Житие Василя

«Им тут, значит, живётся хорошо,» – говорил Водяной, —«и всего у них вдоволь! Так, они, поганцы, ещё и пакостить вздумали. Нас бы, в аду за такое сразу бы того! Хек! Того самого и без прощения, али жалости! Они думали, что вечно такое терпеться будет? Нет, нет и нет!"– возмущался Царь болотный.

Глава 2

Дед Василя был иного складу, совсем безвредного и совестного, отчего неприязнь людскую на себя принимал всю жизнь. Ругался он часто с сельчанами. Хоть бы за то, что они, паскудины, решили однажды железный лес сжечь, чтобы не пугал и вдаль смотреть можно было. А дед им и говорит:

– Да ведь, сколько же зверья и птиц помрёт, ради вашего желания от страха избавится. Не ходите в лес, да и не случится с вами ничего плохого.

А люди ему отвечали, что, мол, не его это, дурака, дело. Он с нечистью водится, а значит -предатель. Собрались палить лес почти половиной посёлка.

Дед тогда впопыхах к Водяному побежал, ели успел рассказать о задуманном людьми.

Болотный Царь, недолго думая, побежал за Лешим, чтоб предупредить и прекратить сие своеволие. Опять люди свою дурную натуру показывать стали, никак не перевоспитаются. Хоть лес был и железный, но молодые ветки и поросли ещё могли гореть, чего хватило бы на пожар довольно больших размеров.

Благо Леший вмешался моментально, напустив с Водяным дождей да ветров. И гасло всё не разгоревшись.

В тот год урожай сильно повредился от постоянных паводков. Нечисть беспокоилась, что человечье племя сдуру снова пожелают вернуться к своей затее. Люди, после неплодородного лета и тяжкой зимы, теперь боялись нарушать покой нечисти. И больше в их дурные головы, вредить всему живому, мысли не приходило.

С того года болотный Царь и стал старика угощать жабами огроменными, чтобы было чем питаться голодной зимой, в благодарность за содействие, так сказать.

Так вот, бывало, наберёшь таких жаб, размером с ведро штук пять-шесть, как разделаешь их, засушишь, да завялишь, так и никакая зима не страшна. Все в поселении завидовали деду Василя, что имел такие связи с нечистью. Оттого и ненавидели его, так как ужасным страхом боялись Водяного. Ведь дружелюбием он не отличался, налицо страшен был, а если разгневается, то точно лишь смерти ждать от него можно было. Только и было слышно, как он злобно хохочет и чужими косточками похрустывает, может, даже и человеческими, кто его знает наверняка.

Некоторые говорили,будто он нежить жрёт, которая оторвалась от стаи, да ненароком забрела в ого обитель. Эти сказки народ рассказывал для своего спокойствия, чтобы думать, будто если границы болотного Царя они не нарушают, так и есть их не за что. Потому, может, и не трогает он их, что его суверенитет не нарушен.

Однажды в своё время и Василя дед научил жаб у Водяного выпрашивать для благостного пропитания. Василь же никогда с водяным не встречался, но старик выпросил у болотного Царя помощи своей родной детине, чтоб с голоду не извёлся. Царская болотная натура поначалу противилась, но не из вредности, а статуса ради, но потом он его уболтал. А уговорить дед любого мог своими сказками да прибаутками. Умом и проницательностью он всегда славился, и мозг у него был твёрдым, не разжиженным вовсе. А чего нечисти-то ещё надобно было? Чтоб веселил её кто-то, да скрашивал туманную, одинокую, болотную жизнь.

Хоть деда и не стало, а жабами Василя болотный Царь одаривал. Бывало, придёт Василь к болотине, запоёт песню, то грустную, мочи нету, то весёлую, что аж кровь разыграется по всему телу, всё как родичь научил его. Тогда Водяной и скомандует жабам бежать к нему. А Василь тут как тут, ухо востро, наготове с камнем больши?м. По головище жабьей тарах! И спит она вечным сном. Делай запасы, да не кручинься.

Так нравилось Василю петь для водяного, что иной раз просто приходил к нему, когда совсем скука одиночества и непринятия людского распирает его душу. А в песне оно-то как? Душенька развернётся сначала, а потом свернётся и становится всё же легче. Водяной радовался, но жаб больше не давал. Мог куст съедобной болотной ягодой показать и хватит с певца. Но и того было много Василю. Счастье пронимало всё его нутро, будто радость от соития понимающих.

Вот такую дружбу он и вёл с Водяным, хотя ни разу и не показался перед ним, окаянный. Может, стесняйся? Но Василь не обижался, всё равно ходил к болоту. Там тихо было и спокойно. Людишки эти надоедливые, со своими злобными глазищами его не видели, и от этого уже легче становилось.

