Двойная оплата

– Ты идиот, Бесов, если так считаешь, – с насмешкой в спину отвечает, и я замираю, метнул в него своим колким взглядом.

– Не нарывайся, – предупреждаю, сжимая руки в кулаки, вновь готовый дать этому придурку по роже, но нас прерывает вошедший босс. Капитан Варламов, а рядом с ним прокурор Ворошилов.

– Я не понял, это что за побоище? – он смотрит то на меня, то на Влада, охренев от увиденной картинки. У меня ссадины на костяшках пальцев, а лицо Влада отличный натюрморт, потрясающая пища для художника. Грозный соскочил со своего стула, готовый выслушать нагоняй, когда как мне абсолютно похрену на все это. Продолжаю идти мимо своего босса, лишь кивнул головой в знак приветствия, тот лишь сжал губы в полоску, но слова мне не сказал, когда я оставил эту четвёрку в лице Грозного, Вероники, что вжалась в свой стул от шока, прокурора, кстати, тестя, моему Ромке, и капитана Варламова – тот гром и молнии начал метать во Влада, стоило мне хлопнуть дверью. Сам разговор я не слышал, потому что не намерен подчиняться правилам и оставаться на рабочем месте, выполняя бессмысленные бумажные дела.

Надеваю свой шлем, завожу мотоцикл и срываюсь с места, выжимая из машины все силы и ту мощность, на которую способны цилиндры двигателя. Машины бросаются в рассыпную, завидев меня издалека, кто-то в след сигналит то клаксонами, то просто мигают фарами. Через пятнадцать минут вламываюсь к себе на квартиру, игнорирую своих соседей, которые вышли на звук моих матов, пока дверь открывал. Но стоило мне кинуть своим взглядом, как трусы попрятали свои испуганные головы обратно за дверь, запираясь на все замки, которые имелись в арсенале. Грудину сдавливает не на шутку, снимаю с себя рубашку, вместе с ней летит кобура, пропуск и ключи со шлемом. Быстрым шагом захожу в ванную, где до сих пор зеркало разбитое, покрытое паутинкой обломков. Всматриваюсь в изображение, избегая собственного взгляда, и вижу синяк под грудиной с правой стороны. Притрагиваюсь, сука, больно. Скорее всего ребро сломал, или на кости трещина. Блядь, ещё этого не хватало. Набираю в лёгкие воздуха, вдыхая глубоко, проверяю насколько все серьезно, но вроде не так все плачевно. Возвращаюсь в комнату, по пути набирая Степану "Джокеру", несколько гудков и слышу его голос. Как всегда подозрительно спокойный, хотя лишь это его видимость.

– А, бес спустился с небес, – шутит, хохотнув, приветствует меня.

– Нужна помощь, – коротко отвечаю Степану, перебивая его шуточки.

– В чем дело? – теперь Власов обретает серьёзность, готовый ко всему, стоит только свиснуть.

– Да, похоже, ребро себе сломал, ехать в больницу не хочу. Всюду ищейки марленовские.

– Ясно. Сейчас буду. Если боль нестерпимая, ляг в ванную с прохладной водой. Дышишь как? – обеспокоенно задаёт вопросы, а на заднем фоне слышу скрип двери из морга. Степан в своем царстве, где всегда тихо и спокойно. Бывало и такое, что он разговаривает со своими временными гостями. Поддерживает их, пока выполняет работу анатома, вскрывая животы и проводя свои подсчёты. Брр, как вспомню, когда однажды вошёл без стука, а у него в руках почки и он их на весы кладёт, с безумной улыбкой на меня уставился и шутками своими профессиональными подкладывал, смысл которых до сих пор остаётся для меня загадкой. Одно дело выстрелить, лишить жизни, нагло забирая эту ценность, другое, видеть человека изнутри. Безумие, как и я сам с каждым днём становлюсь безумнее, лишаясь рассудка. И вновь глаза Маргариты с нашим поцелуем всплывают во всей этой черноте. Словно глоток свежего воздуха, взялся из неоткуда, и зовет меня, манит пальцем, приглашая в свое царствие небесное.

