Десантник. Дорога в Москву

– Ладно, Вась, опускай свой машинпистоль, отбились мы. Сейчас локтевские местность зачистят, и можно уходить.

– Точно? – особой уверенности в голосе сержанта не ощущалось.

– Да хрен его знает, – задумчиво пробормотал Степанов, после недолгого колебания протягивая Борисову пустой «кекс» и отстрелянную ленту. – На, прибери в сумку, если будет время, можно у побитых разведчиков патронов натрофеить. А нет, так потом выбросим, невелика ценность. Насчет твоего вопроса? С этими-то мы наверняка покончили, тут без вариантов. А вот с теми, что аэродром штурмовали – непонятка. Всех мы положили или нет…

– А чего там было, на аэродроме-то? – заволновался Василий. – Мы ж и не знаем ничего, только и слышали, что стрельбу какую-то, взрыв. Затем «ишачок» мотором гудел, взлетал, похоже, уж я-то не ошибусь. Потом снова из пулеметов лупили, и авиационных, и обычных. Вы на немцев наткнулись, да? А пилоты, баошники – с ними чего? Успели уйти?

– Вась, давай я тебе попозже расскажу, ладно? – Леха вовсе не собирался прямо сейчас живописать товарищу трагедию, свидетелем которой он стал. – Обслуга успела уйти и один из истребителей тоже.

– А…

– Оставить разговоры! – рявкнул наученный опытом десантник, помнящий, что уставное обращение – лучший способ успокоить взволнованного товарища, настроив того на деловой лад. – Русским языком же сказано – позже! Ну?

– Так точно, – захлопал ресницами летун. – Виноват.

– Все, отбой, поднимайся. Наши вон уже до дороги добрались, значит, и нам пора сворачиваться.

Словно подтверждая его слова, в наушнике гарнитуры раздался голос Локтева:

– Всем номерам, чисто, мы закончили. Уходим. Противник уничтожен, потерь нет. «Нулевой-раз», трофеи собирать некогда, это явно не вся группа, так что уходим налегке и быстро. Порядок движения прежний.

* * *

Размеренно топая рядом с Батищевым, Леха искренне вздохнул:

– Знаешь, Михалыч, если честно, жалко, что с самолетом не срослось! Так хотелось красиво уйти, по-нашенски, по десантному. Да и не летал я давно, с самого дембеля. Соскучился по небу.

Смерив десантника быстрым взглядом, особист неожиданно пробормотал:

– Это тебе, разведка, хотелось. Поскольку вы с товарищем старшим лейтенантом летать привыкли, кто в небесах, а кто и повыше. Ну и с Васькой, понятно. А я, ежели начистоту, этого дела до жути боюсь. Вот такая, понимаешь, закавыка…

От услышанного Степанов даже с шага сбился:

– Михалыч, так ты чего, ни разу на самолете не летал? Про парашют даже и не спрашиваю.

– Не довелось, – смущенно отвел тот взгляд. – И особого желания как-то не испытываю. Нет, ежели приказ будет – это одно, супротив приказа не попрешь, понятно, а вот по собственной инициативе? Увольте.

– Высоты боишься?

Батищев тяжело вздохнул:

– Да вот боюсь, признаться. Как ты выражаешься – аж до усрачки. Если выше третьего этажа поднимусь да из окна вниз взгляну – даже подташнивать легонько начинает. Доктор в нашем госпитале это как-то по-умному обозвал, «Высотобоязнь», что ли. Эдакая незадача… – и, видимо, поняв, что сказал лишнего, угрюмо насупился: – Так, все! Нечего зазря языками чесать!

– Да нечего, нечего, – примирительно хлопнул его по плечу Алексей, пряча улыбку. – Кстати, совершенно зря стесняешься, в моей роте после первого прыжка сразу двоих отсеяли. По причине этой самой высотобоязни.

– А как же они с парашютом-то сиганули? – искренне заинтересовался Батищев, в глубине души благодарный товарищу за поддержку.

– Так в том-то и дело, что не сиганули, – фыркнул десантник. – Как к десантному люку подошли – первый прыжок мы с Ми-8 делали, это вертолет такой, – так и все. Ступор, паника. Ну, в смысле, прыгать отказались. Не насильно ж их наружу выкидывать? Хотя до того ничего подобного за ними не наблюдалось, и полосу в числе первых проходили, и «крокодилы», и вышку-четвертак. Нормально все было. Но вот с настоящей высоты прыгнуть не смогли. Перевели по-тихому куда-то в наземные части.

