– Не знаю, – ответил Бланк с горечью в голосе. – Генрих был добряком, все его любили. Его нотариальная контора находилась на первом этаже нашего дома. Он всегда засиживался допоздна, отпускал помощника и писаря, а сам подолгу разбирал документы. Любил все делать медленно и аккуратно. Однажды я услышал выстрел. Сбежал вниз, в его контору, и увидел, что брат лежит на полу. Ему выстрелили прямо в голову.
– Боже мой! – прошептала Аня.
– Что примечательно, Генрих всегда закрывал входную дверь, когда оставался один. А в этот раз дверь была открыта. Полиция считала, что Генриха убил кто-то, кого он знал и кого сам впустил. Одно время даже подозревали меня, – сказал Бланк.
– Нонсенс! – крикнула Аладьева.
– Преступника не нашли? – спросила Аня.
– Не нашли, – подтвердил Бланк.
– Правильно ли я все понял? – начал Марк. – Старик Аладьев на все свои сбережения покупает драгоценные камни. Об этом знают только нотариус Генрих Бланк, аптекарь Демид Мартынов и мой отец Василий Степанович Аладьев. Старик умирает, сокровища исчезают. Вскоре убивают нотариуса, а затем аптекаря. А мой отец бросает свою семью и уезжает с любовницей в Баден-Баден. Все верно?
– Марк! – воскликнула Ксения Павловна.
– В целом, верно, – подтвердил Бланк.
На этом разговор о старике Аладьеве зачах и вскоре почти все разошлись. Бланк отправился домой, Луиза – к себе в комнату, а Аладьева, взяв Ксению Павловну под руку, увела ее в библиотеку. В столовой остались Аня и Марк.
Они заняли место на диване, где час назад сидели Аладьева и Бланк. Разговор шел о пустяках.
– Какой жаркий выдался май в этом году, – сказала Аня. – Знаете, я очень люблю май. Особенно, когда цветет сирень.
– А я, напротив, не люблю это время, – признался Марк.
– Отчего? Все любят май!
– Я не люблю.
Они помолчали. Аня прислушалась: в доме было так тихо, словно кроме них никого больше не было.
– Я не люблю май, потому что каждую весну, когда заканчивались занятия в гимназии, нужно было возвращаться к матери, – пояснял Марк.
– Что же в этом плохого? Я думала, вы любите свою мать.
– Да, но возвращаться домой, где все разговоры были только о том, как она несчастна и как много она для меня делает, и какие надежды она на меня возлагает… Словом… Анна Александровна, вы понимаете меня? Не знаю, как это лучше объяснить. Все эти ее надежды так тяготили меня и тяготят по сей день.