В следующей жизни

– Верю, – ответил Алеша и улыбнулся. – Баба Люба. Только как же тебя теперь бабой-то называть? Ты же младше меня!

– Да, и в самом деле! – баба Люба задумалась. – Наверное, называть меня бабушкой нелепо. – Она взглянула на свое отражение в стекле кухонного шкафа. Довольно улыбнулась. – Но я все-таки твоя бабушка. Поэтому… Поэтому ты можешь называть меня бабушкой, – она снова посмотрела на свое отражение и вздохнула, – а можешь, называть просто Любой. Алеша промычал что-то неопределенное. Он еще не решил, как называть эту прекрасную юную женщину, которая приходится ему бабушкой.

– Ах, заболталась! Яичница горит! – воскликнула баба Люба и отвернулась к плите.

– Пойду оденусь, пожалуй, – сказал Алеша, – мне все-таки не два годика, чтобы разгуливать перед бабушкой нагишом. – Он улыбнулся и вышел из кухни.

Когда он вернулся, на столе уже стояли две тарелки с яичницей, две чашки с кофе, вазочка с круассанами и конфетами.

– Тебе нужно лучше питаться, – сказала баба Люба озабоченно. – Вон худой какой и бледный. Кушай, внучек, кушай! – она принялась за еду.

Алеша вдруг понял, что страшно голоден. Вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. То есть не ел ни разу после смерти. Усмехнулся. И принялся за еду. Яичница была вкусная. И обыкновенная. Как в земной жизни. Еще это была, определенно, бабушкина яичница – Алеша ее помнил: яйца перемешаны, мелко порубленный лук, помидоры, сыр. Получается, кулинарные пристрастия у человека не меняются и после смерти? Вкусно. Алеша на секунду почувствовал себя ребенком, которого окружают взрослые, они почему-то его любят, заботятся о нем. Впрочем, вопрос «почему?» тогда не возникал, родительская любовь казалась чем-то само собой разумеющимся. И еще у него есть ощущение, что он бессмертен. Что смерть невозможна. И тут Алеша загрустил. То, что он считал невозможным, произошло. Он мертв. Мертв, но жив. Как все странно. Одни вопросы. Кто даст ответы?

– Ээээ! – промямлил Алеша и смущенно кашлянул, – а где дедушка? Разве вы здесь не вместе?

– Не напоминай мне о нем! – воскликнула бабушка. Ее спокойное лицо исказилось гневом. – Этот подлец! – она отхлебнула кофе. – Извини, но этот подлец, твой дед, пока я там, на земле, мечтала о смерти, чтобы побыстрее с ним встретиться, он… Он тут себе другую нашел! Я-то, дурочка, думала, что он меня ждет… а он! Я умираю, ко мне приходит сотрудник министерства адаптации, я его спрашиваю, а дед-то мой где? А он и отвечает: он уже не дед, а вполне молодой мужчина, и он не ваш. Он, видите ли, проживает с совсем другой гражданкой в секторе покоя. И даже не это самое обидное, а то, что эта самая гражданка его первая любовь! Он, видите ли, на мне женился только потому, что она ему отказала! Ты представляешь! А я и не знала ничего! А та стерва, оказывается, осознала, что ошибку совершила, когда деда то нашего отшила, раскаялась и решила ошибочку свою исправить. Вот, исправляют теперь, а я! – Алеша увидел, что бабушка снова готова расплакаться.

– А что ты? – осторожно поинтересовался Алеша.

– А я проживаю теперь в секторе переоценки ценностей.

– И что это значит?

– Это значит, что Загробный мир поделен на сектора. Меня вот направили в сектор переоценки ценностей.

– А я где?

– Ты… Ты – в секторе досудебного ожидания.

– Так суд все-таки будет? Это не выдумки? – Алеша испугался.

– Будет, – подтвердила бабушка и вздохнула.

– Это страшно?

