Люди нелюди

– Успокойся, их уже все посчитали и посмотрели.

– Как? Уже?

– 40 дней хватило, да и с момента рождения идет учет.

– И что же меня ждет?

– Не буду пугать, все сам увидишь, а вот и новое твое пристанище.

Фантазия пропала, я стоял и не понимал, что происходит. Попытался закрыть глаза, но видел все и не понимал почему. В голове засел вопрос, что со мной будет. Данте, что ты творишь со мной!?

– Тела же нет, зачем моргать? – спросил он у меня.

– Я не пробовал закрыть глаза все эти дни, почему?

– Так ты не боялся и был везде, где хочешь, абсолютно спокоен. Все, что ты испытывал – это жалость, да и только. Она унижает, не правда ли?

– Вы и фразы мои знаете? Так что же меня ждет?

– Все, абсолютно. Успокойся, зачем так паниковать, это уже неизбежно.

– Хорошо – смиренно и грустно прошептал я.

Молча смотрел вокруг и осознавал неизбежность, не было котлов, пещер, ледяных глыб, как в рассказах, только люди. Это была просто комната, очень большая, все вокруг вели себя так, будто они одни, моего появления никто не заметил. Обезображенных людей не было, все целые, кандалы, цепи и прочая атрибутика отсутствовала. Тихо, очень тихо, ни стонов, ни криков, обычные люди из обычной жизни. Кто-то стоял как каменный, кто-то просто ходил, не совсем естественны были позы, я вспомнил дурку, даже страх прошел, увиденное больше не вгоняло меня в панику. Телевизор и все описания загробной жизни нас больше пугают, делая из этого шоу. Все намного проще.

– Привыкай к одиночеству и боли, и, да, тут не разговаривают друг с другом – сказал он мне.

– А почему я не могу говорить?

– А у тебя есть язык?

– Тогда как мы общаемся?

– Я читаю твои мысли, а ты мои.

– А они так могут?

– Могут, но только когда я к ним подхожу.

– А почему привыкать к боли?

– Ты же стрелялся. Вот и терпи выстрел, головная боль будет усиливаться. Разберешься со временем. Ах, да, время тут неизмеримо. Это на земле есть часы, времена года, здесь же этого нет.

– И сколько продлится мое нахождение здесь?

– Не знаю, как только все грехи будут искуплены. Каждому греху – свой срок искупления. Амнистии нет, так что все по полной.

– Вы говорили, что все посчитано, значит знаете?

– Не хочу тебя расстраивать, молитва близких людей может сократить твой срок. Ты будешь слышать и чувствовать слезы кровных родственников, их слезы отразятся болью. Еще вопросы есть?

– Да, мне все непонятно. Причем их слезы и я? Какая боль, да и вообще, что тут буду делать я?

– У меня нет времени все заново объяснять, так что осваивайся.

И он исчез. Я сразу почувствовал нарастание и сдавливание в виске. Там что-то есть, и я хочу это достать, оно мне мешает, но, увы, тела нет, а боль есть. Как это понять я не знал, начал метаться, не понимая, что меня окружает. Комната или поле, как в играх с нечистью, в которых невозможно понять, где ты есть. Я бегал или летал, пытаясь во что-то врезаться, но все расступалось предо мной. И вот я чудом зацепил такого же бедолагу, как и я, боль тут же усилилась. Решил проверить, что это, попытался снова столкнуться с кем-то, а они от меня бегут. Видимо, не мне одному больно. Я начал гоняться за ними, даже закричал: «Стой! Я только проверю!». Но это был не крик, а просто мысль… Боль ударила во все несуществующее тело. Меня сковало, я оцепенел. Как только стало чуть легче, я продолжил свой эксперимент. Я стал слышать всхлипы… Мать…! Значит на земле ночь, ведь боль усиливалась, а она плачет только по ночам. «Сандра, где ты…?» – подумал я. Никогда еще я так не любил свою кошку, как сейчас.

