Массинисса. Из заложников – в цари. Книга 1. По дороге в Карфаген
Только теперь Совет тридцати озадаченно затих.
– И что же ты предлагаешь, уважаемый Канми? – поинтересовался Бисальт.
– Мы должны завоевать его доверие и любовь! – горячо ответил тот. – Наш Карфаген должен стать ему дороже родной Цирты! Если будущий царь Массилии станет поклонником столицы мира и нашим верным союзником, нам не страшны будут никакие враги в Африке!
– Вот уж не думаю, что наше благополучие будет зависеть от нумидийского щенка! – под одобрительный гул упрямо заявил Баркид. – К тому же предстоящая война с Римом в большей степени зависит от того, как пойдут наши дела в Испании. Вот для этого я обращаюсь к Совету тридцати с просьбой поддержать наши действия против враждебных иберийских племен. Я не прошу воинов, мы стравим между собой испанцев. Но на это нужны деньги! Вот на что сейчас нужно тратить средства и обращать пристальное внимание, а не думать о том, чтобы ублажать африканских царьков и их потомство.
Все одобрительно захлопали и согласно закивали головами. Попытки Магонида что-то сказать потонули в оскорбительных выкриках сенаторов.
Обреченно махнув рукой, Канми сел на место.
* * *В коридор царского дворца, где Бодешмун тщетно пытался привести в чувство сонных стражников, вбежала взволнованная царица Аглаур.
– Массинисса, мальчик мой! Ты жив! Мне только что мои слуги сообщили о покушении…
Она подбежала к сыну и обняла его. Царевич с удовольствием вдохнул давно позабытый материнский запах. Последний раз, когда он обнимал ее, ей приходилось склоняться к нему, чтобы поцеловать. Теперь голова матери лежала на его плече.
– Кто это сделал, Бодешмун?! – с металлом в голосе спросила царица, не выпуская сына из объятий, словно боясь, что на него еще кто-нибудь нападет.
– Это я и пытаюсь выяснить, царица! – ответил тот.
Он бросил одного из стражников и зажал рот и нос другому. Задыхаясь, воин пришел в себя и с усилием открыл мутные глаза.
– Что с вами сделали? Кто это был? Кто пытался пройти к царевичу? Кто хотел его убить? – медленно и грозно спрашивал Бодешмун, с каждым вопросом сильно встряхивая стражника.
– Мы никого к царевичу не впускали. Нам дали попить воды. Душно тут в коридоре. А потом – темнота! – бормотал тот, слабо соображая, что происходит вокруг.
– Кто вам дал попить? И почему вы приняли воду на посту? Вы же знаете, что этого нельзя делать!
– Нам приказали…
– Кто, кроме начальника стражи, мог вам, стражникам, охранявшим царевича, что-то приказать?!
Воин явно смущался. Бодешмун достал меч и приставил к его горлу.
– Не скажешь ты – скажет твой приятель, когда очнется и увидит твой труп! Ну?! Кто вам дал эту воду с сонным зельем и заставил пить?
Стражник вздохнул и произнес:
– Аришат. Как ей откажешь? Она же почти царица во дворце, сами знаете.
– Что?! – отстраняясь от сына, вскричала оскорбленная Аглаур. Ее взгляд, казалось, был готов испепелить незадачливого стражника.
Тот выскользнул из руки Бодешмуна, упал ниц и испуганно заговорил:
– Прости, царица, это не мои слова! Так болтают глупые языки при дворе! Я просто повторил чужие разговоры…
– Что?! – раздался рядом еще один громкий удивленный и возмущенный голос.
Все обернулись и увидели, что это был царь Гайя, подоспевший к разбирательству.
Аглаур, демонстративно сжимая в объятьях Массиниссу, гордо взглянула на него и снисходительно произнесла:
– Посмотри, царь, твоя наложница чуть не убила моего сына! Эта обнаглевшая девка, что делит с тобой наше семейное ложе, уже называет себя царицей, распространяет сплетни и командует дворцовой стражей! Представь себе, что бы произошло, если б Карфаген не получил Массиниссу из-за ее покушения? Война!!! Вот чего она добивалась для тебя и твоего народа! А ведь это ты так распустил свою любимую наложницу, что она теперь думает, будто ей все позволено! Даже покушаться на моего Массиниссу!
– Царица, она покушалась и на моего сына, – примирительно произнес Гайя и грозно добавил: – Так что пощады ей не будет!
