Массинисса. Из заложников – в цари. Книга 1. По дороге в Карфаген

Царь рассказывал сыну о сражениях, в которых участвовал, и тактике действий нумидийцев, а Бодешмун обучил его верховой езде. Любимого коня – белоснежного жеребца Эльта – царевичу выбрал именно наставник. Кони белой масти были редкостью в массильском войске, воины традиционно предпочитали черных и гнедых лошадей: их легче было спрятать, они не так выделялись на фоне вечно зеленой растительности Большой степи. Это было важно для воинов, которые частенько отправлялись в разведку, где малозаметный конь был для них серьезным преимуществом. Из-за этого Эльт долгое время был без хозяина и, стоя в конюшне, с тоской поглядывал на своих сотоварищей, резво носившихся с седоками на спине.

– Не обращай внимания на его расцветку, важнее характер животного и ваше с ним взаимопонимание, – говорил Массиниссе Бодешмун, подводя ученика к белоснежному жеребцу. – Какая тебе разница, какого цвета будет конь, который спасет тебя от смерти?

Некоторое время Эльт присматривался к новому хозяину и неохотно выполнял его приказы. Но когда почувствовал крепкую руку и заботу царевича, который каждое утро не забывал приносить ему что-либо вкусненькое, проникся уважением и любовью к своему первому хозяину.

Для нумидийца лошадь – очень значимая часть его жизни, и найти верного, доброго коня для него очень важно. Эти животные были не такими высокими и статными, как жеребцы и кобылы, на которых разъезжали родовитые карфагеняне. Пунийцы могли позволить себе лучших коней мира, которых везли к ним из Европы и Азии. Однако нумидийские лошадки были очень быстрыми и выносливыми. А еще из-за своих коротковатых ног они очень хорошо маневрировали на поле боя, и если враги на своих длинноногих лошадях догоняли их, то настигнуть петляющих, как собаки, массильских коней им было не под силу.

Бодешмун продемонстрировал Массиниссе несколько приемов, как уходить от вражеской погони, и царевич довольно успешно освоил этот опыт. А еще наставник показал ему, как забираться на коня, если ты ранен и упал с него в пылу битвы. Нумидийская лошадь никогда не оставит своего седока, пока он живой. Коня приучали ложиться на землю рядом с раненым воином, чтобы человек смог закинуть ногу на спину лошади. После этого четвероногий друг поднимался и выносил хозяина из схватки.

Бодешмун велел Массиниссе изучить этот трюк. Царевичу так жалко было, что на тренировках его белоснежный Эльт становится или серым от пыли, или зеленоватым от травы, но делать было нечего – важный элемент надо было осваивать. Благо самому коню это тоже нравилось. Он аккуратно укладывался рядом с лежащим Массиниссой и, повернув голову, нетерпеливо поглядывал на него: мол, давай забирайся скорей.

Зато потом они направлялись к Циртке – небольшой речушке, протекавшей рядом с городом Циртой и отчасти давшей столице Массилии ее название, – и окунались в прохладные воды. Здесь Массинисса тщательно, со старанием, отмывал своего верного друга, пока тот не приобретал свой прежний цвет. Царевича забавляло, что Эльт при этом очень смешно фыркал, когда вода попадала ему в нос, и качал головой, пытаясь тряхнуть мокрой гривой.

А потом они летели стрелой по степи, чтобы просохнуть, не дожидаясь, пока их высушит жаркое африканское солнце. Массиниссе было по душе ощущение скорости и свободы, которое давали эти скачки. Нравились они и Эльту, который, казалось, был неутомим и мог унести своего седока туда, куда тот пожелает, – хоть на край земли.

Но вскоре такие поездки пришлось значительно сократить. Царевича, по приказу царя, стал учить чтению, письменности, математике, географии и языкам уже упоминавшийся лекарь-грек Пеон, который оказался еще и неплохим учителем. Массинисса и Бодешмун в тот период еще сильней сблизились во взглядах, считая, что все эти науки – бесполезное занятие.

Массиниссе хорошо давались языки: он довольно сносно освоил греческий, мог немного изъясниться по-пунийски и даже чуть-чуть изучил латынь. Все остальное его не прельщало, но открыто выступать против царского повеления он не решался и покорно ходил на уроки, сидя на них со страдальческим видом. Энергичному мальчишке очень не хотелось учиться, он частенько жаловался Бодешмуну, и тот его понимал. Старый воин прекрасно прожил свои годы без всех этих знаний и поддерживал мнение Массиниссы, считавшего, что ему не понадобится многое из того, что преподавал нудный Пеон.