– Я не знаю, как это будет у тебя. – Бабушка снова вздохнула. – Я была всего на нескольких судах. На одном судили меня, на других, я выступала в качестве свидетеля. Сам суд… да – это страшно. Ни на одном экзамене в жизни мне так страшно не было. Собственно, сравнение с экзаменом вообще, наверное, не уместно. Но в итоге, приговор мне вынесли мягкий, то есть, в ад я не попала.

– Ад и в самом деле существует?

– Да, просто называется он по-другому – сектор искупления.

– О, Боже! – Алеша схватился за голову.

– Кстати, Бог тоже, вроде, есть, но только я его не видела и здесь. И никто из моих знакомых не видел.

– А кто тогда вершит суд?

– Судьи, точно так же, как и на Земле.

– Я ничего не понимаю. Ничего не понимаю. – Алеша начал раскачиваться из стороны в сторону.

– Алешенька, ты все поймешь. Ты привыкнешь. Как же я по тебе соскучилась! Не ожидала я, конечно, увидеть тебя так скоро, но что ж поделаешь. Все в руках божьих. – Бабушка подошла к Алеше и стала гладить его по голове.

– Хорошо, что ты пришла, – прошептал Алеша, – теперь мне не так одиноко.

– Как же я могла не прийти? Мы же семья. Ты же мой любимый внучек.

– То есть получается, что после смерти у человека остаются те же чувства, что и при жизни? А что и семьи здесь есть?

– Случается иногда, что земные семьи собираются вместе и здесь. Но это редкость. – Бабушка вздохнула. – Во-первых, шансы на то, чтобы все попали в один сектор, равны нулю. А, во-вторых, – бабушка снова вздохнула, – часто бывшие супруги в загробном-то мире не то что жить вместе не хотят, они знать друг друга не желают. Вот как мы с твоим дедом. – Она утерла слезинку. Алеша сделал вид, что ничего не заметил. – То есть бывшие мужья и жены редко остаются вместе, а вот родственные связи поддерживаются.

– Ба.. – Алеша запнулся, он так и не смог решить, как ему называть эту молодую красивую женщину, которая приходится ему родной бабушкой, – а влюбляться здесь можно? – Он, конечно, имел сейчас в виду не чувства, не до амуров ему сейчас было. Он имел в виду секс. Но не мог же он спросить об этом собственную бабушку.

– Можно, Алешенька, можно, – она кокетливо улыбнулась и коснулась своих волос. – Но это будет зависеть от того, что решит суд. Понимаешь, в этом мире у каждого свои условия проживания. Даже если они обитают в одном секторе, у них все по-разному. И то, что позволено одному, не позволено другому. И возможности у всех разные. – Бабушка вдруг погрустнела. – Судьи были ко мне снисходительны, они сказали, что если уж я любила в прошлой жизни, то они оставят мне эту способность и в новой, но я должна переосмыслить свое отношение к этому чувству. Они сказали, что любовь – это совсем не то, что мне кажется, и я должна это понять.

– Поняла? – спросил Алеша осторожно. Бабушка отрицательно покачала головой.

– Если бы поняла, меня бы уже здесь не было. Я должна научиться отпускать людей, которые мне дороги. А у меня не получается. Не получается! А когда я научусь, то смогу вернуться на землю.

– На землю можно вернуться?

Бабушка кивнула.

– Слишком много вопросов, Алешенька. Обсудишь это со своим куратором. Думаю, он сумеет в большей степени удовлетворить твое любопытство. – Она вдруг стала холодна. – Извини, мой мальчик, но мне пора идти.

– Последний вопрос. Ты же умерла, когда тебе было за семьдесят. Как ты себя чувствуешь в молодом теле? Или это правда, что душа не стареет?