Ложусь на кровать и закрываю глаза, тело расслабилось, и напряжённые мышцы ныть перестали, будто дух на время покинул плоть. Сам не понял, как заснул, совершенно без каких-либо снов с сотнями потухших глаз, только одно отчётливо разобрал, как молодая девушка в танце кружит, русые волосы развиваются лёгким шлейфом, и будто чувствую её личный аромат – вишня с корицей. Затем подхожу к ней и обнимаю сзади, губами провожу по её шее, обхватывая талию и прижимая к своей груди. Все в тумане и необычном дурмане. Девушка томно вздыхает, и плавно руками огибает за шею, притягивая меня к своей спине ещё ближе. Касаюсь её всюду, провожу ладонью по уже голому животу, груди и шеи. Мягкая, нежная и теплая. Разворачивается ко мне со своими шоколадными глазами, устремляя взор прям в мои черные бездонные глаза. Начинает целовать до беспамятства, буквально воздуха лишая, иссушая меня до дна. Высасывая все силы, отстраняясь от неё, и вижу уже другую в своих объятиях – Женьку с потухшим взглядом, обидчивым. Шарахаюсь от неё, ударяясь спиной о бетонную стену, попадая в коробку, в которой нет ни конца, ни начала – бездна. Бесконечная бездна. И я в ней лечу, полностью окутанный пламенем ада. Кожа испариной покрылась, будто в реальности все это происходило. Из сна вырывает трель дверного звонка, соскочил с кровати, совершенно позабыв о своей боли в груди, поднялся на ноги, дыхание сперло снова, но бодрым шагом иду и отпираю её, встречая Власова с персональным чемоданом на все случаи жизни.

Глава 7

Чтобы достучаться до небес, как минимум туда необходимо попасть. И вся суть становится яснее некуда. Передо мной стоит Власов со своей улыбочкой косой, щёлкает языком, уже сделав какие-то выводы.

– Проходи, – приглашаю его, и только сейчас понимаю, что друг увидел мой голый торс, где виднеется знатный синяк.

– Не говори мне, что ты упал, – Степан ухмыляется и располагается на кухне. Раскрывает чемоданчик, надевает резиновые перчатки, указывая кивком на стул. Прохожу мимо него, в голове туман, потому что все ещё преследует образ жены и девушки Вишенки. Поселились обе глубоко под кожей, в мозгах, скручивая меня и выворачивая наизнанку. Присаживаюсь на стул, опустился лбом на обе руки, в висках невероятная боль, гудит и душит меня, сжимает в крепкие тиски и не отпускает.

– Сядь ровнее, бес, – командует Степан, и я подчиняюсь без каких-либо оговорок. Власов надавил мне на грудную клетку, совсем слегка, параллельно заглядывая в лицо, вдруг терплю саму боль и не признаюсь в этом. При частом нажатии в различных местах ощущение тоже менялось. Но стоило Степану сместить ладонь ближе к солнечному сплетению, будто ножом воткнули и провернули несколько раз. Анатом зашипел, встал и снова начал рыться в своем чемодане. Все движения проходят на автопилоте, до такой степени отработаны в своей практике, как и я в своём кабинете разбираюсь с делами.

– Серьезно? – задаю вопрос. Затем продолжаю: – Я действительно упал, – стараюсь не смотреть на него, устремляясь куда-то в неизвестном направлении.

Степан гулко выдыхает и смотрит мне в глаза. На лице у самого жевалки ходят, отчего-то злится, чем меня вводит в ступор.

– Врун из тебя херовый, Макс, – снова приседает около меня. Колдует на груди всеми своими приспособлениями, на которые даже внимания не обращаю. – Стою перед тобой, будто хер собрался отсасывать, – комната взрывается нашим смехом, но если Власов и продолжает насмехаться, то мне пришлось замолчать, потому что оказалось не до смеха. – Вот, Бес, оказывается, ты у нас смертен. Часики тикают, тик-так, – друг сверкнул передо мной скальпелем, пришлось напрячься. Конечно, я доверяю ему, но Степан "Джокер" всегда внушал некоторый образ сумасшедшего. Острая боль и чувствую теплую жидкость, даже глазом не успел моргнуть, как этот идиот надрез сделал.

– Ты что творишь? – заорал и соскочил со стула, Степан схватил за обе кисти и снова усадил меня на место. Даёт в руки тряпку, чтоб рот заткнул. И ослушаться не посмел, понимая, что все серьезно на самом деле.