И кроме того, ученик и наставник, как уже говорилось, знали друг о друге тайны, которые нерушимо хранили ото всех…

Как-то давно, когда царевич был довольно мал, он, едва научившись ходить, частенько настойчиво следовал по дворцу за Мисагеном, прося взять его с собой поиграть. Тот быстро убегал и дразнил братишку, который никак не мог его догнать. А однажды и вовсе, спрятавшись за углом, подождал, пока младший подбежит, и подставил ему подножку. Массинисса, споткнувшись, пролетел приличное расстояние и основательно приложился лбом о каменный пол. Мальчик громко заревел, а старший брат принялся над ним еще и посмеиваться.

Заметив это, Бодешмун разулся и, быстро подбежав к месту действия, основательно наступил на ногу Мисагена, которую тот не успел убрать. Теперь братья-царевичи разревелись в два голоса, и на этот дружный громкий хор стали собираться слуги дворца. Прибежала и царица, подхватившая на руки старшего. Младший тут же привычно вскарабкался на руки Бодешмуна и почти сразу успокоился, обхватив учителя за шею.

Аглаур же, прижимая к себе первенца, тщетно пыталась прекратить его непрекращающийся рев. Тогда она не удержалась от язвительного замечания:

– Может, тебе и первого нашего сына взять на воспитание, Бодешмун? Вон как ты с Массиниссой ловко управляешься. Интересно, а у царя на него время бывает или он все время с тобой?

– У царя всегда находится время для общения с сыном, – не моргнув глазом, соврал Бодешмун. – А Мисагена, я думаю, ты, царица, и сама сможешь хорошо воспитать, если только будешь с ним построже…

Аглаур вспыхнула от гнева, но взяла себя в руки. Глядя, как доверчиво и по-хозяйски Массинисса обнимает своего учителя, она почувствовала ревность и сожаление оттого, что муж не позволяет ей общаться с младшим сыном.

Помолчав, она спросила:

– Массинисса напоминает тебе твоего Агхата?

Приветливо улыбавшийся ей Бодешмун вмиг посуровел:

– Я бы не хотел говорить об этом, царица…

– А кто такой Агхат? – тут же заинтересовался Массинисса.

– Я тебе потом расскажу, – хмуро пообещал учитель.

– И почему ты снова не женишься? – поняв, что попала по больному месту, продолжала доставать его Аглаур.

Ей нравился этот добродушный здоровяк – и как мужчина, и как человек, который достойно воспитывал ее сына. Но он всегда при виде ее сохранял невозмутимость, в отличие от почти всех других мужчин дворца, которые тайно буквально пожирали глазами красавицу-царицу. Такое преувеличенное внимание она могла простить, но равнодушие по отношению к ее прелестям – никогда!

Аглаур продолжила:

– Любая женщина Восточной Массилии была бы счастлива, если бы лучший воин царской армии привел ее хозяйкой в свой дом. Почему же ты этого не сделаешь?

Бодешмуну явно не нравились эти расспросы. Он из последних сил сдерживался, чтобы не ответить царице какой-нибудь грубостью. Все мышцы на его лице напряглись, и руки, державшие Массиниссу, стали твердыми, как железо.

Царевичу стало неуютно и даже страшновато в его объятиях. В наступившей звенящей тишине он вдруг тихонько попросил:

– Бодешмун, отнеси меня в туалет…

– Прости, царица, в другой раз договорим. – И наставник быстро унес прочь Массиниссу, прошептав ему по дороге: – Спасибо, сынок! Ты меня здорово выручил!

– И просьба – не наступай больше Мисагену на ногу! Помни, что он тоже царевич! – едва успела крикнуть ему вслед раздосадованная Аглаур.

– Да, мамочка! Мы так хорошо играли с Массиниссой, а этот Бодешмун пришел и испортил нам всю игру, – вновь захныкал слегка упокоившийся Мисаген, почувствовав материнскую поддержку. – Скажи отцу, пусть его накажут!

