В следующей жизни

Борис решил, не сообщать Алеше подробности этого разговора. Ему казалось, что это будет слишком жестоко по отношению к несчастному человеку, заточенному на острове. За месяцы общения он начал испытывать симпатию к бывшему своему подопечному: в сущности, он оказался не таким уж и плохим человеком – всегда рад был помочь, и одиночество свое переносил стойко: не сломался, не впал в уныние. А то, что он иногда остер на язык, горяч и завистлив, так это ничего страшного: как говорится, у каждого свои недостатки. Решение о том, чтобы несколько приукрасить ответ Ираиды далось Борису не легко. Он пытался оценить последствия того, чем может обернуться правда, и чем может обернуться ложь.

Правда с точки зрения Бориса, могла вмиг разрушить то хрупкое душевное равновесие, что Алеша демонстрировал последние несколько недель. Правда могла сподвигнуть его на спонтанные поступки, которые могли привести к необратимым последствиям – вдруг еще вешаться надумает или стреляться. А это очень плохо. Это сразу Ад.

Борис догадывался, что только любовь к этой женщине, только надежда на то, что они будут вместе и поддерживала Алешу в его одиночестве. Он догадывался, что все эти бессмысленные дворцы были для этой женщины: он хотел удивить ее, произвести впечатление. Бог ее знает, эту Ираиду, почему так поступила с бедным парнем? Почему она приехала, провела с ним ночь и сбежала? Может быть, ей просто хотелось приключений, а продолжение этой истории ей совсем не интересно. При жизни Борис знавал таких дамочек: на утро после пьяного соития они испарялись навсегда, оставив после себя лишь легкую обиду и разочарование: неужели я ей так не понравился? Она меня поимела и сбежала? Так обычно мужики поступают, но не бабы! Неприятно. Очень неприятно. Даже если такое с незнакомками происходит – это унизительно, а тут любимая женщина! Пусть даже Алеша эту любимую женщину придумал, и, скорее всего, к реальной Ираиде она практически не имеет никакого отношения, но ведь влюбленному безумцу этого не объяснишь – он не поймет, не поверит.

Ложь оставляла Алеше надежду на счастливое продолжение его любви, давало отсрочку неизбежной катастрофы. К тому же, вдруг эта Ираида снова захочет приключений или еще чего и все же явится на остров. Или вдруг Алеша к ней охладеет. Историю про самоубийцу, вскрывшего себе вены, Борис вычитал в газете и решил присоединить ее к своему рассказу, так профилактически, чтобы не повадно было. Кто знает, какие мыслишки бродят в голове узника, пока он торчит на острове совсем один? Таким образом, Борис выбрал сладкую ложь и теперь весьма убедительно излучал веселье и оптимизм.

В тот вечер они напились. Пили за любовь, за женщин. Ближе к полуночи объявилась Любочка, крайне обеспокоенная отсутствием мужа. Борис лез к ней с пьяными поцелуями, извинениями и признаниями в любви до гроба, тут же хохотал и уточнял, что, скорее, не до гроба, а до перерождения. Любочка сначала будто бы сердилась, потом успокоилась, мужа простила, наготовила закусок, сама выпила два бокальчика красного вина, развеселилась, а Алеша вдруг понял, что у него есть семья, надежная, крепкая. Он вдруг понял, что не так уж он и одинок, как ему казалось.

Жизнь Алеши превратилась в ожидание. Оно стало ее смыслом и содержанием. Сначала это было радостное ожидание, когда Алеша каждое утро вставал с надеждой, что именно сегодня Ида и появится. Он бодро принимал душ, брился, вкусно завтракал, плавал в море, совершал обход своих дворцов, чтобы каждый из них был готов к приему важной гостьи. Каждый день придумывал, какой ужин или обед он создаст для своей возлюбленной, какой сюрприз ей приготовит. Прошел месяц, но Ида так и не появилась.