Он обернулся к слугам и скомандовал:
– Искать Аришат! Найти ее живой или мертвой! Того, кто доставит ее ко мне, щедро награжу! Провинившихся стражников – в тюрьму!
По дворцу забегали в поисках царской любимицы, но никак не могли ее найти, пока со стороны Капских ворот не приехал гонец и не сообщил, что женщина в любимом плаще Аришат, зеленом, расшитым золотыми нитями, выехала на лошади ранним утром и направилась на юг. За ней послали погоню.
Тем временем царица, не выпуская из рук Массиниссу, отправилась в тронный зал ждать известий. Бодешмун тенью проследовал за ними. Смущенный царь немного постоял и двинулся следом вместе со своим телохранителем.
Аглаур, демонстративно не обращая внимания на Гайю, стала задавать разные вопросы. Пользуясь ситуацией, она постаралась пообщаться с сыном перед отъездом, который теперь явно затягивался. Царь раздраженно вышагивал возле окон тронного зала, периодически бросая взгляд на площадь возле дворца.
Спустя какое-то время со стороны Капских ворот появились несколько всадников, которые сопровождали женщину на коне, закутанную в зеленый плащ с капюшоном, расшитым золотыми нитями.
Царица, увидев, как напрягся Гайя, поднялась, оставила сына, взглянула в окно и с усмешкой произнесла:
– Недалеко же она сбежала… И что ты намерен сделать с этой изменницей? Все-таки как-то накажешь или подождешь, пока она заслужит твое прощение известно каким способом?
Царь укоризненно поглядел на жену, затем вынул меч и, держа его в руке, стал ждать, пока воины приведут беглянку.
Видя, что Массинисса немного испуганно смотрит на отца, которого он никогда не видел таким решительным и грозным, Аглаур снисходительно проговорила:
– Не волнуйся, сын. Стоит твоему отцу увидеть эту гетульскую девку, как вся его злость сразу же пройдет. Он простит ей даже покушение на тебя. Вот увидишь!
Мать говорила ему это вроде шепотом, но таким громким, что его не могли не услышать ни воины, находившиеся в тронном зале, ни сам Гайя. Царевичу вдруг стало так жаль красавицу Аришат, что он уже собрался просить отца помиловать ее, но не успел.
Воины ввели женщину в центр зала, и один из конвоиров резко сдернул с нее дорожный плащ с капюшоном. Царь растерянно опустил руку с мечом.
– Демейя! – вскричала удивленная Аглаур, явно не ожидая увидеть под плащом Аришат свою любимую служанку.
Юная девица была родом из кочевого семейства, что жило в окрестностях города Капсы, на границе Большой степи и Великой пустыни. Ее родители, у которых напавшие разбойники увели весь скот, вынуждены были продать привлекательную дочь купцам пунийского каравана, проходившего мимо их становища, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Карфагеняне, оценив ее природную красоту, думали выгодно перепродать кочевницу в какой-либо дом утех столицы мира: девушки из Большой степи там встречались крайне редко.
Но когда караван шел через Цирту и предлагал здесь свои товары, Аглаур заметила несчастную девицу, смирившуюся со своей незавидной участью. Царица попросила купцов продать несчастную ей, и пунийцы не решились отказать, правда, и цену запросили буквально царскую. Аглаур не торговалась и не прогадала: новая служанка быстро полюбилась ей за исполнительность и верность, которые она демонстрировала в течение года, что жила во дворце. Несколько раз Массинисса замечал, что по вечерам Демейя направлялась в покои его брата Мисагена, причем шла туда явно неохотно и, скорей всего, по приказу царицы.
Царь многозначительно поглядел на супругу: дескать, твоя служанка – ты и допрашивай. При этом он велел воинам опросить охрану других ворот города: не выезжала ли через них его наложница? Видя, как теперь оборачивается дело, Гайя понемногу приосанился и уже не чувствовал себя таким виноватым.
Зато теряющая свои позиции Аглаур буквально вышла из себя. Она быстро подошла к маленькой худенькой Демейе, крепко сжала ее плечи и закричала:
– Как ты, девчонка, которую я спасла от нищеты и позора, могла что-то замышлять против меня?! Почему на тебе плащ этой мерзкой Аришат?! Куда ты в нем направлялась?!
Девушка перепугалась, видя хмурые лица воинов, решительного царя с мечом в руке и разъяренную царицу.
– Прости, госпожа! Но я просто выполнила небольшую просьбу Аришат.
