочке, болтали, грелись на вечернем солнышке, наслаждаясь трудами прошедшего дня.

Орта рожает

– Оля, Оля! – мама громко кричала в окно с шестого этажа не своим голосом.

Было около одиннадцати вечера. Мы сидели с Зулькой и Алёнкой во дворе на выбивалке для ковров. В Душанбе они стояли почти в каждом дворе, сваренные из металлических труб в профиль, похожие на две буквы А, соединённые между собой длинной трубой. Вечер был тёплый, ласковый, домой не хотелось. С мамой был уговор: пока мне нет шестнадцати, я гуляю до одиннадцати, не позже.

Одиннадцати ещё не было, но почему-то мама уже истошно кричала. «Не похоже на неё», – подумала я. Обычно она не кричит, значит, что-то серьёзное. Я попрощалась с девчонками и метнулась к подъезду, он у нас крайний. Дом шестиэтажный, с выступающими лифтовыми шахтами. Я всегда считала его «недоделанным».

В Душанбе в домах до пятого этажа лифтов не делали, только в редких девятиэтажках нового образца. В нашем доме было шесть этажей. Такое ощущение, что изначально был план построить девять, но деньги неожиданно кончились, и крышу положили там, где положили. Мы жили на шестом этаже. Я вызвала лифт, который ехал мучительно долго.

Наконец-то я рванула по лестничному пролёту. Налево – наша квартира №71. Обычно, если я загулялась позже обещанного, то сразу не вхожу, стою какое-то время у двери, молюсь. Когда мне было ещё лет семь, одна странная женщина разговорилась со мной во дворе и посоветовала молиться. Я жаловалась, что боюсь идти домой из-за того, что родители будут ругать. Молитва была простая: «Ангел мой, будь со мной, ты вперёд, я за тобой!». Обычно мне это помогало, но сегодня другой случай. Я не опоздала.