Потом настал черед унылого ожидания без особой надежды. Алеша брился раз в неделю, ел, что попало, проводил дни в оцепенении и безделье, а если о чем-то и размышлял, то только о том, чтобы его существование закончилось. Посещения сновидений случайных женщин с целью удовлетворения некоторых потребностей своего организма Алеша прекратил, поскольку потребности эти отчего-то сошли на нет.

Борис и Любочка пытались вывести Алешу из оцепенения, но не слишком преуспели. Любочка несколько раз привозила на остров своих незамужних подружек и подружек подружек, но этим прекрасным дамам не удалось произвести на Алешу ни малейшего впечатления. Любочка даже привезла было столичное светило психиатрии, но Алеша скрылся в джунглях и вышел оттуда лишь спустя два дня, когда светило, взяв с Любочки солидный гонорар за впустую потраченное время и честное благородное слово о неразглашении его профессиональной неудачи, покинуло остров.

Борис атаковал Ираиду. Он осознавал, что ведет себя как маньяк, но Алешу нужно было как-то спасать. Ираида сначала просила оставить ее в покое и говорила, что она не несет ответственности за то, что в нее кто-то там влюбился. Потом она перестала отвечать на звонки и сообщения Бориса. И он оставил свои попытки растопить сердце этой циничной медички. Собственно, он и не надеялся на успех, но уж слишком его терзала совесть: ведь это именно он сразу не сказал Алеше правды и теперь был косвенно повинен в его теперешнем апатичном состоянии.

Когда он обнаружил в ежедневной городской газете сообщение о бракосочетании известного бизнесмена Ивана Задорожного и врача скорой помощи Ираиды Матвеевой, он решил показать это объявление Алеше. На сей раз он побоялся принимать решение самостоятельно и посоветовался с женой. Любочка слегка всплакнула, но мужа поддержала – нужно показать. В конце концов, она всегда считала, что владение информацией, лучше неопределенности. Вот если бы она знала, что ее бывший муж ей изменяет, ее жизнь могла сложиться совсем по-другому.

Алеша объявление прочитал, наколдовал графинчик водки, спокойно разлил по рюмкам себе, Борису и Любочке, крепко выругался, выпил, налил и выпил снова. Любочка поморщилась, ибо поведение внука не вписывалось в ее представления об этике, в особенности забористый мат за столом, но она смолчала – ну, плохо человеку. Потом Алеша долго рассуждал с многочисленными повторами о подлой женской сущности, Борис поддакивал, Любочка отмалчивалась. Оба они сочли реакцию Алеши на неприятное известие вполне адекватной: напиться, а потом пуститься во все тяжкие, тем более, оба они знали, что такая возможность у него есть, пусть и не вполне реальная. Они со спокойной совестью покинули остров.

Царствие небесное. Безвременная кончина острова.

Море отступило на несколько десятков метров, обнажив песчаное дно. Оно было идеально чистым: ни водорослей, ни ракушек, ни камней, ни скелетов рыб. Алеша подумал, что, если бы существовали бассейны с песчаным дном, в них оно было бы именно таким, а вот в природе этот белоснежный песочек, ничем не запятнанный, выглядел странно. Хотя, можно ли причислить это странное место к природе? Континуум. Это слово даже не каждый знает. А уж его значение… За гранью человеческого понимания.

Алеша стоит на берегу и ждет. Она должна прийти. Волна. Огромная волна, которая уничтожит и самого Алешу, и этот его остов, его мирок, его тюрьму. А дальше будь, что будет! Все равно! Не важно! Лишь бы покончить с тем, что есть сейчас.