– Какую просьбу?!
– Аришат попросила поменяться с нею плащами, выехать через Капские ворота, покататься вокруг города и отвлечь на себя внимание охранников царя, которые иногда ее сопровождают. Всего-навсего.
– Она объяснила, зачем ей это было нужно?
Демейя чуть смутилась, явно не желая говорить дальше.
– Говори, глупая! Или умрешь!
– Она хотела незаметно выехать из Цирты через Иольские ворота.
Иольские ворота города вели на север и назывались так потому, что через них караваны направлялись в карфагенский город-порт Иол, расположенный на побережье Средиземного моря.
Царь уже с явным превосходством поглядывал на жену. Это пугало и бесило царицу, которую так подставила ее любимица.
– Для чего ей это было нужно? Ты знаешь, что…
Видя, что Аглаур собирается рассказать ей о произошедшем, царь подошел к ним и, выхватив служанку из рук царицы, продолжил допытываться:
– Почему она попросила тебя это сделать и зачем ей нужно было выехать незаметно?
Демейя в руках царя стояла ни жива ни мертва. Ее крупно трясло от страха.
– Если ты расскажешь все как есть, я обещаю сохранить тебе жизнь! – произнес Гайя.
Царица облегченно вздохнула.
Служанка тоже чуть успокоилась и начала рассказывать:
– Несколько месяцев назад она попросила меня об услуге… Ей понадобилась пустынная змея – эфа. Аришат собралась делать какой-то крем, омолаживающий кожу, чтобы больше нравиться царю. Она знает, что я из тех краев, где пустыня неподалеку, вот и обратилась ко мне. Денег дала. Много денег…
Едва успокоившаяся Аглаур испуганно прижала руку к губам, словно стараясь сдержать вскрик. Массинисса, услышав про змею, тоже напрягся.
– Я встретила знакомых торговцев скотом, которые приехали на рынок Цирты, заплатила им, и в следующий свой приезд они привезли мне эфу. Я отдала змею наложнице. Что она с ней делала, не знаю, но сегодня рано утром Аришат пришла ко мне и сказала, будто змею увидел кто-то из дворцовых слуг и у нас обеих могут быть неприятности. Нужно было срочно ее увезти, но так как за Аришат больше следили, чем за мной, она и предложила мне отвлечь охрану, выехав через Капские ворота. Сама наложница выехала бы через Иольские и выпустила бы змею где-нибудь в степи.
– А почему она тебя не попросила увезти змею из дворца, чтобы выпустить ее в степь? За тобой же никто не следил? – сощурив глаза, поинтересовался Гайя. – Ты не подумала?
– Да я как-то не решилась ей возражать. Все во дворце знают, что она любимица царя, и слушаются ее.
Теперь Аглаур метнула гневный взгляд на мужа.
Но тот, уже не обращая на нее внимания, продолжал:
– А все потому, что змею она выпустила не в степи, а подбросила ее царевичу, в его комнату, усыпив охрану! И пока ты отвлекала моих людей, выдавая себя за Аришат, и ехала на юг, виновница покушения спокойно отправилась на север!
В тронный зал вошел один из стражников и что-то прошептал на ухо царю.
– Так и есть! Ее видели выезжавшей через Иольские ворота. Погоня бессмысленна: скоро она будет у пунийцев, – расстроенно проговорил Гайя. Он поглядел на Демейю, и глаза его потемнели от гнева.
Служанка в отчаянии рухнула на колени:
– Царь! Ты обещал мне жизнь, если я расскажу все как было!
Гайя, вложив меч в ножны, задумчиво молчал. Массинисса, пораженный страстями, которые впервые разворачивались у него на глазах, хотел попросить помиловать служанку, но царь уже принял решение.
– Кажется, царица купила тебя на полдороге к одному из пунийских домов утех? Наверное, было бы лучше, если бы ты там и оказалась. Тогда никто не тащил бы в мой дворец ядовитых змей, чтобы подбрасывать их моему сыну!
Последние слова он четко выделил, глядя на царицу. Аглаур виновато отвела глаза.
– Я отправлю тебя с ближайшим нашим караваном в Карфаген и велю караванщику продать тебя в самый захолустный и грязный дом утех, с самыми злыми и жестокими посетителями! Я не отниму у тебя жизнь, как и обещал, но ты очень дорого заплатишь за свою глупость!
Демейя обхватила ноги царя и, целуя их, старалась вымолить милость, но Гайя молчал.