На сей раз контрразведчик просто промолчал, многозначительно кивнув головой. Хоть и хотелось, конечно, узнать, что это еще за крокодилы с вертолетами такие. А вот с вышкой никаких особых вопросов не возникло: и так понятно, что парашютная, навроде тех, что в парках культуры и отдыха по линии ОСОАВИАХИМа стоят. Ну, а «четвертак» – это, видимо, высота, двадцать пять метров…

Интерлюдия

Москва, утро следующего дня

Народный комиссар внутренних дел устало помассировал натертую дужками пенсне переносицу. Хотелось нормально выспаться, однако сейчас подобное было поистине недостижимой роскошью. Впрочем, как и вчера, и позавчера… Привычный режим дня остался в далеком, теперь уже невероятно далеком прошлом, возврата к которому в ближайшие годы точно не будет. Поскольку победа «На вражьей земле малой кровью, могучим ударом» осталась не более чем словами довоенной песни из довоенного же кинофильма[7 - Песня из кинофильма «Если завтра война» (1938), автор слов – В. Лебедев-Кумач.].

Осталась в двадцать первом июня одна тысяча девятьсот сорок первого года.

Нет, всесильный нарком, разумеется, знал, что немцы нападут. И даже примерно знал, когда именно это произойдет, хоть доводимые разведкой и называемые многочисленными перебежчиками сроки и гуляли в достаточно широком диапазоне, от середины мая до середины же июля. Или даже начала августа.

Впрочем, большинство информаторов датой начала фашистской агрессии все же называло именно двадцатые числа июня. В конце весны гитлеровцы еще не были готовы, а тянуть до августа просто не могли – уж больно сложно объяснить сопредельной стороне огромное количество скопившихся на границе войск. Да и невозможно слишком долго держать на одном месте такую орду: три группы армий, «Север», «Центр» и «Юг», одних только дивизий в первом стратегическом эшелоне больше полутора сотен – не шутка, знаете ли!

Да и информация об участившихся диверсиях в приграничных районах, хоть и с запозданием в несколько часов, но доходила. И даже название конкретного подразделения озвучивалось – полк особого назначения «Брандербург-800». Переодетые в форму бойцов РККА и сотрудников НКВД, прекрасно разговаривающие на русском языке, диверсанты действовали нагло, практически не скрываясь, что, стоит признать, порой лишь способствовало успеху. Резали провода, нападали на пограничников и командиров, устраивали диверсии на железной дороге, сеяли панику среди мирного населения, захватывали и удерживали до подхода основных сил мосты…

Руководство великой страны отлично понимало, что срок настал и изменить уже ничего нельзя, и готовилось к этому. В чем-то судорожно, в чем-то – с холодной злой решительностью, но готовилось. Изо всех сил стараясь при этом, чтобы оные приготовления остались незамеченными до самого последнего момента.

Все необходимые директивы были разосланы, в несгораемых сейфах дожидались своего часа засургученные пакеты… они не успели всего ничего, самую малость. Но факт оставался фактом – они не успели. И потому сейчас имели то, что имели – полторы недели этого самого блицкрига. Всего полторы недели, шени дэда, но уже окончательно потеряны Гродно, Вильнюс, Луцк, Ровно, Минск, Львов и Рига, немцы рвутся к Киеву, Смоленску и Ленинграду! Не успели, прохлопали, понадеялись на русский авось…

Сильно, до боли сжав несколько раз веки, Лаврентий Павлович привычным усилием воли прогнал пораженческие мысли. Глупости все это, просто усталость – и не более того. Они победят, обязательно победят. Так победят, чтобы никому – вообще никому! – впредь даже мысль такая в голову прийти не могла, нападать на советскую страну! Образцово победят, показательно. Жаль только, пока непонятно, как быстро это произойдет, поскольку положение на фронтах, прямо скажем, аховое…

Отвлекшись от невеселых мыслей, Берия опустил взгляд, раздраженно прихлопнул пухлой ладонью несколько лежащих на столешнице листков бумаги, покрытых убористыми машинописными строчками. Еще и ЭТО на его голову! И как, скажите на милость, к подобному относиться?! А самое главное – КАК докладывать Самому? И ведь отложить в ту самую хрестоматийную «дальнюю папку» никак не получится, поскольку информация поступила сразу от нескольких ведомств – тут и родные органы отметились, и ГРУ, и даже внешняя разведка. Причем, так уж совпало, сведения от всех трех источников пришли практически одновременно.

Наркомвнудел тяжело вздохнул.

Так как Иосиф Виссарионович уже наверняка в курсе, затягивать с докладом не стоит, поскольку не поймет. Итак, что мы имеем? В Белоруссии при невыясненных обстоятельствах убит генерал-полковник Гейнц Гудериан, командующий Второй танковой группой. После чего в этой же деревне практически полностью уничтожен целый танковый батальон из состава 28-го полка 18-й ТД. Приятно? Даже очень. Полезно? Еще как.