Он ни одну женщину не ждал так, как ее. Алеша не знал, сколько времени прошло, но вот, она появилась. Волна. Кудрявая, пенная и будто бы не очень-то и опасная. Даже как будто веселая и задорная, с расстояния то ли нескольких километров, то ли нескольких сотен метров. Не было ощущения, что она способна убить. Алеша почувствовал разочарование. Но он подумал, что, если уж заказал цунами, так будет цунами. А цунами – это профессиональный убийца, причем массовый. Так что результат гарантирован. Алеша встал, расставив ноги на ширину плеч, подняв руки. Как какой-то солнцепоклонник, пронеслось у него в голове, но он посчитал, что осознанную смерть нужно встречать именно в этой языческой жизнеутверждающей позе.

Смерь, принявшая форму кудрявой веселой волны все ближе и ближе. Алеша начинает смеяться. Разве же он мог предположить, что он будет встречать свою вторую смерть с такой необузданной младенческой радостью. Скоро, скоро, еще пару минут потерпеть и все закончится.

– Идиот! Чертов идиот! – вдруг услышал Алеша крик рядом с собой. Он перекрывал грохот надвигающейся волны. Алеша обернулся – Борис. Что ему надо? Зачем он здесь? – Ты же знаешь, здесь невозможно умереть!

– Уйди! – закричал Алеша! – Уйди! Не мешай! Это не твое дело!

– Не мое, – прошептал Борис, Алеша, не мог его услышать. – Еще как не мое, но не могу же я тебя, дурака, оставить здесь! Тебя в аду сгноят за такое! Это надо ж было додуматься – цунами!

Волна приближалась. Она была прекрасна. Чистого бирюзового цвета, отороченная белоснежными кружевами пены, высотой с девятиэтажный дом, сквозь нее просвечивало жаркое тропическое солнце. Величественное и смертоносное зрелище! Оно завораживало Алешу, но совсем не пугало. Эта водяная стена, которая его погубит, должна была стать для него избавлением от невыносимой тоски, которая хуже смерти. Еще мгновение, и все закончится. Еще мгновение!

Вдруг Алеша начал подниматься в воздух. Прямо перед носом у волны. Он посмотрел вниз и увидел, что он стоит на доске для серфинга, которая летит вверх со скоростью истребителя. Рядом стоит Борис, вцепившись в Алешу. Уже сверху он наблюдал, как вода сносит его любимый и ненавистный дом, необитаемые дворцы, ломает пальмы, как беспомощно бултыхаются в мутной пене морской его Феррари, Ягуары и Ламборджини, как они натыкаются на руины домов и остовы деревьев, как ореховые скорлупки натыкались на кочки и остатки льда в весенних ручьях из Алешиного детства. Его мир разрушен, так почему же Алеша еще жив? Он пытается, столкнуть Бориса в беснующееся море. Это он во всем виноват! Кто его просил спасать меня? Мне нужно умереть!

– Придут черные ангелы! – кричит Борис, пытаясь, устоять на доске. – Скажи им, что ты просто развлекался! Просто мечтал увидеть цунами! – Алеша толкает его изо всех сил, Борис срывается и летит вниз, в мутную, бурную, пенную воду. Вода поглощает его. А еще через мгновение Алеша уже сидит в кресле на своей террасе. Рядом сидит Борис и пьет текилу прямо из бутылки. Руки его трясутся. Никаких следов цунами.

– Извини, – бормочет Алеша.

Борис молча пьет свою текилу.

– Это не самоубийство. – Говорит он после долгой паузы, язык его заплетается. – Это эксперимент. Материальное желание. Ты имеешь полное право на любые материальные желания. – Он снова присасывается к бутылке.

Алеша наколдовал себе стопку водки и только успел выпить, как на безоблачном горизонте появились две черные точки. Приближаясь, они постепенно превращались в мужские фигуры, у которых за спиной плавно, но мощно взмахивали огромные черные крылья. Алеша успел выпить еще одну стопку водки, а Борис сделать еще несколько торопливых глотков текилы и прошептать: «Это они! Помни, что я тебе сказал», – как черные ангелы опустились на горячие от солнца доски, что устилали пол террасы.

