Через мост и дальше

– Он не на руку смотрит, ему просто неловко находиться среди них, вот он и пытается делать вид, что его тут нет.

– А? – Не понял мой спутник. – А, Чернышевский. Наверное, да. Знаешь, я тут почему-то вспомнил, как мы с папой и братом построили в лесу шалаш. Ты когда-нибудь строил шалаш?

– Нет, вообще никогда.

– Это очень просто. Берешь прутья, связываешь и сверху накидываешь еловых веток – выходит отличный шалаш, где можно прятаться от всего на свете. Особенно, если тебе пять лет.

– Вы что, от мамы там прятались?

– Ага. Ну, я точно, брат, наверное, тоже. Папа, конечно, нет – он придумывал нам занятия, чтобы мы могли спрятаться в этих занятиях, и чтобы наше детство не осталось совсем беспросветным. Я помню, что я был очень воодушевлен постройкой этого шалаша. После того, как мы его построили, мы периодически туда ходили по выходным. Разводили костер, готовили на нем еду. Это были как походы, наверное, на день. Они мне очень сильно нравились, в тот момент, когда один заканчивался, я сразу же начинал ждать следующего. Потом мы почему-то перестали туда ходить, не знаю, почему, просто перестали. Как будто забыли, что у нас есть шалаш в лесу. Потом брат уехал и ходить туда совсем расхотелось. Когда я стал чуть постарше, я пришел в то место, где он был. И он там до сих пор был! Только ветки осыпались, а каркас так и стоял, как будто всех этих лет и не прошло. Я его сломал. Не знаю, почему. Наверное, мне показалось неправильным, что никого не осталось, а этот шалаш все еще не разрушился. И я его сломал. Сломал и сжег, на том же месте, где мы когда-то разводили костер. Наверное, так было нужно.

Я не знал, что отвечать. Но что-то ответить было надо.

– Ты бы попробовал брата своего найти все-таки.

Он опять усмехнулся.

– Нет, этого я делать не буду. В конце концов – почему он за все это время не попытался найти меня?

– Откуда же я знаю. Вдруг он точно так же не уверен, как и ты?

– Нет, я думаю, ему просто все равно. Было бы не все равно, давно бы нашел. Я достаточно медийная личность, чтобы меня можно было найти без каких-то специальных поисков. Просто в интернете. Хотя, он наверняка им не пользуется. Пользовался бы – давно нашел. Ну, если бы хотел, конечно. Все, давай мы немножко притормозим разговоры про брата, они ни к чему не приведут все равно.

– А к чему вообще приведут наши разговоры?

– Как минимум к алкогольному опьянению. Максимум – к смерти, но сегодня я умирать не собираюсь, а ты?

Я тоже не собирался. Мы дошли до Главпивмага, там было, предсказуемо, битком, поэтому мы не стали заходить в бар, а купили в магазине по два литра грейпфрутовой ипы. Самый верный выбор после имперского стаута, но, как мы раньше согласились, нам было абсолютно все равно. И куда идти, и что пить по дороге.

Мы вышли на улицу, и попали в разновозрастную толпу курящих у входа людей со стаканами. Мой спутник заметно вздрогнул, вышел на проезжую часть и пошёл по ней прямо, в сторону Чистых Прудов. Я пошёл за ним. Машин, почему-то, не было, мы дошли до  пешеходного перехода, и пошли на бульвар.

Пока мы шли вдоль пруда, он не говорил ни слова, только делал глоток за глотком и как-то зло поглядывал на пруд и на людей на лавках рядом с ним. Людей там было много, в основном те, кому не хватило места в Главпивмаге. Они сидели как обезьяны на деревьях в вольере зоопарка, каждый вцепился в свою бутылку и издавал какие-то невразумительные звуки, которые не понимал никто, кроме его соседей по лавке.

Вокруг фонтана рядом с памятником Абая все было немного по-другому: там тоже была толпа, но уже подростков, человек пятнадцать, которые слушали музыку с колонки, голосили, периодически подпевали песням и пили вино из пакета, пряча его в рюкзаке.

– Давай присядем где-нибудь тут, не рядом с этими ребятами, но чтобы их было видно и слышно.

– Серьезно, почему это так?

– Они мне нравятся. Их жизнь ещё не успела стать такой скучной и однообразной, как у других, в баре и на тех лавках. Они пока ещё уверены, что будут вечно молодыми.

– И что им никогда не будет грустно? Это же группа “пасош” у них играет, я не путаю?