Вот только дальше начинается сущая нелепица: заслуживающий абсолютного доверия источник в Берлине сообщает, что произошло это с применением некоего неизвестного бесшумного оружия, с одинаковой легкостью поражающего и живую силу, и любую бронетехнику, вне зависимости от толщины брони. Виновной в разгроме считают русскую диверсионную группу. Сообщивший об этом немецкий контрразведчик, проводящий расследование гибели Гудериана, также докладывает, что имеет в распоряжении некий секретный электрический прибор, аналогов которому не существует в природе. Прибор, служащий для «дальней связи посредством радиоволн, а также в качестве миниатюрного телевизионного проигрывателя для просмотра цветных фотокарточек высочайшего разрешения, микрофильмов и топографических карт» – эту цитату из донесения фашистского контрразведчика берлинский агент передал без купюр.

После чего абверовец внезапно бесследно пропадает. Вместе с этим самым чудо-прибором, что любопытно.

Вроде бы ничего столь уж невероятного, чтобы погрузить в глубокую задумчивость целого народного комиссара. Вот только дальше все становится еще интереснее. Непонятная разведгруппа снова обнаруживается в районе Борисова, где наши войска из последних сил пытаются удержать несколько стратегических мостов через Березину. Если не удержать или, в крайнем случае, не уничтожить переправы, путь к Смоленску и далее к столице с наиболее выгодного стратегического направления вдоль шоссе Минск – Москва окажется свободен. Ведь именно сюда, согласно данным разведки, направлен один из основных ударов группы армий «Центр», успешно реализуемый 18-й ТД Второй танковой группы Гудериана!

Но мосты один за другим взлетают на воздух вместе с переправляющейся гитлеровской техникой и живой силой, пораженные тем же неведомым оружием, о котором сообщает в Берлин майор Ланге – именно так звали пропавшего абверовца. И не только мосты: заодно уничтожается и скопившаяся возле переправ бронетехника. Подобное тоже оказывается весьма кстати, поскольку войска второго стратегического эшелона ещё только прибывают на рубеж Орша – Могилев, и теперь у них появляется куда больше времени для развертывания.

Но и это еще не конец: огнем удивительного оружия сбивается как минимум полдесятка вражеских бомбардировщиков – по другим свидетельствам, и того больше, чуть ли не десять! Кстати, да, именно что «по свидетельствам»: информация однозначно и многократно подтверждена бойцами и командирами 1-й Московской мотострелковой дивизии полковника Крейзера и сводной группировки корпусного комиссара Сусайкова и полковника Лизюкова. И все – абсолютно все наблюдатели, в том числе и местные зенитчики! – сходятся в одном: непонятное оружие стреляло абсолютно бесшумно, выбрасывая нечто вроде коротких «лучей смерти» из научно-фантастического романа советского писателя Алексея Толстого! Которые с одинаковой эффективностью поражали и танки, и самолеты, и пехоту. Очень, очень любопытно… и непонятно…

Народный комиссар усмехнулся – как там Бисмарк говорил: «Врут после охоты и перед выборами, но нигде не врут так, как на войне»?[8 - Данная фраза действительно приписывается рейхсканцлеру Германской империи Отто фон Бисмарку. Но не менее известна и другая крылатая фраза, якобы являющаяся любимой поговоркой легендарного партизана Сидора Артемьевича Ковпака: «Нiде так не брешуть, як на полюваннi, риболовлi та на вiйнi» («Нигде так не врут, как на охоте, рыбалке и на войне»). Понятно, что слышать об этом летом 1941 года товарищ Берия никак не мог.] Вот то-то и оно. Если даже зенитчики, вместо того чтобы записать сбитых на свой счёт, честно доложили о стрельбе неизвестных лиц из неизвестного оружия, значит, там действительно произошло нечто совершенно необычное.

Лаврентий Павлович коротко встряхнул головой: ну не марсиане же они, в самом-то деле, эти самые «секретные диверсанты»?! Не из космоса же прилетели?!

Тяжело вздохнув, народный комиссар пробежал взглядом последний машинописный лист.

Переданное советским агентом сообщение из Берлина может оказаться дезинформацией или элементом многоходовой игры вражеской контрразведки.

Измотанные многодневными боями в районе Борисова красноармейцы могут искренне заблуждаться, подсознательно выдавая желаемое за действительное («Ну да, ну да, прямо все несколько десятков опрошенных сразу!» – иронично хмыкнуло второе «я»).

Но вот ЭТО уж точно не объяснишь ни запредельной усталостью, ни фашистской фальшивкой. Да, собственно, вовсе ничем, пожалуй, не объяснишь!