– За что накажут?! За то, что ты Массиниссе сделал подножку, а его телохранитель за него заступился? – неожиданно жестко спросила мать, которая все видела собственными глазами. – Прекрати реветь и помалкивай об этом! Если царь узнает, то накажет тебя и меня, а не Бодешмуна!

– Но почему?! – искренне возмутился Мисаген, явно не чувствуя никакой своей вины.

Царица внимательно посмотрела на него и вздохнула:

– И в кого же ты у меня такой?

Вражда братьев не прекращалась. Точнее, поводы для ссор искал неугомонный в этом плане Мисаген.

Несколько лет назад, когда Массиниссе было уже десять лет, Мисаген, тогда еще живший в Цирте, подговорил старших мальчишек, болтавшихся по улицам города, не брать младшего играть с ними, а когда тот стал настаивать, ему, ничего не объясняя, задали хорошую трепку.

Измазанный в крови, в изодранной одежде, Массинисса прибежал к Бодешмуну, который возился с доспехами, надраивая металлические пластины и подтягивая кожаные ремешки.

Царевич закричал:

– Убей их! Они подняли руку на сына царя!

Бодешмун, не задавая лишних вопросов, взял меч и с грозным видом зашагал к мальчишкам.

Испугавшись его суровой решимости, Массинисса вцепился в руку наставника:

– Ты что, и вправду их убьешь?

– Конечно, – остановившись, сказал тот. – Только, знаешь, заодно придется убить и их родителей за плохое воспитание детей. Кажется, среди них конюх, ухаживающий за твоим любимым конем, и твоя няня, растившая тебя с младенчества. А что мне делать с царевичем, который, видимо, и подговорил их всех проучить тебя? Помнится, он твой старший брат. После того как я убью и его, твой отец велит казнить меня и будет прав. И вот так из-за твоей прихоти погибнет куча народа. Ты этого хочешь, сынок?

Массинисса насупился. Потом, решительно смахнув слезы, пробурчал:

– Ладно, не убивай никого. Я сам виноват, что лез к старшим. Но ведь я хочу с ними играть, а Мисаген все время подговаривает их против меня. А еще мне не нравится, когда меня бьют.

– Для того чтобы с тобой играли, ты должен или заинтересовать их как-то, или заставить себя уважать.

– Но они сильнее…

– Это неважно. Давай с тобой договоримся: сегодняшнее происшествие мы оба сохраним в тайне…

Массинисса с готовностью кивнул. Тогда впервые Бодешмун приложился своим лбом к его лбу, что с тех пор стало их тайным знаком.

– А за это я приглашу тебя к себе в гости и научу драться, – пообещал учитель.

Царевич даже обрадованно подпрыгнул на месте, забыв про все свои неприятности. Хотя дом Бодешмуна располагался неподалеку от дворца, наставник никогда еще не приглашал его к себе. Впрочем, он вообще никого не приглашал. Во всяком случае, из разговоров воинов царской сотни охраны Массинисса ни разу не слышал, чтобы кто-то бывал дома у Бодешмуна.

Когда они пришли, на пороге хозяина встречали три женщины: степенная худенькая ливийка, пухленькая мавретанка средних лет и юная гибкая чернокожая нубийка.

– Займитесь царевичем, – велел Бодешмун, протягивая доспехи и пояс с оружием.

Все это приняла у него нубийка и унесла в спальную комнату, игриво двигая бедрами. Наставник задумчиво засмотрелся на нее, но тут же обратил взор на Массиниссу, который вошел следом в большую прихожую. Царевича тут же взяли в оборот две пары женских рук. Ливийка занялась стиркой и починкой одежды, а мавретанка принесла большую купальню, налила в нее теплой воды, усадила туда мальчугана и принялась смывать с него кровь и грязь. Массинисса переносил боль стойко, и Бодешмун, устроившись неподалеку на ложе, даже похвалил его за это.

Тем временем вернулась нубийка и принялась неторопливо накрывать на стол. При этом дочь пустыни, привыкшая ходить почти обнаженной, умудрилась так надеть на себя непривычное ей нумидийское одеяние, что оно больше показывало ее прелести, нежели их скрывало. И, раскладывая пищу на маленьком столике, негритянка демонстрировала все это не только хозяину, но и мальчугану, впервые увидевшему такое зрелище.