Их лиц не было видно под черными капюшонами плащей. Крылья их упокоились за спинами. Они бездействовали. Так прошло несколько мучительных минут. И вдруг в пустом кресле возник Михал Михалыч.

– Добрый день, господа хорошие! – воскликнул он радостно и тут же поинтересовался, – что пьем, юноши? – Он потянул носом в сторону Бориса. – Текила, фу! Буржуйские напитки не употребляем! – Повернулся в сторону Алеши. – Вот это я понимаю! Водочка! Молодец, мил человек! Хороший вкус! Уважаю! Не зря ты мне понравился! Ох, не зря! И мне, что ли водочки сооруди, граммов двести. И закусочки какой-нибудь организуй. Осетринки холодного копчения, опяток маринованных, огурчиков солененьких, хлебушка бородинского. А этого заберите, – обратился он к черным ангелам и кивнул на Бориса. – В сектор судебного ожидания его.

– За что? – спросил Борис.

– Тебе велено было в большие волны сигать? – Михал Михалыч посмотрел на Бориса строго.

– Нет, запрещено.

– А ты же, голубчик, не просто в волны умудрился сигануть, ты ж в цунами прыгнул! Это, батенька, не просто нарушение запрета, это! – Михал Михалыч побагровел от возмущения. – Это циничный, хамский поступок! Ты же знаешь закон!

– Но это же!… Это же!… Все было не … – воскликнул Борис и осекся. – Да, я нарушил закон. Признаю. – Он допил остатки текилы из своей бутылки, поднялся, обернулся к черным ангелам и протянул к ним руки, будто для того, чтобы они надели на них наручники. – Валяйте, забирайте! Я готов! – Он посмотрел на Алешу. – Прощай, ты не был мне другом, но… в общем, в общем, удачи!

Черные ангелы взяли Бориса под руки и в тот же миг все трое исчезли.

– За что? – закричал Алеша. – За что вы его забрали? Я ведь его столкнул! Если мы были на земле, я бы его этим убил! Я убийца! Почему вы его забрали?

– Не кипятись, голубчик, не кипятись. Ему запрещено окунаться в волны, высота которых превышает один метр. При любых обстоятельствах. Заметь, при любых! – Михал Михалыч значительно поднял указательный палец. – Так же ему запрещено не то что вставать на доску для серфинга, а даже в руки ее брать. Он нарушил закон и понесет за это наказание. Никто же не заставлял его участвовать в твоем маленьком эксперименте? – Михал Михалыч хитро подмигнул Алеше. – Расслабься, сынок! Ты тут ни при чем. Совсем не при чем! Твоей вины тут нет.

– Неправда! Он пытался меня спасти!

– От чего? Тебе угрожала какая-то реальная опасность? – прищурился Михал Михалыч.

– Нет, но он не хотел, чтобы меня волной накрыло, – пробормотал Алеша, пряча глаза.

– Какое удивительное сочетание благородства и подлости! – Восхитился Михал Михалыч, глядя на притихший океан. – Не перестаю тебе удивляться, сынок. Забудь! Я не намерен больше обсуждать эту тему. Мои решения не оспариваются. Запомни это. Кстати, голубчик, я к тебе в отпуск. Денька на три. Хочу во дворце пожить да рыбку поудить.

– Тут нет рыбы. – Проговорил Алеша мрачно. – Мне запрещено создавать любые живые существа, в том числе и рыбу.

– Молодец, сынок! Чтишь закон! Уважаю! А рыба… рыба будет. Мне никто не запрещал разводить рыбу. Нус, голубчик, выпьем! За торжество справедливости!

Царствие небесное. Остров прозрения.