Боль утихла, и я продолжил свою затею, других развлечений тут нет. Так продолжалось неимоверно долго, а может и мало. Ориентировался по боли, думая, какой я хитрый, ведь я знаю, что дни меняются, хотя здесь нет времени, и день не сменяет ночь. «Пять лет отмаливают самоубийц» – эта мысль засела в голове, как и пуля. А если они там, живые, так не поступят, если забудут про меня, эти мучения будут вечными?! Да как так-то? Только бы с мамой все было хорошо, она одна этим будет заниматься, а если умрет, то все, я тут навсегда… Я же не знаю, когда все кончится, и поговорить об амнистии не с кем. Я ждал этого мужика, ждал и верил, что он мне что-то разъяснит. Была одна надежда, я слышал, как ревут близкие, и понимал, что они еще живы. Может хоть кто-то свечку поставит или в церковь за меня сходит. Я уже не мог вернуться ни домой, ни на могилу. Я пленник одиночества и боли. А когда я смирюсь, что дальше? И каков вообще весь срок этой головной боли? Ни дней, ни ночей, вечность какая-то…

И вот настал этот миг, когда этот мужик снова пришел ко мне.

– Еще и года не прошло. Дальше будет хуже.

И он пропал.

«И это весь диалог?!» – подумал я. «Ничего даже спросить не дал, вот тебе и друг. Хуже… да куда хуже?!» …

Тут же все потемнело и к боли добавилось удушье, стало темно… вечная темнота.

Одно успокаивало, время идет медленно, но идет. Только удушье мне вот совсем некстати. Такое мерзкое чувство, как будто в петле, и ее то разжимают, то затягивают. Я стрелялся, а не вешался, мне эти подарки ни к чему!!

Временами я пытался хитрить и метался из угла в угол, но боль усиливалась… Может, натыкался на кого-то, не видно ни хрена. От этой вечной темноты боль казалась сильнее, хотелось сдохнуть еще раз… но уже не получится. Родных стал слышать реже, то ли они там успокоились, то ли здесь все остановилось. «Ну и где же ты, Гудвин?» – думал я с опаской, волнуясь, что принесет еще новых подарков.

И вот появился мой волшебник! Он, как всегда, с хорошими новостями! Сразу стало светло, а боль и удушье прошли. Телесное ощущение, как будто выдохнул и распрямился. Чувство свободы и легкости пришло ко мне.

– Не радуйся, я ненадолго. Все живы. Прошло чуть больше года и сегодня подарок для тебя.

– Меня сожгут или утопят? – подумал я.

– Не тебе шутки шутить, ты сможешь в одном из своих снов навестить кого-нибудь одного из близких.

– Мать! Больше никого не хочу…

И вот я стою в ее сне. Та же самая комната, ничего не поменялось: ни обои, ни шторы, только моих фотографий стало больше. Я напротив нее сижу на стуле у комода и смотрю на нее, она берет меня за руку и спрашивает: «Зачем? Зачем ты так?». Отвечать я не стал, смотрел на нее и тихо ненавидел себя. Зубы сжались до хруста, до треска в ушах. Я почувствовал внутри себя сердце, которое проткнули иглами и сжали в кулак.

– Прости, мам, я не хотел.

– Я за тебя боюсь, как ты там?

– Не бойся, прости.

«Убить уже не убьют» – подумал я про себя. «Все живые смерти боятся, а мать боится за сына даже после его смерти».

Я вернулся в свою темноту и услышал всхлипы матери. Глаза мне не режет от слез, которые должны быть сейчас. Сердце не колет, все ощущения с живыми не сравнить. Ты полон эмоций, а выплеснуть их не можешь, битком, как мусорный пакет после пьянки. Именно мусорный, других сравнений я для себя не мог найти. Боль с удушьем тут же вернулись, и ко всему добавилась скованность, как будто меня забетонировали. Вот это, я понимаю, сервис, обновления так обновления, не то, что «Яндекс». Так все остановилось…

Вообще мне казалось, что я затек, и больше не ждал волшебника. Скорее наоборот, тот принцип «пусть будет, как есть, лишь бы хуже не было», как никогда устраивал. И вот мысли, разные мысли, но бесполезные, лезут в голову. Мечты о семье отпали, не будет у меня детей, жены, любовницы, а только муки. Стою, как статуя, и думаю: «Вот на хера! На хера я все это сделал?! Ведь все ж не так плохо было, мозгов не было!». Но тут уже ничего не сделаешь, а какое будущее меня ждет? Ванна с кипятком? Может, какой-нибудь парк кровавых аттракционов? Я перестал слышать кого-либо, только я один и боль. Наверное, все про меня забыли… или… хуже… умерли. Сколько я тут? Кто ответит? По ходу они забили на меня, как я на них. Ну что, хочу сказать, справедливо, по заслугам, уж кто, как ни я, все это понимаю.