Видя его непреклонность, стражники подошли к плачущей девушке, подняли ее и утащили прочь из тронного зала, где наступила гнетущая тишина…
Глава 2
Отъезд
В это утро впервые за много лет царская семья завтракала вместе. Аглаур сидела рядом с Массиниссой и полными слез глазами неотрывно смотрела на него, из-за чего сыну кусок в горло не лез. Царь укоризненно поглядывал на жену, но та не обращала на него никакого внимания, и делать ей вслух замечание он не стал. Гайя немного отведал жареного мяса и чуть пригубил вина. Зато за всех, шумно чавкая, отъедался их старший сын Мисаген – пухловатый, низкорослый, с неприятным ехидным взглядом, который он иногда бросал на Массиниссу.
Первенец Гайи и Аглаур был явно рад отъезду брата, которого всем сердцем ненавидел. Не любил за то, что с ним приходилось делить любовь матери, и за то, что именно на него сделал ставку отец, провозгласив младшего своим наследником. После этого даже слуги во дворце тихонько посмеивались над положением старшего сына царя, не говоря уже про остальных жителей Цирты. А после того как Мисаген с помутившимся разумом вернулся из Карфагена, его сторонились все, кроме матери. Только она заставляла слуг проявлять к нему должное почтение, и лишь царица находила для него покорных и терпеливых служанок, таких как Демейя, поскольку женить известного своим нездоровьем сына, пусть даже и царского, не представлялось возможным.
Впрочем, в какой-то мере Мисагену и так было хорошо: теперь не нужно было ничему учиться и к чему-то стремиться – живи в свое удовольствие, ешь-пей от души, ласкай по ночам податливых служанок да не попадайся на глаза отцу. Это было все, что от него требовалось. Конечно, даже у него периодически возникали мысли о том, что хорошо бы самому стать царем, только пока ни союзников, ни средств, для того чтобы что-то предпринять в этом направлении, у старшего царевича не было. Была только ненависть к Массиниссе, ради которой он был готов на все.
– Демейя! – по привычке обратилась царица к служанке, стоявшей у нее за спиной, но, вспомнив, что случилось с ее любимицей и еще не запомнив имя девушки, которая ее заменила, неловко произнесла: – Прости, милая! Принеси из моих покоев серебряный поднос с тем, что лежит на нем.
Служанка с поклоном вышла из зала.
– Мама, а где Демейя? – поинтересовался Мисаген.
Долгая тишина была ему ответом.
Наконец покрасневшая Аглаур, собравшись с силами, произнесла:
– Она наказана… За предательство!
Мисаген понял, что подробней ему сейчас ничего не объяснят, и больше не расспрашивал.
Чувствуя напряженность момента, царь раньше всех закончил трапезу, встал из-за стола и ушел в свои покои – слегка отдохнуть перед выездом. Перед этим, проходя мимо Мисагена, он повелительно положил ему руку на плечо, и тот, поняв, что от него требуется, вытер руки о скатерть и нехотя последовал за ним, ревниво поглядывая на царицу.
Массинисса понял, что отец дал ему возможность попрощаться с матерью. Аглаур встала из-за стола, подошла к нему. Царевич поднялся, и они вновь обнялись.
– Прости, сын, что не могу отменить эту поездку, – гладя его кудри, проговорила царица. – Раньше я имела большую власть над твоим отцом, но теперь мое слово ничего для него не значит.
– Мама, а почему вы поссорились? – спросил Массинисса о том, что давно его мучило, но так и не удавалось узнать.
– Когда-нибудь тебе все станет известно, но пока не спеши взрослеть, дождись совершеннолетия. И еще… – Царица заглянула ему в глаза. – Будь осторожен в Карфагене. Там очень много соблазнов, кажущихся выгодными предложений, ярких развлечений. Но ты не забывай: пунийцы – наши враги! Даже если они что-нибудь будут делать для тебя (пусть это и покажется приятным или полезным), то лишь с той целью, чтобы получить с твоей стороны что-то нужное им. Помни об этом! И еще – помни обо мне, сын! Возьми это на память… – Мать сняла с пальца небольшое серебряное кольцо. – На него вряд ли кто-то позарится, а тебе оно напомнит обо мне.
Она протянула кольцо сыну. Тот сразу надел его на один из пальцев и поцеловал украшение.
– И это возьми и спрячь, – протянула Аглаур сыну небольшой кожаный кошель. – Не смотри, что он маленький, в нем только золотые монеты. Это тебе на крайний случай.