Правда, заметив его живой интерес, объемная мавретанка загородила собой эту картину и принялась мыть голову царевича с мылом, отчего тот сразу зажмурился. Мыло все равно попало в глаза, и он раздосадованно заойкал. Женщина тут же вылила на него кувшин теплой воды, тщательно промыв ему лицо.

Бодешмун, снисходительно наблюдая за этим, все же пожурил девушку:

– Зита, не устраивай представление. У нас в гостях царевич. Он еще ребенок…

– Но ему все равно когда-то предстоит становиться мужчиной. Пусть уже сейчас учится ценить женскую красоту, – кокетливо сверкнула белозубой улыбкой нубийка.

– Ему это предстоит в будущем, – сказал наставник и добавил твердости в голосе: – И не в моем доме. Ты поняла?

Обиженно поджав губы, красотка Зита поклонилась и молча вышла.

– Правильно, хозяин, – смывая мыло с царевича, сказала мавретанка. – Нубийка не знает меры ни в шутках, ни в бесстыдной одежде.

– Ни в постели, – поддержала ее ливийка, которая принесла широкое полотенце и помогла мавретанке заворачивать в него Массиниссу. – Она так громко кричит, когда бывает с вами по ночам, что не уснуть…

– За то и держу, – сердито проговорил Бодешмун. – Ну-ка, прикусите языки! Усаживайте царевича за стол и оставьте нас.

Теперь насупились и другие две женщины. Они отнесли мальчишку к столу, усадили на ложе и удалились.

Бодешмун угощал Массиниссу фруктами и водой с медом. Будучи сладкоежкой, тот уплетал все с жадностью, по ходу дела интересуясь:

– А почему Зита кричит по ночам?

Бодешмун поперхнулся вином, и царевич впервые увидел, как старый воин чуть покраснел.

– Ей, наверное, снятся страшные сны? – предположил мальчуган. – Мисаген иногда тоже кричит. Просыпается весь потный и рассказывает страшные истории, которые видит во сне.

Братья некоторое время жили в одной комнате по просьбе Аглаур. Она надеялась хоть так примирить их и наладить отношения между ними. Ни к чему хорошему это не привело, и вскоре их вновь вернули по своим отдельным спальням.

– Да, сны, наверное… страшные, – торопливо поддержал его Бодешмун и тут же сказал: – Царевич, ты обещал никому и ничего не рассказывать о том, что увидел и услышал здесь. Я никого и никогда не зову к себе в дом, ты мой первый гость.

– А эти женщины – твои жены?

– Нет, они служанки. Ты знаешь, рабов нумидийцы не заводят. Эти женщины свободны, и, если захотят уйти к другому мужчине, я не буду их держать. Но они не уходят.

– Почему?

– Я стараюсь одинаково хорошо к ним относиться: защищаю, говорю им хорошие слова, дарю подарки, забочусь об их будущем.

– А почему не женишься и не заведешь детей?

Массинисса повторил слова, которые он помнил из разговора матери с учителем. К тому же совсем недавно он случайно услышал, как об этом же болтали воины царской сотни.

Наставник помрачнел, выпил большой бокал вина и, помолчав, проговорил:

– Моя жена и сын погибли, попав с караваном в засаду. На них напали разбойники под городом Чевеста. Напавшие узнали, чьи они родные, и, убив их, отомстили мне за то, что я уничтожил немало их товарищей. Я не знал тогда, что родные едут ко мне, иначе сам бы их встретил и защитил. Или погиб бы вместе с ними… С тех пор я поклялся богам, что больше не женюсь и не буду заводить детей. Я не хочу, чтобы мое сердце еще раз разрывалось на части от горя.

– Как звали твоего сына? – поинтересовался Массинисса, у которого от жалости к наставнику навернулись слезы.

– Агхат. Он был похож на тебя, и поэтому ты мне очень дорог, царевич. И еще я благодарен твоему отцу за честь, которую он оказал мне, сделав твоим телохранителем.

Массинисса прильнул к крепкому плечу наставника:

– Ты мне тоже дорог, Бодешмун. Ты мне как второй отец.

– Спасибо, царевич, – улыбнулся тот и добавил: – Только не говори никому об этом, иначе царь узнает и может обидеться.

– А почему ты поцеловал ему руку? – наконец решился задать мучивший его вопрос Массинисса.

– Потому что я уважаю и люблю твоего отца, – серьезно сказал Бодешмун. – И, если будет нужно, умру за него, не задумываясь.