Окаменевший и скрюченный, я стал сам себе психотерапевтом. Не пытаясь познать себя, кто я такой, за что мне все это, начал копаться в себе, искать хоть что-то хорошее. О хороших людях не забывают, а обо мне не помнят. Я вспоминал первые 40 дней – там ничего. Последние десять лет

жизни – ничего. Толстожопая оказалась права – бухло и бабы. Да, не слишком я заботился о своей душе, только эгоизм поправлял, как же легко оправдывать себя перед собой, а перед Аидом не прокатило. В голове мелькнула мысль «что я мог сделать?». Вот и вся психотерапия. Искупая ошибки, я пытаюсь оправдаться перед собой. Получается, что я только сейчас за все заслуги медаль получил.

Шею тянет, двигаться не могу, жалко, нет тела, улыбка маслом растеклась бы по лицу. Чернуха всегда меня радовала, а теперь это собственная история, как тут не смеяться. До смеха мне еще далеко, только этот Гудвин знает, когда. Надо было хоть бабулек через дорогу переводить, а не мразью жить. Раскаяние неуместно, смириться и терпеть, лишь бы не вечно.

Душа живая, только без тела. Совесть не потерялась в могиле, она приклеилась ко мне здесь, в аду. Грызла меня все сильнее и сильнее, лицо матери в слезах видел как единственную картинку, ее голос и вопрос «зачем?» как на повторе крутились в голове. Хорошо, что я мертвый, так бы с ума сошел. Это все только провоцировало боль и удушье.

В своих фантазиях я хотел умереть и воскреснуть, а не сдохнуть. Полежал бы себе пару деньков, собрал публику и обратно – в свою обычную жизнь. Напугал и встал, всех обнять, со слезами. Посмотрел, как я им всем дорог и как они меня любят. Такой простой киношной картинкой я все это видел в своих пьяных эгоистичных мыслях. Я хотел воскреснуть, а не сдохнуть! Здесь меня не встретил апостол, только Люцифер. Он щедро меня наградил привычными для него подарками.

Я перестал вовсе думать о том, как все можно поменять. Не имеет смысла вся фантазия о семье, детях и хороших поступках. Библия всю информацию нам дает, но мы ее не читаем. Зачем? Мы умнее и сами знаем, как поступать. Есть вискарь, а оправдания сами придут. В эту жизнь я вошел без билета, на выходе Аид оказался контролером, а у меня ни денег, ни проездного. Вот и приехал на конечную за возмещением ущерба, касса – впереди, моя тележка полна покупок: аукционная похоть, зависть со скидкой и суицида взвесил себе. Я и не знал, что его я прихватил еще в 20, когда по венам протекал героин вперемешку с подъездной известкой. Какие покупки, такая и цена.

Тут неожиданно появился свет. Гудвин, похоже, ко мне в гости пришел, быть беде. Какой новый аттракцион его щедрости меня ждёт? Да куда уже больше? Только пилорама остается.

– Адреналин?! – услышал я.

– Что?! – он думает, что я заскучал по энергетику, или это такое поощрение?

Я почувствовал жжение в груди: «О-о-о, прям забавляется, сука». Вместо стонов писк восьмибитной «Денди», как будто картридж вырвали во время игры.

– Че за херня?

Меня тряхнуло, снова тряхнуло. По телу пробежал электрический разряд. Свет ударил в глаза, шум вперемешку с голосами. Я вижу лица людей над собой в масках и халатах. Врачи! У них что, тут скорая есть? Нет… Они настоящие, и я настоящий, по ходу стал чувствовать ноги, руки, тело. Да, я живой! Живой!