– Мама, не надо было, – смутился царевич. – Мне отец и так уже дал денег, еще вчера.
– У тебя, кроме отца, есть еще и мать!
В голосе царицы зазвенел металл, и Массиниссе стало неудобно. Он бережно положил мамин кошель за пояс, рядом с отцовским.
– Прощай, сын! Очень надеюсь, что в мире что-то изменится, ты пораньше вернешься домой и со временем станешь царем Массилии. Думаю, ты будешь править не хуже своего отца. Уважаемый Бодешмун хорошо подготовил тебя как воина. Главное, сохрани в Карфагене светлый разум и любовь к своей стране! Помни, кто ты!
Царевич кивнул и поклонился матери. Она поцеловала его лоб.
– Иди! Пиши мне! Не забывай!
Солнце уже довольно высоко поднялось над нумидийскими степями, когда из Капских ворот столицы Массилии вышел конный отряд. Развевающийся над ним флаг с вышитым изображением льва говорил о том, что это была так называемая царская сотня – отборное подразделение, которое охраняло главу Западной Нумидии.
В отличие от обычных легковооруженных конных воинов-нумидийцев, эти кавалеристы были облачены в кольчуги, самые разномастные, шлемы, тоже разнотипные, а также имели более прочные, чем у соотечественников, щиты. Из-за обилия металлического снаряжения, а кроме того, за стойкость в бою, царскую сотню еще называли железной. Вооружение у них было стандартным для нумидийцев: набор из двух-трех дротиков, меч и кинжал – все более качественное, чем у обычных армейских воинов, хотя и крайне разнообразное. Царь Гайя не жалел денег для оснащения своей охраны, но приобрести единые для всех комплекты доспехов и оружия даже ему было не под силу.
Выезд царской сотни для жителей Цирты означал лишь одно: правитель Массилии покидал столицу с неизвестной им целью. Немногочисленные горожане, в основном жены и взрослые дети воинов царской охраны, сопровождали отряд до самых ворот, а кое-кто из самых шустрых уже взобрался на городские стены. Стражники, дежурившие здесь, им не препятствовали. Только на стрелковую площадку над Капскими воротами детишек не пустили: там стояла царица Аглаур с личной охраной.
Гайя, словно почувствовав ее взгляд, обернулся, нахмурился и пробормотал:
– Зачем она пришла? Ведь она с тобой во дворце попрощалась… Теперь все всё, наверное, поймут…
Царь в общении с супругой не всегда был такой сдержанный, как в последнее время. Со стороны казалось, будто он мстил ей за то, что потерял голову от красоты Аглаур, когда впервые увидел эту мулатку – дочь карфагенского вельможи и ливийской принцессы. Гайя знал, что тогда над его безумствами, совершаемыми во имя ее, втихомолку посмеивались не только во дворце, но и далеко за пределами Цирты. Он преподносил любимой самые роскошные подарки, привезенные из далеких стран, миловал по ее просьбе отъявленных преступников, великодушно отпускал пленных, щедро одаривал городских нищих.
Кроткая и добросердечная Аглаур родила ему двоих сыновей. Первенец рос излишне избалованным матерью красавчиком, любимчиком придворных девочек и со временем стал серьезно раздражать отца. Младший же поначалу был не настолько красив, зато больше походил на отца, был крепким и смышленым. К тому же именно с рождением второго сына у Гайи появились настоящие отцовские чувства. Едва малыша Массиниссу отлучили от материнской груди, он занял свое место на отцовских коленях, на царской лошади, за столом, на охоте.
Аглаур смирилась с таким положением дел, поскольку с годами ее чары меньше действовали на царя, чем прелести его юных наложниц. А кроме того, ее внимание теперь особенно требовалось нездоровому Мисагену, которого Гайя, казалось, совсем не замечал. Нелюбимый старшенький окончательно разочаровал отца, когда после отправки его в Карфаген в качестве почетного заложника он неожиданно перестал писать письма матери. Возвращавшиеся из пунийской столицы гонцы и купцы как-то подозрительно прятали глаза, не решаясь сказать царю всю правду о сыне. Причину происходящего ему открыли пунийцы, которые настойчиво попросили забрать домой заболевшего царевича и прислать другого значимого почетного заложника.
Гайя почти весь прошедший месяц вспоминал тот страшный день, когда ко дворцу подъехала повозка в сопровождении охраны и воины достали из нее безвольное тело старшего сына с пустыми глазами.