– Почему?

– Потому что он хороший царь. Он думает о стране, старается сделать ее лучше, сильнее. Он заботится о воинах. Ну и другим людям при нем неплохо живется. Как его не любить?

Массинисса, довольный тем, что хвалят отца, кивнул. Потом он спросил:

– А как эти женщины попали к тебе в дом?

Бодешмун отхлебнул вина и ответил:

– Ливийка находилась в том же караване, где были мои жена и сын. Она единственная спаслась, потеряв в той резне всех своих родных. Ее привезли ко мне, она все рассказала. Нас с нею связало общее горе… На женитьбе она не настаивала, так и живет у меня с тех пор.

Мавретанка – жена моего друга, погибшего на войне. Умирая, он попросил забрать ее к себе, потому что она чужестранка и ее не любили в его семье. А у них с другом была большая любовь. Вернувшись с войны, я отдал ей его деньги и предложил отвезти ее на родину, но, по их мавретанским законам, возвращение замужней женщины в свою семью – позор. Ее обязаны были бы убить свои же родные. Тогда я предложил ей остаться у меня, и со временем она очень сдружилась с моей ливийкой.

– А как к тебе попала Зита?

– О-о, это долгая история! Погоди, я налью себе еще вина.

Заинтересованный Массинисса еле дождался, пока Бодешмун неторопливо наполнил свой бокал и продолжил:

– Как-то мы сопровождали наших купцов в портовый город Иол. Те продали там свои товары, остались ночевать. Ну и мы, сопровождавшие их караван воины, решили потратить свои деньги в одной из таверн.

– А на что потратить? – поинтересовался Массинисса.

– Ну… там много чего интересного бывает… Вырастешь, сам там побываешь и все поймешь! Не перебивай, а то не расскажу, что было дальше! – немного рассердился наставник.

Массинисса умоляюще сложил руки – мол, больше не буду, – и Бодешмун смягчился.

– Там танцевали девушки. Одна из них и была Зита. Она плясала лучше всех, и к ней многие лезли…

«Зачем?» – едва не спросил царевич, но, вспомнив об обещании, на всякий случай даже зажал себе ладошкой рот.

– Обидеть пытались, – по-своему объяснил наставник. – Пунийские моряки затеяли драку за нее и в этой толчее саму Зиту едва не раздавили. В общем, я решил за нее заступиться, моряков тех успокоил. Она потом только для меня весь вечер танцевала в благодарность. Видя это, хозяин таверны стал уговаривать забрать ее, то есть купить. А то из-за этой красотки у него чуть ли не каждый вечер драки, сломанные столы-стулья, побитая посуда, неприятности с властями.

Я предложил девушке уехать со мной, и она тут же согласилась. Хозяин таверны, хитрый торгаш, увидел, что Зита мне нравится и я готов на все условия, и тут же затребовал за нее очень большую цену. У меня с собой столько не было, но все мои верные товарищи вывернули свои кошельки и добавили перстни и браслеты. В общем, хватило. Я парням потом все долги отдал, разумеется. А Зита теперь в моем доме! И танцует только для меня. Любуюсь ею и думаю: не зря я ее у целой команды моряков тогда отбил!

Массинисса потеребил задумавшегося учителя за рукав:

– А когда ты меня научишь так драться?

– Да прямо сейчас! Мы с тобой уже изрядно выпили: я – вина, ты – воды с медом. Сейчас самое время выяснить, кто из нас сильнее. Так ведь делают все воины в тавернах и на пиршествах в военных лагерях, – пошутил Бодешмун.

После этого в большом зале он продемонстрировал мальчугану несколько приемов борьбы: захваты, подножки, удушение, броски. Проверил, как ученик усвоил эти уроки и только после этого отвел его во дворец.

Впоследствии наставник еще не раз втайне обучал Массиниссу рукопашному бою, а на вопрос, почему они не делают это открыто, внушал ему, что его соперникам незачем знать о новых навыках царевича.

– Тогда на твоей стороне будет неожиданность, – пояснял он при этом. – Это называется «военная хитрость». Противник не будет ожидать опасности с твоей стороны и за это поплатится.

