Эскизы

Elli:

– Свет… твои слова… их надо на зеркале

написать и каждый день с ними просыпаться.

А еще очень хочется услышать тебя вживую. Почему

ты не хочешь поговорить со мной по телефону или

хотя бы выйти в скайп?

Steel:

– Нарисуй меня так, как чувствуешь сейчас.

Не на бумаге. На зеркале. И я буду рядом.

Каждый день. Каждое утро.

Elli:

– Ты старше, сильнее, мудрее, опытнее. Ты знаешь

больше других о жизни и обо мне. Но я не могу

ни представить тебя, ни нарисовать.

Я хочу знать, кто ты!

Steel:

– Тогда нарисуй себя – хрупкую хрустальную девочку,

которая несет в ладони искрящийся луч. Она такая хрупкая,

что ей трудно ступать босыми ножками по острой земле.

Но она все равно шагает, не теряя равновесия. Одной рукой

она пытается нащупать впереди дорогу, а другую

прижимает к груди, прикрывая от ветра сокровенное ее содержимое.

И, пожалуйста, не используй в этом эскизе черный карандаш....

Нет, она не жила в сети. Анонимная собеседница была единственной, с кем она делила свое одиночество. Подростки всегда одиноки. Особенно, трудные. Трудные – не значит «эмо» или «гот». Трудные – это когда тебе трудно с самим собой. А этого у нее было в избытке. Даже имя трудное – Элеонора. Хотя так ее называли редко – Эля да Эля.

Спустя уже почти три месяца регулярного общения со своей виртуальной подругой Эля не могла назвать ту самую точку отсчета, с которой обычно начинаются приятельские отношения или же просто знакомство. Обе странные, одинокие, лишенные в чем-то поддержки родителей, а в чем-то понимания сверстников, не желающие подстраиваться под толпу, мечтательные фантазерки и неискоренимые романтики. Обе чуждались современного массового искусства. И вот, как говорится, встретились два одиночества… Только Эля еще и со странным упрямством верила в сказки и рисовала светлые сюжеты, ожидая, что когда-нибудь придет чудо, которое перевернет ее жизнь.

Эскиз 4. Рефлексия золотых оттенков…

«Кто только придумал это напыщенное величественное выражение «золотая осень»? Неужели во всеобщем желтеющем увядании есть что-то горделивое? Жухлые листья, в беспорядке разбросанные по дорожкам, блеклые деревья, торчащие голыми кольями, и одинокое солнце, тусклой желтинкой мелькающее на небе… Как будто вся жизнь остановилась перед светом этого огромного сломанного мигающего светофора…

Желтый… Больной цвет понедельничного утра… Ржавое зеркало, в котором «у меня… желтые глаза», как в назойливой песне, повторяющейся за пожелтелой стеной… Непрожаренная яичница. Остатки чая, засохший мед и лимон в купе со старыми выцветшими страницами желтой прессы… Скука…

Какой-то мудрый критик заявил, что, когда писателю хочется создать ощущение тоски, он обильно использует желтую палитру. Так и появляется моя мизерная душная каморка Раскольникова «с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями». А за окном меня ждет такой же по-достоевски душный и томительный желтый город, разве что названный по-другому…

А еще дождь… Унылый бесконечный дождь, который превращает остатки позолоченной осенней красоты в сплошное желтое месиво…

… Но именно благодаря этой непогоде я встретила Его! Говорят, что все произошло очень банально, а мне кажется – это было, как в кино: я стояла на остановке и никак не могла дождаться злосчастного троллейбуса. С каждой минутой стук капель усиливался, а ручейки воды, бегущей по асфальту, подступали ближе и ближе к маленькому островку остановки. Я уже оставила попытки выглядывать из-под спасительного козырька, потому что долгожданные «усы на проводах» не мерещились даже на горизонте.

Вдруг прямо напротив меня остановился автомобиль. Я не разбираюсь в марках. Запомнила только, что он был то ли иссиня-черный, то ли темно-синий. Водитель опустил окно и спросил, не нужно ли меня подвести.

Мама регулярно говорила, что нельзя садиться в машину к незнакомым, поэтому я, разумеется, отказалась. Он рассмеялся и сказал, что мне все равно придется ловить такси, потому что троллейбусов сегодня не будет – на линии поврежден провод, а пешком под ливнем я вряд ли дойду до дома. Я опешила и даже не нашла, что ответить. К такой ситуации я была не готова совсем. И денег на такси у меня с собой тоже не было. Я просто стояла, как дура, и молчала.

– Да не бойся ты, – снова улыбнулся он и достал из куртки какой-то документ в кожаной обложке. – Видишь, это мой паспорт. Садись и держи в руках, пока не доедем. Если я тебя обижу, продашь меня в рабство.

Его слова были такими простыми, милыми и смешными, что я растерялась… и согласилась.

Доехали быстро. Говорили мало – он что-то спрашивал, я что-то отвечала. Слова не помню. Все это время я рассматривала его глаза. Большие жгуче-карие, кофейные, серьезные, выразительные. Еще тогда я поняла, что не смогу уснуть. А если усну, то сниться мне будут только они…

– Приехали. Ну, что номер телефона оставишь? – вернули меня к реальности его слова.

– Зачем? – растерялась я.

– Ну, как – вдруг снова застрянешь в дождь на троллейбусной остановке! – расхохотался он.

И я сама, не понимая зачем, произнесла вслух 12 цифр, которые знали только мама, папа, несколько одноклассниц и пара старых подружек еще по «художке».

– Ну, будем, знакомы, – снова улыбнулся он. – Артур».

8 сентября 2014 г.

Эскиз 5. Синоптики и троллейбусы

Звонка она ждала целую неделю, но телефон предательски молчал. Кроме звонков мамы и пары смс с просьбой «скатать домашку» ничего нового Эля не получала. К выходным она решила, что надо быть умной девочкой и просто забыть об этом случайном знакомстве, а в воскресенье вечером раздался звонок. Увидев незнакомый номер на экране, она сразу поняла, что дождалась…

– Эля?

– Эээля.

– Привет. Это Артур, помнишь?

Неловкая пауза – ну, разумеется, она помнит. Только как сказать об этом, не выдав своего восторга???

– Да… кажется…

– Кажется? (в трубке слышен его неподражаемый смех). Я что тут подумал – завтра с утра буду мимо тебя проезжать. Подвести тебя в школу?