– Не ссы, бес, – подбадривает и резко пальцем в ране надавливает, слышен щелчок и боль моментально проходит. Крепко зубами тряпку сжимаю, а затем сплевываю. Власов встал опять и вернулся уже с иглой и нитью. Замечаю в руках банку с пульверизатором, которой распыляет жидкость вокруг надреза, смывая кровь и мгновенно обезболивая место. Делает два стяжка, работа выполнена, наклеив поверх узелков пластырь.

– Ребро сместилось, образовалась гематома, жить будешь, – подмигивает мне, убирая свое добро на место, а окровавленные перчатки в урну под раковиной.

– Садист херов, – рычу на него. Но протягиваю руку и с благодарностью жму.

– Не скажу, что садист, Макс, но повидал достаточно. А самое хуевое, знаешь в чем? – выражение его лица напоминает мне задумчивого клоуна, от которых жутко, но, сколько в реальности этих клоунов повидал, уже мурашками тело не кроется. Я жду от него ответа, на заданный свой же риторический вопрос. Степан, словно очнулся и смотрит на меня: – Тебя бы в большинстве случаев, отшили в терапию с ушибом, когда, как делов на раз-два.

– Система, – констатирую.

– Ошибаешься, – ухмыляется, – если бы все проходили практику в морге, сам понимаешь, многое станет ясно в лечении и строении тела.

– Опять шуточки? – Степан любитель своих профессиональных подколов, поэтому я уже привык к его выходкам, в непонятном для меня стиле его мышления. Где он сейчас? С нами тут или у него своя реальность. Мертвая реальность. То самое царство, где он восседает на троне.

– Все может быть, – издевательски отвечает, затем скрестил руки на груди, и кивает головой в меня, будто я ему что-то должен ответить. – Где умудрился? Или считаешь, что я останусь без объяснения?

С удивлением смотрю на него, не ожидал такого напора. Ухожу в свою комнату, чтобы надеть футболку и не сверкать перед ним свои телом, ибо вселяет не очень приятные мысли, особенно с наличием скальпеля. Возвращаюсь на кухню, где Власов уже чай попивает. Сидит с довольным лицом, не хватает только девки сверху, чтобы оправдать его удовольствие, что он получает от испития напитка.

– С Владом был перепехон, – отвечаю на его ранее заданный мне вопрос, а сам поворачиваюсь спиной к другу и из верхнего шкафчика бутылку с ромом достаю. Откупориваю горлышко и залпом из бутылки делаю пару глотков, унимая теперь лёгкую ноющую боль. Слышу, как Степан чаем давится, оборачиваясь, наблюдая картинку маслом, где анатом себе рот ладонью вытирает, потому что забрызгался.

– Опять? – то-ли вопрос, то-ли возмущение. Соскочил, швырнул кружку в раковину, продолжая что-то себе под нос галдеть. Я же ещё раз прикипаю к бутылке, делая пару обжигающих глотков, наслаждаясь временному морфиеподобному состоянию. Степан отбирает у меня ром и сам с горлышка опрокидывает пару глотков. – С чего ради, блядь, ты связался с ним, а?

– Дело моё, сука, в архив отправил, – поворачиваюсь лицом к Власову, который рядом встал, задницей облокотился о столешницу. По одному только виду моему сообразил, что к чему.

– Ясно, – с пониманием коротко отвечает. Затем слышу в голосе ярость, – Сука.

– Солгал нагло, Степан, – гляжу на друга, который делает ещё пару глотков горячей жидкости, затем оставляет бутылку подальше от нас обоих, игнорируя мою протянутую руку. Уставился на него с нарисованным на лице удивлением, ожидая действия, что вернёт мне мой ром. Но он, словно не понимает меня или намеренно делает вид, что не видит, отходит, принимаясь собирать свой чемоданчик.

– Не удивительно, – говорит Власов, щёлкает замками на крышке, надевает свою куртку и шляпу и идёт прямо по коридору к выходу. – Леонид приехал? – вдруг интересуется. Наверное, Степан увидел моё замешательство, согласно кивает и по-хитрому улыбается. – Значит, уже позвал в "Бурлеск". Так, так. Я с вами.

– Твое право, – провожаю за дверь. – Спасибо, что залатал мне рану.

Он отмахивается рукой как, между прочим, и будто я уже постоянный клиент.

– Давно мечтал пройтись по тебе своим ножичком, – играет бровями, и начинает смеяться во всё горло, как ненормальный.

– Да ну тебя, – начинаю закрывать дверь, – Завтра. – Стёпка прекратил свое насмехательство над своей же шуткой. А я уточняю. – В "Бурлеск" пригласил завтра.