Впрочем, неожиданно для наставника царевич нашел другой способ утвердиться в глазах мальчишек. Он совершенно случайно узнал, что родители двух самых дерзких подростков попали в сложное положение – задолжали выплаты по налогам. Это были его конюх, к которому он хорошо относился, и любимая бывшая няня. Старые слуги теперь меньше работали во дворце и, соответственно, получали более скромную оплату.

Массинисса взял свои деньги, которые подарил ему отец к недавнему дню рождения, пришел к должникам и предложил помощь.

Няня плакала и опасалась брать его монеты, но еще сильнее она боялась, что за долги у нее отберут дом и ей с сыном негде будет жить.

Царевич едва успел спрятать за спину свои руки, которые пожилая женщина хотела поцеловать, и вскрикнул:

– Няня! Ты же меня растила! Я просто благодарю тебя за твою доброту и внимание! Это всего лишь деньги! Не унижайся. Тем более отдавать их не надо, это моя тебе благодарность, о которой никто не узнает!

При этих словах женщина рухнула перед ним на колени, захлебываясь в рыданиях и причитаниях. Тогда Массинисса помог ей подняться, вложил в ее руки кошель с деньгами и побежал к конюху.

Пожилой мужчина держался с достоинством и долго отказывался от дара царевича, но его жена, услышав их разговор, выбежала и стала ругать мужа, требуя, чтобы он согласился. Конюх упрямо качал головой, и тогда второй кошель с монетами мальчишка отдал женщине.

Спустя несколько дней Массинисса, поднатаскавшись в борцовских приемах, пошел самоутверждаться в излюбленное мальчишками Цирты место – неподалеку от дворцовой ограды. Подходя туда, он увидел, как Мисаген, показывая на него пальцем, что-то со смехом говорит окружавшим его ребятам. Изготовившись к драке, Массинисса подошел к ватаге и, как учил Бодешмун, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы унять волнение и перебороть страх.

– А я не буду больше обижать младшего царевича, – сказал вдруг сын конюха и, отделившись от всех, встал с ним рядом. Он был самым крепким в компании.

– Я тоже, – встал около Массиниссы и сын няни. Этот мальчишка был почти такой же здоровый, как и сын конюха.

С таким серьезным подкреплением царевич мог теперь не бояться других ребят, которые потрясенно молчали, не решаясь что-то предпринять.

– Жалкие трусы! – вскричал Мисаген и сам пошел на брата, надеясь собственным примером спровоцировать общую драку и вовлечь в нее остальных.

Однако, хотя он был старше и крупнее Массиниссы, тот, благодаря науке Бодешмуна, да еще и вдохновленный поддержкой двух старших мальчишек, легко справился и повалил брата на землю.

– Массинисса! – ободряюще закричали сыновья конюха и няни, и остальные подхватили его имя.

Мисаген, поднявшись с земли и отряхнув тунику, вдруг вынул скрытый за поясом маленький нож и пошел на царевича. Все оцепенели от страха, и помешать разъяренному старшему брату никто не решился. Массинисса был без оружия и в отчаянии оглядывался по сторонам, ища палку или камень. Но ничего подобного поблизости, как назло, не было, а как противостоять вооруженному противнику без оружия, Бодешмун его еще не научил.

«Что же делать?» – понемногу отступая, лихорадочно соображал царевич. Выход представлялся только один – бежать. Погрузневший Мисаген вряд ли бы догнал его. Но так не хотелось заканчивать позорным бегством этот день, когда он только что одержал такую внушительную победу.

– Я бы не советовал покушаться на будущего наследника трона, царевич, – вдруг раздался голос Бодешмуна. Телохранитель появился неожиданно и закрыл своим мощным телом ученика. – И если мне придется остановить тебя даже ценой твоей жизни, думаю, царь меня простит.

Мисаген, вертя в руках нож, оценивающе поглядывал на Бодешмуна. Тот был без доспехов и без оружия. Но это был лучший воин Массилии. Он и с пустыми руками выглядел уверенно и грозно.

Мисаген не решился нападать. Его губы обиженно затряслись, он побагровел от бессильной злобы и бросился бежать ко дворцу.

– Нажалуется матери, – расстроенно пробормотал Массинисса.

– Ничего, царица Аглаур – мудрая женщина, она все правильно поймет. А ты успешно усвоил один из наших уроков, царевич, решив побеждать врагов не только силой, – ободряюще похлопал его по плечу наставник.