– А что со мной? Как я тут оказался и что со мной на самом деле?

Поглядев по сторонам, я увидел мать и брата в халатах и слезах. Я жив! А что случилось, мне уже не важно! Я тут чуть жизнь не просрал!

Мне захотелось всех обнять, попросить прощения за все, что привиделось, пока врачи приводили меня в чувство.

Нет, я не умер. Я просто сонный упал с подоконника и пробил себе голову. И пока был в отключке, увидел неслабую картинку… Брат был гостем, а я про него забыл. Уже все не важно, с такой потерей сознания и приобретением другого аж жить захотелось!

Волки

«Тамбовский волк тебе товарищ» – сколько раз я слышал эту фразу! Когда я путешествовал по России, каждый считал своим долгом мне это сказать. Это все, что им приходило на ум, когда они узнавали, откуда я. Большая часть даже не знала, где географически это находится. «Это Сибирь? А от Москвы далеко?» – одни и те же вопросы. Следующий вопрос в рейтинге, который мне задавали про самих волков: «У вас их там много? А ты их видел?». Я не знал, как им ответить, вживую я их не видел. Постоянно придумывал разные истории, такие, чтоб напугать, из разряда – людей едят, деньги воруют и прочую чушь. Дальше по списку были вопросы попроще: «Шкура есть? А покажи фотку волка?». Мне казалось, что все они ждут фотку типа: ну тут мы с волком на пляже, здесь на рыбалке, а вот на картошке, и волк в тельняшке и с сигаретой обнимает меня. Я даже специально съездил в зоопарк и сфоткал одного для показа. Если честно, водка в честь волка и деревянные скульптуры возле леса как символ хозяина. Большего я не знал о них ничего, разве что фраза эта, да и все.

Из Тамбова я убежал в новую жизнь, и как там наши волки, не задумывался. Меня и не тревожила местная жизнь. Честно говоря, я о ней и не думал. Скорее, я просто прожигал свои дни, как и многие моих лет. Мегаполисная жизнь, залитая алкоголем, куда интереснее той, что была дома. Огород, который не знает конца и края, со всей провинциальной возней. Тоска по дому началась позже. В тот момент, когда клубы надоели, она и постучала в дверь с весточкой из дома. Она, видимо, терпеливо меня ждала, пока я нагуляюсь. Именно тоска оказалась моим билетом домой, но об этом я еще не догадывался.

С появлением этой новой подруги в лице тоски я все чаще стал приезжать домой. Дома отдыхал от чужих городов и таких же чужих людей, выдыхая их миры, взгляды и мысли, да и просто слова, которые застревали во мне. Эти застрявшие слова не проходили навылет, как бы я этого ни хотел, они наполняли свинцом мое тело и разум. Лес и поля давали покой и забирали все ненужное, меняли городской свинец на полевые цветы. Родная земля впитывала все, что я с собой привозил. Отлежавшись и набравшись сил, я отправлялся дальше набивать голову все той же грязью.

Вопрос «почему я не живу дома?» я задавал себе много раз, ответа только не давал. Жизнь швыряла меня по стране, составляя мою личную картографию. Из центра страны я попал в Сибирь, а оттуда – на юг, к морю. Сочинское тепло мангалов и ветви пальм взяли в свой плен, но из любого плена можно убежать, было бы желание.

Друзей старался не заводить, жил своей жизнью, по крайней мере, старался. Вся моя поддержка – это жена и сын. В таких городах, где жизнь кипит, я понял, насколько мы все одиноки. Народу в сезон, как воды в море, а поговорить не с кем. Не то чтобы я в этом нуждался, просто понял масштаб трагедии, этой социальной беды. Все живое общение уже давно в телефоне, и все эмоции летят через терабайты и килобайты «видосиков» и «фоточек». Чем больше людей, тем больше руки одиночества. Сколько пустых и одиноких глаз встречаешь каждый день! Эти глаза бегают по людям, выискивая хоть какого-нибудь общения, и все это спрятано за каменным лицом. Я заглядывал в зеркало каждый день, боясь увидеть то же самое в себе.