– Вот и славненько, Бес, – щёлкает языком и на пятках разворачивается, спускаясь вниз по лестнице с четвертого этажа. Степан не терпит лифты, объясняя страх клаустрофобии, и что все идёт из детства. У всех есть свои слабые места. Кто-то душу оберегает от моральной боли, а кто-то физически избегает свои собственные страхи, таящие в себе самые необычные формы причуд, что делают нас не похожими друг на друга. И, собственно, превращают нас в тех, кем мы являемся перед самими собой. Захожу обратно в спальню, на прикроватной тумбочке лежит мой телефон и пистолет с глушителем. Присаживаюсь на край кровати и включаю вновь видео на моменте, где Сашка моя смеётся заливистым смехом, ставлю этот момент на повтор и кладу телефон на тумбочку, а сам ложусь и закрываю глаза, глубоко вдыхая и выдыхая воздух, который режет грудную клетку. Рядом на второй подушке лежит единственное фото, целую его, крепко держу в ладони, прижимая неживую бумагу к своему израненному сердцу, будто так мои девочки все ещё живые, и биение сможет на время их оживить. С этими мыслями и тонким голоском дочери на заднем фоне засыпаю, погружаясь в глубокое царство Морфея.

Сон был абсолютно спокойным, никаких трансформаций, где образы смешивались друг с другом. Словно был опущен на тихую воду, без ветра и шума, плыл вдоль берегов своих грёз. Издали своего сознания все отчётливее слышу трель мобильного телефона, очнувшись до конца, быстро нахожу его. Проверяю адресата. Мама. И сразу вспоминаю о чёртовой выставке, и том дне, когда впервые увидел вишенку. Знаменательный день. Именно тогда что-то во мне щёлкнуло, и я до сих пор не могу понять, почему меня потянуло именно к ней. Мы совершенно из разных миров. Мой мир вовсе разделился надвое, будто две личности живут во мне, но с одной лишь общей целью, найти виновных. Кто забрал у меня то, что не принадлежало ему. Кто та самая темная фигура на шахматной доске, предстоит выявить, потому что список подозреваемых в деле наверняка не весь, и за этими ублюдками стоит кто-то более могущественный. В руках держу телефон, а на экране высвечивается фото матери. На часах нет девяти вечера, будто мама знает, что застанет в это время меня, готового взять трубку, и наконец, поговорить с ней без скандала или отвлечения на что-то.

– Да, – коротко отвечаю, прижимая трубку к уху, другой рукой подпёр голову, опустившись в полусогнутом состоянии. Тело все напряжённо, ожидает ответа матери. Наши отношения всегда были наэлектризованные, не сказать, что я её ненавижу, нет. Но ей никогда не нравилась моя жена, не взлюбила с самых первых дней, когда привел познакомиться. Трудный тогда выдался день. По непонятным мне причинам обе стали орать друг на друга, стоило мне отойти на кухню, а их обеих оставить наедине. В голове было лишь одно, чтобы женщины пообщались, а в итоге только разругались. С тех пор Женька ни ногой на порог к матери не переступала. Затем родилась Сашка, и мама вроде оттаяла, но все равно скептически относилась к моей жене. Сам я никогда не пытался выяснить, что происходит между ними. С чего вдруг такая неприязнь?

– Привет, Максим, – приветствует меня мама, всегда слишком официально. Всю свою сознательную жизнь помню только такой тон. Даже отец порой одергивал мать за её через чур суровый голос. – Выставка состоится послезавтра. Думаю, ты сумеешь найти себе костюм? Все же это мероприятие важно для меня.

– Ты звонишь мне, чтобы позаботиться, в чем приду? – повышаю голос, а у самого грудина горит огнём после власовских манипуляций. Чуть тру то место, а боли не чувствую совершенно.

– Успокойся, – одергивает меня. Я замолчал, сжал так сильно губы, боясь нагрубить в очередной раз, высказать все. Сделать больно, как мне сейчас. Мама вздыхает в трубку, собирается с мыслями. – Уваров и я давно планировали эту выставку. Максим, она будет моей заключительной. – Слышу, что мама очень расстроена таким исходом, стало интересно, почему она для неё последняя.

– Что случилось? – вопрос получился грубым, прерывая маму на полуслове.