Алешу мучала совесть. Никогда с ним такого не было. Он всегда находил себе весьма убедительные оправдания и не страдал по поводу поступков, которые некоторые сочли бы неблаговидными. А сейчас… Оправданий не находилось. Какие могут быть оправдания убийце. Конечно, если подумать, то и убийце можно найти оправдания, если он действовал в целях самообороны, например. Или если он солдат, то просто вынужден убивать врагов. Но у Алеши совсем другая ситуация. Да, он был в состоянии аффекта. Да, он не ведал, что творит. Да, сейчас он даже не может понять, что это на него нашло? Безумие какое-то. Но даже безумие не оправдывает его поступка. Тем более он не понимает, почему это он решил Бориса сбросить с доски, а не прыгнуть сам? Он ведь вроде хотел своей смерти, а не смерти Бориса. Как глупо все вышло! Как же все исправить?

Алеша поджидал Михал Михалыча на берегу, пока тот вернется с рыбной ловли, чтобы упасть ему в ноги, чтобы просить наказать его, а не Бориса. День клонился к закату, а Михал Михалыча не было видно. Он ушел в море еще утром на небольшом катере, который создал сразу после завтрака.

Поселился Михал Михалыч в самом большом из Алешиных дворцов, безвкусном и вульгарном, но полным предметов варварской роскоши. То есть был он напичкан золотом: золотые люстры, светильники, дверные ручки, посуда, ванны, унитазы и прочее. Даже бассейн был облицован золотой мозаикой. Алеша провел в этой своей резиденции около недели, а больше не выдержал – очень уж неуютно: в огромных залах, наполненных величественным сиянием золота, одиночество ощущалось еще острее, чем в сравнительно небольшом пляжном бунгало.

Почему Михал Михалыч выбрал именно этот дворец, Алеша так и не понял, а сам он сказал только, что ему категорически надоела аскеза, и может же он хоть три дня пожить, как султан или эмир какой-нибудь. И вообще, он не собирается кому бы то ни было объяснять мотивы своего поведения. Это он пробурчал в ответ на Алешин вопрос, почему именно этот дворец, хотя есть у него помещения и поэлегантнее. Собственно, накануне вечером Михал Михалыч был вдребезги пьян. Даже песни пел. Голос у него был приятный и пел он с явным удовольствием. Правда, песни были какие-то старые, большинство из них Алеша никогда раньше не слышал, но был уже счастлив тем, что вообще слышит человеческий голос. Наверное, он обрадовался бы даже, если кто-то рядом говорил по-китайски.

Разошлись поздно, когда над морем уже занималась заря. Михал Михалыч категорически отказался спать в одной из гостевых спален Алешиного дома, и пошатываясь побрел к золотому дворцу, заявив, что устал от людишек с их грешками и мелкими пороками, и ему необходимо уединение. «Тишина и покой! Тишина и покой!», – повторил он несколько раз и скрылся в предрассветных сумерках.

Из моря Михал Михалыч вернулся в вечерних сумерках, когда Алеша, утомленный бесконечными мысленными репетициями разговора с судьей, заснул в гамаке, привязанном к стволам двух пальм.

Михал Михалыч легонько потряс Алешу за плечо:

– Просыпайся, сынок, я вот рыбки наудил, пожарь, сделай одолжение, уважь старика. Умеешь жарить-то? Смотри, красавицы какие! – Он сунул под нос Алеше корзину, в которой в предсмертных судорогах трепыхалось несколько крупных серебряных рыб. Алеша беспомощно моргал глазами – он еще толком не проснулся и не вполне понимал, где он, и что от него хотят. Михал Михалыч добродушно рассмеялся. – Просыпайся, сынок, вставай да пошли! Ужинать будем! Ух, я и голодный! – Он устало пошел к Алешиному дому.

Алеша неловко выбрался из гамака и последовал за ним. Ему повезло, Михал Михалыч остался доволен рыбой, которую приготовил Алеша. Сердце его сжималось тревогой: можно ли сейчас заводить интересующий его разговор, и выйдет ли из этого что-то путное. Впервые в жизни, точнее, в обеих жизнях, Алешу всерьез занимала не собственная участь, а участь другого человека.