Тоска по дому никак не проходила. Примерно раз в полгода я хотел вернуться домой. Ездить часто не получалось по разным причинам, хотя и очень хотелось. С ветром я летал домой, это небо везде разное, а ветер один. Закрывая глаза, мы с ним гуляли в наших полях, я слышал шелест берез, гул мороза в стволах деревьев, приход дождя, а вместе с этим в памяти всплывали и запахи. Запах мокрой травы, сырого дерева, сена и земли. Фантазия, никакой магии.

Квартира в Сочи давила на голову. То ли тоска взяла верх, то ли просто устал. Осеннее утро толкнуло к действию, я не смог выехать с парковки. Потратив полчаса на обзвон соседей и ругань, я психанул, накатило так, будто под каток попал. Свой дом вдали от всего этого и точка. Своя земля, все мое, и я хозяин. Сад, летняя кухня, мангал – все, что угодно, лишь бы свобода и меньше людей. Эти «паломники тепла» захватывали все свободные квадратные метры. Здесь и так места, как на пляже в сезон. Надо собирать свой чемоданчик и домой.

Мысль о переезде сверлила голову постоянно: каждая стычка, каждая пробка и толкучка приводили к ней. Этой стабильной мыслью надо поделиться с женой. Она ей не понравится, даже проверять не стоит. Сказать, конечно, стоило, хоть и обреку себя на скандал. Зная характер жены, я был готов ко всему, но не к согласию. Именно по этой причине мы вместе: сначала скандал, а потом рассуждения.

Женщины в каких-то вопросах семейной жизни более прагматичны, она сразу найдет, о чем спросить меня. Естественно, с ее стороны будут те вопросы, на которые я не смогу дать ответа. Мне нужен план, целая стратегия дальнейшей жизни, убедительные слова мне не помогут. Не самая легкая задача, но о легкости не может быть и речи.

Сесть и все рассказать я не мог, нечего было предложить, кроме своего помешательства. Порционно вводил свой замысел ей в голову, чайными вечерами фантазировал вслух при ней, давая уже не намеки, а целый план. Он был понятен, но надежда на то, что передумаю, останавливала ее от конфликтов. Тяжело вздыхая, будто сейчас сорвется в разговор, она глотала мои слова, делая вид, что ей не интересно. Вставала и уходила, потом возвращалась, что-то спрашивала и снова уходила. Битва наших противостояний началась на кухне. Она выстраивала планы на неделю и на месяц, говорила о ремонте и о том, что хочет машину. Каждый из нас бился за свое.

Всю сочинскую зиму я вел себя неприметно, как мышка с сухариком, так я и ходил со своей тетрадкой. На работе смотрел дома из бруса и налаживал контакты с будущим, новым миром. Записывая туда все, что было нужно, не замечая, как идея переросла в цель, какую силу обрело это мое желание. Вся моя мечта потихоньку собиралась воедино, было понимание квадратуры дома, сарая, бани и всего, что я себе надумал. Накидал в тетрадь чертеж и добавил фотографий из интернета к своей мечте. Проблем для ее осуществления я не видел. За зиму исписал толстую тетрадь контактами разных людей и чертежами. Стараясь не упустить ни единого момента, постоянно что-то добавлял. Подумать было о чем: работа, досуг, все, что нужно для нормальной привычной жизни.

Утро началось как обычно – сигарета и кофе. Сочинская весна раздевала людей, дни стали не теплее, а жарче. Сидя на балконе, в лучах утреннего солнца, я решил было поделиться недавно законченным планом с женой. Время меня поджимало, апрель начинался, а значит, пора, иначе все это так и останется мечтой.

– Доброе утро, милый! А что у нас такой серьезный вид с утра?

– Доброе! А что, так заметно?

– Я с тобой пятнадцать лет знакома, кожей тебя чую, давай, говори, что тревожит?

– Мое желание переехать в Тамбовскую деревню никуда не делось, сейчас самое время. Купим домик у леса, заведем скотину, огород, мини-ферма будет.

– Я думала, тебя отпустило. Замолк со своей идей на время, а ты там планы, оказывается, строил?

– Возводил.

– Я из Сочи никуда не поеду, да и в Сочи почему не купить?

– Не хочу, домой хочу.