«Царевич лишился рассудка, – пояснил сопровождавший Мисагена лекарь-грек по имени Пеон. – Переучился, не рассчитал силы, такое в Карфагене случается. Ну и безмерные возлияния тоже сыграли свою роль. К лекарям обратились поздно, и, прости, царь, не я его лечил. Впрочем, ему бы уже никто не помог…»
Правитель мрачно посмотрел на затрепетавшего эллина, но понял, что карфагеняне специально послали к нему того, кого им было не жалко. «Останься с сыном! Не сможешь вылечить – хоть облегчи его страдания», – велел Гайя Пеону и жестом велел увести старшего царевича с глаз долой.
Когда Мисаген, ведомый под руки воинами, скрылся во дворце, оттуда послышался горестный плач царицы. Царь поморщился, но помимо жалости в его душе бушевали тогда бессильная ярость и отчаяние: приходилось отдавать Карфагену любимого Массиниссу…
Ехавший сейчас рядом с царем младший сын тоже обернулся на ворота Цирты и, увидев мать, прощально помахал ей рукой. Аглаур махнула ему ладонью в ответ и сразу прижала руки к лицу, стараясь остановить слезы.
– Не сердись на маму, – попросил царевич отца. – Ты же знаешь, я и так мало с ней общался. А теперь еще и нескоро ее увижу…
Почувствовав в словах сына справедливый упрек, царь недовольно поморщился и велел железной сотне отправляться в путь.
Когда всадники уже почти скрылись из виду, на стрелковой площадке Капских ворот, рядом с матерью, неотрывно глядевшей в Большую степь, появился Мисаген.
– Мама, ты и вправду так сильно переживаешь за него? – поинтересовался старший царевич. – Ты же его почти не знаешь! Он все детство провел с отцом и Бодешмуном.
Аглаур недовольно покосилась на охрану, жестом руки отправила их с площадки и, подойдя ближе к Мисагену, зло прошипела:
– Прекрати свои козни против Массиниссы! Его уже нет в Цирте, а ты все успокоиться не можешь! Я не могу понять: в кого ты у меня такой злой и вредный?!
Старшему сыну редко говорили неприятные вещи, и материна отповедь вызвала у него полную растерянность и жгучую обиду.
– Наверное, в тебя, мама! От отца ведь мне ничего не досталось! Не то что Массиниссе, правда? – со слезами выкрикнул он.
Аглаур быстро накрыла рукой его пухлые губы и, встряхнув истерившего сына, быстро заговорила:
– Мисаген! Вы оба мои сыновья, моя кровь, и обоих вас я люблю одинаково! Тебе достается даже больше моей заботы и внимания, чем младшему. А потому не надо меня чем-то попрекать! Я делаю для тебя все, что могу, жертвуя даже хорошим отношением ко мне царя. Цени эту жертву!
Мисаген обиженно, по-детски надул губы и громко всхлипывал. Видя это, Аглаур вдруг вспомнила его маленьким и забавным. Каким же хорошеньким ребенком он был! Что же сын так сильно изменился, повзрослев, и далеко не в лучшую сторону?
Царица ласково погладила его по голове:
– Мисаген! Слушай меня внимательно! Пока в Цирте нет Массиниссы, ты должен постараться измениться в лучшую сторону. Хотя бы попытайся… Интересуйся делами государства! Постарайся хоть чем-то помогать отцу. Тогда, глядишь, он может и изменить свое решение насчет того, кто унаследует трон. В конце концов, Массинисса теперь настоящий красавчик. Он может найти себе в Карфагене какую-нибудь богатую пунийку из знатного рода. Глядишь, женится и останется там жить, поступит на службу в армию столицы мира. Некоторые знатные нумидийцы делали там хорошую карьеру…
Слезы мгновенно высохли на глазах Мисагена.
– И тогда я стану наследником?!
– Непременно, – погладив его по щеке, соврала Аглаур.
Уж кому-кому, а ей было известно, что ни при каких раскладах Гайя не назначит полоумного отпрыска будущим царем. Но ей по-матерински было жаль своего непутевого первенца.
– Мама, а где Демейя? Может, ты простишь ее и пришлешь вечером ко мне? Она такая ласковая и покорная, мне хорошо с нею, – заканючил сын, зная, что, когда он так просит мать, она редко отказывает. Этой детской привычкой он в последнее время пользовался часто, что начинало раздражать царицу.