Дед помер зим шесть назад, и Василь совсем один-одинёшенек остался. И поговорить не с кем. Сумасшедший учёный раньше деда преставился. И не было никого, с кем бы можно было пообщаться о небище огромном, да о лесе, болоте, нечисти.

Сталкер, Дурило, был неразговорчивый. Тоже от людей прятался, не застанешь его. Изредка в посёлке появлялся. Ещё что-то приносил из города, что мог урвать. То принёс одежду какую, выменять на еду, ведь сам на полях не работал. Куда ему? Не той он породы был. Его тоже люди не любили, но терпели и лебезили перед его сусалом, так как носил он всякую невидаль из городских окраин.

Как он целым возвращался, не известно. Много кто из сталкеров рано или поздно оставался в неизвестности навсегда.

А Дурило Чёрт не брал. Носил он и впрямь невидаль, да только была она непригодна в большинстве своём для хозяйства. Так принёс он какую-то дрянь из стекла и металла, что ничего не делала. А на ней были кнопочки. Вот долго её все рассматривали, тыкали, тыкали, и что-то там даже засветилось, но так и погасло. Люди только рукой махнули, а кто-то даже разбил штуковину со злости. Вот такая она, людская зависть, хоть не зная, что это, а сломать, чтоб никто не мог диву дивиться.

А ещё, однажды, принёс Дурило какие-то шапки чудны?е и большие толстые одежды. Шапки были твёрдыми, на всю голову, а одежды не горели, как выяснилось опытным путём. Тогда-то всем стало понятно, что можно в энтой одежде и огня не бояться, а тушить костры, да пожары, которые иной раз в сухое лето норовили спалить посевы. Дурило тот раз на всю зиму гречихой обеспечен был. Спасителем его обозвали и песни воспевали, желая здоровья и всяческих благ.

А ещё как-то раз приволок он трубу, странную такую, изогнутую. Никто ей ладу дать не мог, пока не додумались подуть в неё, и повалил оттуда страшный звук. Так и оставили эту трубу на собрания, чтоб гомон людской усмирять, уж очень народ боялся этого звука. Был он неестественный для селения и напоминал ночные лесные р?вы, жуткие и жалобные. А один придумщик стал воронам на трубе играть в поле, чтоб они перестали посевы клевать. И получилось! Птицам сей гомон был противен, и они улетели в другие края до самого обеду!

Много чего Дурило попритаскивал. Не всё имело практическую пользу, но интерес вызывало. Даже наш управитель любую не важную вещь обменивал да прятал в свои богатые погреба. Так сказать, потомкам для знания прошлого, как он говорил. Но все-то знали его, как облупленного. Жадный он был, до одури, вот и хапал всё, что плохо лежит.

Бабам местным таскал Дурило тряпки городские, отчего те с ума по нему сходили и ластились к ниму, чтобы только ещё что принёс. Кто своим борщехлебкой заманивал, кто постелью. Так что Дурило никогда в обиженных не ходил. Но люди его раздражали. Поэтому долго на месте не сидел.

Деда он по молодости брал с собой раза три, но потом и дед стал хилым, и Дурило больше сам хаживать стал по невиданным местам. Может, от жадности, а может, от страха, что съедят его с немощным стариком быстрее. Ведь дед уже своё отбегал и по параметрам на спортсмена не тянул.

Василя Дурило знал, и по-отечески иногда приносил ему болтики да винтики. Интереса детяческого ради.

Отца и мать Василь не знал, дед говорил, что огненная горячка их перебрала, а как внука от сей заразы пронесло и не заболел он, одному высшему известно. Эпидемия цельная приключилась в то время. Болел каждый второй. Жар такой шёл по телу, что печи не топили поздней осенью. В то время горячка многих забрала. Так, дед и вырастил внука, заменив отца и мать.

Когда старик преставился, Василь уже взрослый был. И взяла его с того моменту тоска ужасная, грудь раздирающая. Никогда так плохо не было ему. Поговорить не с кем. Люди со своими интересами совсем другого внутреннего склада были. Их всё одно волновало, сколько в погребе снеди, да прожить бы зиму, да горькой запастись, да домашних вскормить.

Бабы тоже не очень-то были интересны. Ведь бабе нужен кормилец. Они мужиков так и выбирали, чтобы было кому их быт содержать, да комфорт обеспечивать. Они же по натуре беспомощные существа, так природой задумано. Вот почему каждой бабе нужен мужик. А уж никакие мысли про небище, да про другую жизнь, которой нет совсем, им неинтересна вовсе.