– Надолго ты туда хочешь?

– Не знаю, может, навсегда.

– Я сомневаюсь. Ты хочешь обстановку сменить. Просто подумай о том, что здесь останется? Бизнес на кого бросишь? Мы с тобой уедем, а там ни медицины, ни образования, пустота…

– Я думал про это все. Все просчитал от работы до развлечений. Больницы и школы там есть, если ты забыла.

– Федечка, съезди на пару недель один туда, все посмотри, взвесь, оно, глядишь, и легче будет.

– Легче не будет, я всю зиму об этом думал.

Чтобы не быть голословным, я показал все наработки за зиму. Она мельком глянула и поняла, что меня не остановить. Ее надежды рухнули в один миг. День прошел с собирания вещей и мыслей в кучу. Милая моя делала вид, что все хорошо, она молчала и вела себя, как обычно, но тревогу в глазах не скроешь. Глаза выдавали все ее переживания и чувства. Они пускают за грань, за которой спрятана истина. Это слова и мимика могут врать сколько угодно, но глаза – нет.

Глаза – предатели разума. Я особо не объяснял ей, что да как, и это вызывало кучу вопросов ко мне. Они буквально ходили за мной по комнате, но не были озвучены.

Вечером я обнял ее и начал рассказывать подробности и детали. Я же знаю, что кроме нее у меня нет никого, к тому же ей там понравится, но не сразу. Тамбов не только мой дом, но и её тоже. Теперь у меня были все ответы на все ее вопросы.

– Не волнуйся так. Я хочу там дом и свободу, пространство, где все мое. Подальше от людей и поближе к природе. Устал я от квартиры, тесно мне, курортники полуголые со своей нерасторопностью… Там же еще зима, снег, а здесь только дожди. Я понимаю, мы семья и надо учитывать и твои желания, но тебе понравится, поверь! Пойми меня, вся эта суета меня выбивает из равновесия, тут красиво, тепло, но тесно. Там собак заведу, кошку, место для гостей будет, твои, мои друзья. Здесь у нас стены из бетона и балкон вместо двора. Не переживай так.

– Я все понимаю, но не хочу в деревню, тем более тратить на это деньги. Мы только жить нормально начали, а ты сейчас все «зароешь» в эту свою мечту. Почему деревня? У тебя же дом свой есть, у меня там квартира?

– Он не подходит, он в городе. Я хочу у леса – смотреть, трогать, ощущать. Мы с тобой все по городам да по городам. Пробки эти вечные. А если не понравится, всегда вернуться можно. Квартира тут есть.

Она обняла меня за шею и уткнулась лицом в грудь. Я погладил ее по спине своей теплой рукой, пытался успокоить. Она могла сколько угодно психовать, но меня не свернешь, это мы оба понимали.

– Давай спать? Я утром рано выезжаю.

Поцеловав меня, она опять уткнулась лицом в меня.

Молча стояли возле машины, тяжело вздыхая, никак не отпускала. «Ты еще не ухал, а я уже скучаю!» – сказала она. Только сейчас понял, насколько одержим был своей мечтой. «Будь аккуратнее!» – прошептала она снова. Поцеловав еще раз, разжала свою стальную хватку. Я тронулся, а она смотрела вслед, будто не домой еду, а на войну.

Дорога вела меня через наш лес, на самом въезде стоял один из символов всей области, как всегда усеянный проезжающими мимо машинами. Всем хотелось ту самую заветную фотку с волком. Все эти толпы месили грязь, лишь бы как можно ближе подобраться к нему. Вот и сегодня здесь все, как всегда, около десятка людишек. Прошмыгнув мимо них, я уселся на скамейку в лесу. Воздух показался родным, и вся усталость от дороги пропала. «Я дома!» – прошептал я. «Здравствуй, хозяин, товарищ и брат. Как же я скучал по тебе!» – все так же бормотал себе под нос. Приехал я домой к матери. Помимо жены, я хотел, чтобы меня поняла мама и как-то поддержала. Она меня выслушала, для ответа мне ей нужно было время. Эта тишина меня пугала. С мамой мы схожи по характеру, каков будет ответ, я догадывался.