– Да, “пасош”. Врут они, конечно, но, похоже, сами верят в то, о чем врут, да и звучит это все убедительно. Даже я, когда слушаю, верю, что я никогда не постарею, хотя мне уже совсем не шестнадцать. А вот тем ребятам, им как раз шестнадцать. Ну, может, восемнадцать, не больше. Что ещё нужно в таком возрасте. Только верить, что молодость не закончится и слушать поп-панк.

– Я в этом возрасте слушал “blink-182” и “Green Day”, да. Но на русском они не пели, конечно, а все, что было на русском, все было плохое.

– Да, это самое главное, ты прав! Подросткам важно, чтобы с ними говорили на том языке, который они понимают. У “пасош” это получается лучше, чем у группы “Пошлая Молли”, например, которая у них сейчас заиграла.

– Так те и не стараются, мне кажется, делать какие-то заявления, или писать гимны, они просто веселятся, как могут. Песня с припевом из “Рефлекса” – отличная, по-моему. Не знаю, как это называется? Постирония?

– Не знаю. Скорее, кавер, конечно, но сейчас я вообще не помню все эти умные термины, не хочу их употреблять точнее. Знаю только, что такое постсмерть. Знаешь, что такое постсмерть?

– Воскресение?

Он засмеялся.

– Это неплохо, но нет. Если уж такими терминами оперировать, то, вернее будет гниение и разложение, но и не это. Это когда, знаешь, кажется, что за короткое время, не важно, за неделю, скажем, проживаешь целую жизнь. И она наполнена разными событиями, не всегда приятными, но в, конце концов, ты чувствуешь себя счастливым, приблизительно всю эту неделю. А потом это время заканчивается, и ты умираешь. Ну, как будто бы умираешь. Но продолжаешь жить, принимать пищу, мыться, куда-то ходить, делать какие-то вещи. В общем, остаешься жив, но чувствуешь себя мертвым. Как будто, если бы ты на самом деле умер, ничего бы не изменилось. Вот – это постсмерть. Это состояние, когда жить незачем, но все равно приходится. У тебя когда-нибудь такое было?

– Нет, наверное. Ну, или я просто мертв, всегда, не знаю. Это тоже что-то из группы “пасош”, мне кажется.

Он опять засмеялся.

– Мы родились стариками, и мы ждём свою молодость, да. Видишь, какая отличная группа! Мы сидим тут как два старика, обсуждаем подростков и какие-то заумные глупости, но все это проходит, когда мы вспоминаем группу “пасош”.

Из колонки повторялись слова "орёл, решка". Ребята, взявшись за руки, будто на картине Матисса, скакали вокруг колонки, и иногда выкрикивали слова вместе с ней. Мы сидели, молча смотрели то на них, то на журавля, курили и потягивали пиво из бутылок. Мне не хотелось говорить, и я совсем не знал, о чем. Моему соседу, видимо, хотелось, и он собирался с мыслями, но все никак не мог.

– Знаешь, постсмерть это не так плохо. Ведь до неё была жизнь.

Он сделал большой глоток, выкинул бутылку в мусорку и открыл вторую.

– Всегда же хорошо, когда была жизнь. Даже если совсем немного.

– Ты говоришь о чем-то конкретном, или это так, софистика?

– Понятия не имею, что такое софистика. Нет, конечно, это все не просто так, но я не знаю, как перейти к тому, о чем надо поговорить.

– И о чем нам надо поговорить?

– Не нам, нет. Мне. Об Ире.

– Ира – это?

Он вздохнул.

– Ира – это все, что у меня было, а больше ничего уже и не было. И не будет уже. Только воспоминания. И постсмерть.

Я не знал, что на это ответить, поэтому просто зажег сигарету. Из колонки доносилась песня "Пуля-дура". Собеседник тоже закурил, выпустил дым, а потом сказал:

– Давай по порядку будем. Только песня эта сейчас доиграет, а то под неё совсем начинать не хочется. Разве что заканчивать.

– Может быть, пойдём?

– Нет, давай ещё посидим немного. Вон ребята собираются, вроде как. Это значит, что у нас не будет саундтрека студенческой попойки, но будет тихо и я смогу все рассказать, без автоматов, стреляющих в лица.

