Символизм в русской литературе. К современным учебникам по литературе. 11 класс

Но это будет не старая Россия, это будет неведомое ещё построение, со своими законами и путями развития. Неизвестно, что из ныне творимого пригодится для будущего. Обусловленные историческими рамками, могут погибнуть, как ненужные, все культурные достижения:

И что, под бурей летучей,
Под этой грозой разрушений,
Сохранит играющий случай
Из наших заветных творений? —

вопрошает Брюсов («Грядущие гунны»). Но, осознавая неизбежность нового дня, бессмысленно цепляться за ускользающие тени прошлого, остаётся лишь приветствовать новый, а потому страшный рассвет:

Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.

Пронзительное ощущение исторического перепутья, приближающегося скачка в новую эру, – именно оно породило всю культуру серебряного века, все горячечные метания и призывы наиболее чутких и умных людей того времени. Заканчивалась инерция долгого движения, тени на карте мира исчезали, заливая духовно опустевшие пространства призрачным светом нарождающегося дня.

Да, в вечность ввергнется тоска
Пред солнцем правды всемогущей.
За нами средние века.
Пред нами свет зари грядущей.

    (М. Лохвицкая. «Во тьме кружится шар земной…»)

Судьба земли

Проблема взаимодействия культур направила внимание поэтов на судьбу земли и человека на земле, заставила ощутить глубинную связь со своими корнями. Россия – страна в то время преимущественно аграрная. Глубинная связь с землёй ощущалась в каждом такте того или иного события.

Ты всему живому – мать,
Ты всему живому – сваха!

    (В. Брюсов. «У земли»)
«Земля-матушка», «Мать-Сыра земля» – только в нищей России с её бедными почвами и постоянными неурожаями настолько было укоренено почитание олицетворённого плодородия вплоть до самого ХХ века.

Владимир Соловьёв поэтически так осмыслил этот древний славянский архетип:

Земля – владычица! К тебе чело склонил я,
И сквозь покров благоуханный твой
Родного сердца пламень ощутил я,
Услышал трепет жизни мировой.

    («Земля – владычица! К тебе чело склонил я…»)
Земля, почва становилась в общерусском сознании бессознательным символом материи как глубоко философского явления. Именно в материю нисходит Дух Святой, оплодотворяет её первобытную сущность божественным Словом. «Быть вспаханной землёй… И долго ждать, что вот / В меня сойдёт, во мне распнётся Слово», – провозглашал Максимилиан Волошин («Быть чёрною землёй. Раскрыв покорно грудь…»). Каждый человек – это микрокосм, в каждом человеке происходит тот же процесс духовного восхождения, что совершает вся материя. Это же одновременно и символ того, как Поэт рождает в сердце своё жгучее Слово – далёкий отблеск божественного Глагола.

Но земля не только обоготворяемая материя, это ещё и материя страдающая.

Я – твой сын, я тоже – прах,
Я, как ты – звено страданий.

Так пишет Валерий Брюсов в стихотворении «У земли».

Всё в мире стремится к смерти, и человек невольно склоняется перед титанической властью роковой конечности всякого существования. Возврат в небытиё манит тёмными пульсациями природных циклов, отпечатанных в человеке. «Где ты, дева-тишина, / Жизнь без жажды и без думы?..» Возврат к истокам, осуществляемый с такой онтологической полнотой, неизбежно приводит к возврату в до-мысленное, до-сознательное состояние, а после – к очарованию смертью, к растворению в первобытных волнах вселенских циклов.

Любые искания пытливого ума кажутся тогда «бессонным бредом», а жажда ритуального обручения с землёй приводит человека в могилу.

Помоги мне, мать! К тебе
Я стучусь с последней силой!
Или ты, в ответ мольбе,
Обручишь меня – с могилой?