– Ничего серьезного, о чем тебе стоит волноваться, – и так всегда. Отмахнулась от меня, словно не достоин её объяснения. – Ты так похож на отца, – вдруг вырываются слова и всхлип. Я насторожился. Потому что во мне не было ничего схожего с отцом, хоть оба твердили, что мои подозрения беспричинные. Отец умер, когда мне было пятнадцать, автокатастрофа. Вся его компания, занимающаяся производством металла, перешла матери, но та не стала занимать должность, мигом распродала акции, будто не хотела, чтобы её нашли или быть на виду у элиты бизнесверзил. Её стихия – искусство. Образы. Пыталась меня приобщить, но ничего не вышло. Я совершенно не подхожу этому миру тонких душ. И никогда не свяжу себя с этим направлением. Потому что цель моя совершенно иная.

– Ладно, – мама завершает разговор между нами, но не кладет трубку первой. В моей комнате стоит гробовая тишина, даже не слышно машин проезжающих около этажек, но единственное, вдруг мое внимание привлекает щелчок дверной. Хотя помню, что дверь закрыта. После ухода Власова, я запер её. Быстро нажимаю отбой. И провожу по сенсору, ставя телефон на "беззвучно". Беру свой ствол, и мигом прячусь за дверь, приготовившись дать отпор. Упыри совершенно озверели, врываясь в мое убежище, которое я намеренно меняю почти каждый месяц, чтобы меня было тяжело вычислить. Возвращаться в дом, где жила моя семья я не намерен, хотя он теперь восстановлен. Вложил все деньги, что отец оставил в наследство. Сначала они мне не были нужны, потому что хватало того, что сам заработал. После гибели моих девочек и приглашения администратора в клуб "Марлен", Валерий открыл счёт в их собственном банке и за каждое задание перечисляет туда сумму за исполнение, но эти мертвые деньги я не трогаю. Пусть так и остаются там, лишь снабжаю себя оружием за этот счёт, словно так эти обречённые души покупают свою пулю. По звуку определяю несколько мужских голосов, тихо снующих по моей квартире. Один из них прошёл на кухню, другой скрылся в ванной, а третий зашёл ко мне в комнату. На нем маска, одет во все чёрное. В руках пистолет с прицелом. Красный огонёк трясётся в руках, ищет свою жертву. Этот упырь не замечает меня, резко выскочив из укрытия, бью рукояткой по голове, затем хватаю за неё, зажимаю рот рукой, группирую обе ладони и резко сворачиваю шею мужчине. Тот не успевает даже слова сказать или крикнуть остальным парням. Тихо кладу на пол бездыханное тело и снова встаю за дверь. Квартира большая, есть, где разгуляться, поэтому, когда оба верзил входят в спальню и видят мертвого друга, резко оглядываются по сторонам, понимая, что ловушка теперь устроена им самим. Первый из них, что стоял ближе ко мне, метнул в мою сторону пару ножей, но я успеваю увернуться, стреляю по ногам, и он падает. Рычит от боли, но тянется к пистолету, который я вышибаю ногой из его рук, уже нацелив свой на второго мужчину. Все произошло в считанные секунды, и в парадокс, как в замедленной съёмке кино. Оба не пытаются убить меня, лишь ранить, но этого у них не выходит. Сцепившись со здоровяком, приземляемся на третьего, раненого в ноги. Получился клубок из трёх мужиков. Первый достал нож и попытался всадить мне в бедро, а попал своему сородичу в грудь, когда я вовремя отскочил из захвата второго. Хоть и был ранен в ноги, но сумел меня за руки скрутить, да только не рассчитал своих сил, вот и расплатился за это своей жизнью.

– Сука, – рычит последний оставшийся громила. Отошёл в противоположную сторону от меня, тяжело дышит, потому что получил в под дых. Мне самому тоже не нехорошо, в голове мутится, грудину жжёт, где Степан надрез делал. Провожу рукой по футболке, пластырь пропитался кровью из-за резких движений, скорее всего нитки лопнули. Твою мать. Стоим, друг напротив друга, не сводим глаз. Препятствие, или временное ограничение – кровать. По комнате разносятся тяжёлые вдохи и выдохи, нарушая гнетущую тишину.

– Ты прикончил моих ребят, Бес, ублюдок, – рычит и продолжает сканировать помещение, как меня захватить и скрутить. Только вот не на того напал, урод.

– Этого, – киваю головой на валяющейся труп с ножом в сердце около себя, и продолжаю, – ты сам прибил.