– Михал Михалыч, – начал он робко, – Борис ни в чем не виноват. Это все из-за меня.

Благодушное настроение судьи вмиг рассеялось.

– Мил человек, я же просил больше не упоминать при мне этого Бориса! Отдохнуть не даешь! Ведь еле вырвался! Насилу начальство упросил меня отпустить. А ты опять ко мне с делами лезешь.

– И как же это так получилось, что ваш отпуск совпал с моим цунами? – спросил Алеша язвительно, ибо вдруг ощутил себя не виноватым просителем, а жертвой какого-то хитроумного заговора, в котором замешан Михал Михалыч. – Неужели чистая случайность?

– Подловил! Все сложнее и проще, чем ты думаешь! Это, действительно не совпадение и не случайность. Одно событие повлекло за собой другое. Но вот что было первопричиной этих событий? Так что, голубчик, не обессудь. Сам напросился. – Михал Михалыч положил вилку и нож на стол и прекратил жевать. – Придется произвести дознание. Кстати, ты знаешь, что время в Царствии небесном – вещь относительная? У тебя здесь трое суток пройдет, а у меня там пару минут. Так, что я после рыбалочки здесь, аккурат успеваю на следующее заседание, которое у меня там как раз начинается ровно через две минуты. Греховодника очередного буду судить. – Михал Михалыч устало вздохнул. – Разумеется, я прибыл сюда потому, что поступил сигнал от наблюдателя о грубейшем нарушении постановлений суда. То есть прибыл я сюда по долгу службы, но решил задержаться, ибо хорошо у тебя тут. – Михал Михалыч блаженно потянулся. – Ты мне рыбки-то еще подложи. Молодец, сынок, сочнейшая получилась, нежнейшая! Порадовал старика.

– Наблюдатели сказали, что я нарушил постановления суда? – осторожно поинтересовался Алеша.

– Экий ты болван, господин хороший! Причем тут ты? Борис нарушил, вот его и забрали.

– Ничего он не нарушал! – возмутился Алёша. – Он спасти меня хотел, а я его чуть не убил!

– Ну, положим, из этого у тебя ничего бы не вышло. Ты ведь это знал?

– Знал, – согласился Алеша, – но до конца не был уверен.

– Надо верить людям. И говорили тебе, что в этом мире умереть невозможно, и в книжке ты об этом наверняка читал. Если умереть здесь невозможно, так как же ты хотел Бориса убить, и от чего же он хотел тебя спасти? Незадача какая-то! Я отказываюсь что-либо понимать!

Алеша задумался: если сейчас он расскажет, от чего именно пытался спасти его Борис, значит, его бывший куратор зря принес себя в жертву. А если он сейчас соврет, Михал Михалыч все равно до правды докопается, и Алеша будет выглядеть в его глазах подлецом. Он и так не лучшего мнения об Алеше. Даже не это важно. Важно, что он в собственных глазах будет выглядеть подлецом, если даже не попытается помочь Борису, который пострадал из-за него.

– Он пытался спасти меня от попытки самоубийства, – произнес, наконец, Алеша едва слышно, но твердо.

– Ты это что же!… Как же!…, – забеспокоился Михал Михалыч. – Глупо! Как глупо! Это ты, братец, решил, значит, не просто развлечься при помощи этой волны, а уничтожить тут все? И себя в том числе? Остроумно, конечно! Но ведь это невозможно и строжайше запрещено! Это же я, голубчик, немедленно должен вызвать черных ангелов, чтобы они препроводили тебя в сектор досудебного ожидания, а потом я, вероятно, должен буду приговорить тебя к отбыванию наказания в аду! А с другой стороны, как говорится, чистосердечное признание смягчает наказание. И к тому же, ты ведь и так в аду. Тебе ведь тут так хреново, что ты умереть решил, хотя уже мертвый! Куда тебя еще ссылать-то? Самое большое наказание для тебя – это тут же тебя и оставить на целую вечность! Так, сынок?