Но, как и всякое предельное выражение, такое отношение не является нормой. Земля обожествлённая и освящённая выше молчаливой языческой поглотительницы всего сущего. «И в явном таинстве вновь вижу сочетанье / Земной души со светом неземным», – так Соловьёв обнимает в одной фразе тварный мир и Создателя (В. Соловьёв, «Земля-владычица! К тебе чело склонил я…»).

Другой поэт выразил это ещё более таинственно и торжественно:

Быть Матерью-Землёй…<…>
И видеть над собой алмазных рун чертёж:
По небу чёрному плывущие созвездья.

    (М. Волошин, «Быть чёрною землёй. Раскрыв покорно грудь…»)

Судьба России

Судьба России при внимательном рассмотрении теснейшим образом оказывалась связана с её культурными особенностями, отношением русских людей к земле. Веками русские земли, являющиеся «зоной рискованного земледелия», выковывали особенный русский характер, совмещающий в себе совершенно противоположные элементы. Это богобоязненность и разгульность, трудолюбие и лень, поклонение земле, от которой зависит будущий урожай, и проникновение в небесные глубины божественного.

Образ России – это «убогость соломенных крыш», «горбик тесной межи», «полевая истома», стрижи, реющие «вкруг церкви Бориса и Глеба» (В. Брюсов. «По меже»). Но в этой незатейливой картине «невозможное возможно». Даже если попадёт Россия под власть «какого хочешь чародея» (А. Блок. «Россия»), то всё равно не просто выживет, но и не изменит своего пути. Достаточно самой малой надежды, мимолётного прикосновения к народному духу, чтобы получить новые силы.

Да, Россия нищая. Сейчас она «…заброшена / В тьму, маету, нищету» (С. Городецкий. «Нищая»). Надо или возвращаться к прошлому, или без оглядки идти вперёд. Или:

Ну-ка, вздохни по-старинному,
Злую помеху свали,
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!

Или…

Начало ХХ века ознаменовалось резкими переменами в общественной жизни нашей страны. Появились новые силы; идеи, веками бродящие в народе, вдруг обнаружили способность к практическому воплощению. Нищета России велика, но не она определяет её внутренние силы, отнюдь не нищета лежит в основе национального самосознания. Россия была богата, но силы свои растеряла, забыла себя. Начав терять своё исконное, люди стали понимать то, что прежде не слишком ценили, чем не умели верно воспользоваться. Но теперь уже слишком поздно и можно только слагать песни о «бывшем богатстве» да «щедрости божьей», как это точно подметила Анна Ахматова («Думали: нищие мы, нету у нас ничего…).

«Душа, насладись и умри», – написал Валерий Брюсов («По меже»). Невольно он обратил внимание на то, что это будет последнее любование, за которым – смерть. Смерть того, что не захочет перевоплотиться, воспринять качество новых энергий. Но душа может идти «путём зерна» (В. Ходасевич. «Путём зерна»). То есть: она сойдёт во мрак – и оживёт.

Если выдержит.

Катастрофа в русско-японской войне, восстание в Москве и Петрограде – первая русская революция 1905 года, Первая Мировая война с огромными потерями с 1914 года, Февральская, затем Октябрьская революция в году тысяча девятьсот семнадцатом… Трагические события, свидетелями и участниками которых стали поэты всех литературных направлений, вызывали напряжённейшие лихорадочные попытки понять происходящее, постичь будущее страны. Всё должно измениться, возрождение возможно только через разрушение:

Рыдай, буревая стихия,
В столбах громового огня!
Россия, Россия, Россия, —
Безумствуй, сжигая меня!

– мучительно взывал Андрей Белый, полный предчувствия наступающих перемен («Родине»). Потрясения не должны пугать и ввергать в панику – надо уметь принять их космическую неизбежность: «Не плачьте: склоните колени / …В потоки космических дней». Старая Русь – это не только сельская идиллия, это то, что предстаёт перед взором вдруг прозревшего человека:

Страшное, грубое, липкое, грязное,