Зачем нормальному человеку про сказки думать, только мозг дурманить. А с дурной головы на плечах в погребе много снеди не появится. И на вопросы лишние незачем искать ответы. Глупости это. Вот так его люди и обходили стороной, когда он заговаривать с кем-то пытался. После Василь и сам понял, что другого он склада внутреннего.

Обычному человеку поставишь на стол еды, да горькую, да табаку из чёрных листьев дикого корня, он и доволен! Даже счастлив. А Василю всё ответы подавай. Как что устроено? Зачем нечистые пришли и долго ли им править? Куда ушли люди в переход, и что с ними сейчас? Что за свет их забрал? Почему нежить не помирает, ходит и медленно разлагается? И цель её прибывания здешнего?

Всё волновало Василя. Знал бы он все ответы, так мог бы разобраться, что к чему. Да с такими волнениями он жил, что ни спать, ни есть не хотелось. Знать бы про всё, вот истинный интерес. А зимними вечерами особая чёрная тоска находила, жизни не давала, ум оплетала, сердце, да дух травила. Уж очень хотел Василь всё знать да понимать и в зимнем тёмном одиночестве, наверное, ума стал лишаться. Мысли п?рли в голове любознательные, да так, что покоя не находил он.

Бывало, станет бродить по округе, границ не нарушая, но будто что-то высматривая. Подолгу, допоздна бродил он, тёмной печалью обуреваемый. Небище зимой чёрное по ночам, больно красивое да манящее. Не могло быть так, что пустое оно вовсе.

Старик рассказывал, будто в прежние времена, ещё до перехода, многие люди думали: на небище Бог сидит. Будто он всех слышал и всем помогал. Говаривал он Василю, что надоело Богу дурному люду помогать, так как по нечестному своему поведению, человеческое племя обидело Бога, природу, живых существ, леса, реки и поля портило и поганило. Тогда Бог и решил нечисть в наказанье выпустить и перестал помогать людям.

А прогневавшие его людишки в нежить и обернулись. Может, сказки это, никто уже и не помнит как верить в Бога, да просить о чём. Вот и стали люди сами по себе жить, без веры в высшее. А человек – это тот же зверь, организмы – то по одному принципу работают: едят, спят, да нужду справляют. Отчего людям вздумалось, что они портить живое право имеют, уж никто о таком и не задумывается. Знай, свой интерес корыстный соблюдают.

С этими мыслями Василь и бродил всю зиму. А люди, наблюдая за его шастаньем, у виска крутили, мол, совсем полоумный. Зимой принято дома сидеть, да чаи пить, а не шастать без дела.

Так всю зиму и начало весны прожив, Василь решил организовать, как степлеет, поход за истиной.

Набирался он храбрости к Водяному пойти. Уж он-то знал, наверняка много. Так знание ему нужно стало, что собственное существование смысл перестало иметь. Зачем жить, если ничего не понимаешь? Вот куда бы было интересней с истиной в голове.

Думал Василь, что нужно болотного Царя чем-то задобрить, а так же знал, будто тот сказки любит. Посчитал он, что сей план должен сработать. Он водяному угощение, подарки, да сказки, а царь пусть истину говорит, может, и не сожрёт. А коль сожрёт, так и пусть, жить Василю уж совсем неинтересно было. До того дошёл, что сам с собой всю зиму и проговорил. Тет-а-тет, так сказать.

Ну это же уже совсем кукуха поехала. А дальше, что его ждёт? Одуреет, одичает и сгинет совсем. Так что пока ум за разум не зашёл и мозг не разжижился, надо что-то делать.

Дождался Василь майского солнышка, выбрал из коллекции поинтересней вещицу, которую приносил ему Дурило, самые невероятные и загадочные штуковины, собрал гречихи в мешочек, да сушенных чёрных листьев для папирос, а также взял лапти, которые сам вязал для Водяного, и отправился к болоту.

По привычке сел на камень и запел песню, каторой дед внука обучил. Жалобная такая. Зовучая. "—Ты приди, приди, жду тебя в кручине… Ты меня найди, в чёрной, злой пучине. "

Так просидел он час, другой и ничего не происходило. Лишь ветерок гулял туда-сюда.

Было ему обидно, что не хотят с ним дела иметь и стал он звать Царя, просто ором, вызывая его нечисть болотную на общение. Но так никто Василю и не откликнулся. Сие задело его, но сдаваться он не собирался. Решил каждый день ходить, пока не ответит ему Водяной.

Глава 3

Так прошла неделя, другая, а Василь ходил каждое утро и пел по часу, другому одну и ту же песню, зазывая царя. Даже стих ему написал, чтоб уж наверняка.

« В голове моей туман болотный.

Я не знаю мира и покоя.

Истину мне знать вольготно.

Что знаваема, болотный царь, тобою. »