– Так! – согласился Алеша. – Делайте со мной все, что хотите! Что с Борисом будет?

– Вот, опять! Да что же это? О себе бы подумал!

– Что будет с Борисом? – переспросил Алеша.

– Да, успокойся, сынок! Все с ним нормально будет! Отсидится пару деньков в карцере, подумает над своим поведением, да и вернется к Любоньке! Пардон, голубчик, к вашей бабушке.

– Это правда?

– Слово чести.

– Какое-то старорежимное выражение.

– Не понятна тебе такая формулировка, да? Не известно тебе, что такое «слово чести»? Хорошо, пусть будет слово русского офицера.

– А вы офицером были? – Алеша удивился.

– Да, юноша, я был офицером Царской армии. В Первую мировую. Кровь проливал за Родину, Георгиевский крест имею. У тебя есть основания мне не доверять? – Спросил Михал Михалыч строго.

Алеша посмотрел на него с сомнением, но ответил:

– Нет, разумеется.

– То-то! Да, не боись ты, мил человек, придет к тебе твой Борис скоро. С просьбой придет. Сам все расскажет.

– Вы ясновидящий?

– Да! Ты же должен был знать, ты же читал, наверняка, что судьи вроде меня обладают способностью видеть и прошлое, и будущее человека. Это не заслуга, это данность. Я, позвольте заметить, вам не цыганка какая, а небожитель. Но это, не мешает мне быть русским офицером. Я им был и горжусь этим. Больше всего горжусь. Эти несколько лет больше для меня, чем вечность! Я ведь уже по вашим земным меркам вечность живу! Все еще не веришь?

Алеша вдруг поверил. Безоговорочно и окончательно.

– Хорошо, я вам верю. Но знаю, что мое доверие для вас ничего не значит. Ничегошеньки!

– Отчего же! Сынок, я увидел, что ты изменился. Ты теперь о других думать можешь, не только о себе. Такой прогресс! Мир стал чуточку лучше благодаря тебе! – Михал Михалыч расхохотался.

– Все иронизируете?

– Ничуть.

– Выпьем, может?

– Давно пора. Я в отпуске! Имею полное право! Нравишься ты мне, Алешка! Пожил бы подольше, благородным человеком бы стал. Порядочным! Некоторым это от рождения дано, а тебе дорасти нужно было. Мне бы сейчас полчища психологов земных могли бы возразить, что так не бывает, но я-то знаю. Еще немного времени, и я бы даже в разведку с тобой пошел… Наливай!

Алеша наколдовал бутылочку холодной, запотевшей водочки и разлил по рюмкам. Михал Михалыч залпом выпил свою рюмку, тут же взглядом наполнил ее снова и снова выпил.

– Цикад не хватает, цикад! Был бы настоящий южный вечер! Как в Коктебеле! – воскликнул Михал Михалыч мечтательно, и в тот же миг запели цикады. – В один из таких вечеров я встретил свою жену. Ах, какая женщина была!

– Какая-то особенная?

– Тебе, ловелас, этого не понять. Она любимая была. В этом ее особенность. Только в этом.

– Где она сейчас?

– После смерти подержал в секторе покоя, вернул молодость, дал отдохнуть, здоровье поправить и отравил на Землю. Родилась в Италии, во Флоренции, она всегда мечтала там жить. Сейчас она мужчина. Красавчик, сердцеед. Туп, как пробка, но счастлив. И обаятелен. И сексуален. Куча женщин. Как у тебя, но она… он как-то так умеет, что они, женщины в смысле, счастливы с ней, то есть с ним, ночь или день, а больше им не нужно. Даже не знаю, как у нее, пардон, у него, так получается. У тебя вот не получилось. Десятки несчастных женщин после тебя осталось. А она…