– Не знаю, наверное, да. В общем, человек никогда не взрослеет и чувствует себя моложе своего биологического возраста. Помнишь, я всегда говорила: я не старая, в душе мне семнадцать? Так вот это оказалось правдой. – Она усмехнулась. – Кстати, пока у тебя не отобрали возможность творить, придумай себе какой-нибудь чудесный дом, такой, о котором ты всегда мечтал. Ну, до скорого свидания! Если захочешь посетить свои похороны, я готова тебя сопровождать. Она обняла Алешу, поцеловала в щеку и… исчезла.

Стамбул. Район Таксим.

В такси она рыдала. Он не знал, что с ней происходит, он не знал, чем ей помочь. Да и не хотел он ей помогать. Хотелось поскорее от нее избавиться. Вечер пятницы безнадежно испорчен. Она даже не красивая. Ну, может быть, и красивая, но из-за этих слез ее лицо распухло. Ничего не понять. Но она сексуальная. Его влечет к ней. Но все равно хочется сбежать. Кому нужна женщина в истерике? Но жаль ее. Как ее сейчас бросишь? Он довезет ее до отеля и уедет. Он еще может успеть в клуб, где сегодня собираются его друзья. И он очень надеется, что там не будет сумасшедших русских баб в слезах и соплях. Пусть они будут пьяные, веселые и готовые к приключениям. А она все плачет. И он даже не знает, как ее зовут. Нелепая ситуация.

Такси останавливается у пешеходной улицы в районе Таксим. Дальше пешком. Они продираются сквозь пеструю толпу. Он ее поддерживает. Она идет, низко опустив голову. Наверное, стесняется своих слез. Может быть, она редко плачет. Что же у нее произошло?

– Это здесь, – говорит она. Он ее не понимает, но догадывается, что они пришли. Он заводит ее в лобби отеля. Вот здесь и нужно попрощаться навсегда. Его миссия окончена.

Они стоят друг против друга. Она такая несчастная. Ему ее жалко. Хотя он совсем ее не знает. Она не поднимает голову. Протягивает ему руку. Он ее пожимает. Она что-то говорит на своем русском языке. «Спасибо, спасибо!». Да, это слово ему знакомо. Она его благодарит. Она сдирает со своей руки бумажные полотенца, смотрит на кисть своей руки – она вся ободрана, но кровь уже перестала сочиться. Лезет в рюкзак, морщится – видимо ей больно, достает кошелек, извлекает из него деньги, протягивает ему. Он, не пересчитывая купюры, засовывает их в карман. Она опять лепечет: «Спасибо, спасибо!», и вдруг приникает к его плечу и снова начинает рыдать. Ну что же с ней делать?

– Where is your room? – спрашивает он. Кажется, она его понимает: отлипает от его плеча и идет куда-то. К лифту. Заходит в лифт. Он нерешительно топчется, потом шагает за ней. Она нажимает кнопку лифта. Он дергается и медленно ползет наверх. Через несколько секунд двери открываются. Она шагает в темный коридор. Вслед за ее движениями в помещении зажигаются лампы. Он смотрит на ее хрупкий силуэт и идет за ней.

Они заходят в номер. Она швыряет свой рюкзак на кровать и уносится в ванную комнату. Он слышит, как она включает воду, сморкается. Он осматривает комнату – очень маленькая, тесная, неуютная. Две кровати, две тумбочки, стол, над которым висит телевизор, шкаф. Вот и все. За окном – окна соседнего дома. Номера в этом отеле, наверное, стоят совсем недорого. Видимо, эта девушка не планировала проводить здесь много времени – так просто ночь переспать. Самое время уйти. Он сделал все, что мог. Может быть, она продолжит плакать, но теперь она, по крайней мере, в безопасности. Он идет к выходу. Она выходит из ванной. Не успел.

– Не уходи, – говорит она. Он не понимает. – Хочешь виски? – спрашивает она. Слово «виски» он понял. Кивнул. Почему бы и нет?

– Садись. – Она жестом указывает на кровать. Он садится.

Она разливает золотистую жидкость в два стакана. Один протягивает ему. Сама почему-то выливает немного виски на стол. Печально смотрит на лужицу. Пьет.