Они действительно похватали свои вещи и весело пошли вниз по бульвару. Музыка закончилась. После того, как музыка заканчивается, всегда наступает какое-то ощущение пустоты, как будто у тебя забрали что-то достаточно важное. Обычно оно длится недолго, секунд тридцать, а потом ты привыкаешь. Но сейчас казалось, что все пространство, где мы находились, стало безмолвным. Вокруг были какие-то люди, они, наверняка, общались между собой, по обе стороны от бульвара ездили машины – точно не было тихо, но я не слышал никаких звуков, словно был в вакууме. Если бы здесь вдруг образовался вакуум, мы бы все потеряли сознание, попадали со своих лавок и больше не встали. Наверное, это было бы не так уж и плохо.

– С Ирой мы познакомились на той самой новогодней вечеринке, куда меня позвал мой одногруппник. Я все же решил туда сходить. Подумал, что мне не помешает немного социализироваться. Сомнений было, конечно, море – я раздумывал над этим до самого 31-го декабря, но примерно за час до, собственно, нового года решил, что это нужно сделать. Позвонил ему и спросил – нормально ли будет, если я приду. Он был уже в некотором подпитии и радостно сказал, что именно меня там для полного веселья и не хватает. Звучало это, конечно, сомнительно, но в тот момент я почему-то подумал, что это абсолютная правда. Он жил на Первомайской, ехать мне было около часа. Пока я собрался и сел в метро, было уже без десяти двенадцать.

– То есть, ты?..

– Да. Новый год я встретил в метро. Там было не очень много народу, в основном пьяные азиаты и какие-то маргиналы, которые в метро есть, наверное, всегда. В момент, когда новый год наступил, они все начали горлопанить, а я сидел на крайнем месте в углу и пытался делать вид, что сплю. Странно, что они не попытались вовлечь меня в свою…радость. Где-то в ноль двадцать я вышел из метро и сразу попал в вакханалию салютов – здесь я уже не мог делать вид, что сплю, мне нужно было идти, а салюты били по голове и по глазам. Никогда не любил салюты. Они как будто заставляют ощущать праздник, который ты не хочешь ощущать. Поэтому, логично, что пока я шел до его дома, ощущения праздника у меня совсем не появилось, скорее, появилось желание развернуться и уйти домой. Но так я не сделал. Не знаю, возможно, и стоило. Возможно, всегда, когда появляется такая мысль, стоит делать именно так. В общем, я пришел. На вечеринку. Там было много людей, я не знал никого из них, кроме двух своих одногруппников. Они мне обрадовались, наверное, раньше думали, что я какой-то аутист, а тут – пришел на вечеринку. Они все уже были пьяные, мне, прям на пороге, протянули стопку водки и отказывались впускать внутрь до тех пор, пока я ее не выпью. Я выпил. Запить мне не дали и налили еще одну. Ее я тоже выпил. После этого меня впустили внутрь и дали пакет сока. Я выпил оттуда где-то треть, помню, что сок был персиковый – самый отвратительный на свете, но мне это вообще не помешало. Потом я спросил что-нибудь поесть, а в ответ мне сказали, что еды уже нет, и налили еще стопку. В тот день я только завтракал, но делать было нечего, и я решил, что буду пить. И что все будет нормально. Нормально, конечно же, не было.

– Классический Новый год, по-моему, для первого курса. У меня, правда, еда все-таки была, но в остальном – все было примерно так же.

Он сильно закашлялся, потом сплюнул на асфальт и закурил.

– Знаешь, мне как-то не с чем сравнивать. Я больше никогда не праздновал Новый год. Не сказать, что я его и тогда праздновал, но это было наиболее похоже на праздник. Ладно, я же вообще не об этом, ты меня сбиваешь.

Я сделал глоток пива.

– Если хочешь, я могу молчать и просто слушать, ты скажи только об этом. Просто я стал чуть более разговорчив, странно, правда? Но я смогу это побороть, у меня большой опыт.

– Опыт в чем?

– В затыкании себя. Продолжай, я не буду перебивать.

Он и продолжил.

– Ира была подругой девушки друга моего одногруппника. Я помню, что в какой-то момент мы с ней оказались на балконе, курили. Кажется, к тому времени я выпил больше водки, чем за всю свою жизнь до этого. Я был очень разговорчив, рассказывал ей, в чем уникальность группы “Gorillaz”, или что-то в этом духе, а она почему-то внимательно слушала. Возможно, ей было на самом деле интересно, возможно, она просто старалась быть вежливой. Потом я закончил и замолчал. Она спросила:

– А откуда ты? Я никогда раньше тебя не видела, почему?

– Потому что я никогда раньше никуда не ходил. Все очень просто.

– В смысле? Ты же учишься вместе с ними? С ними сложно никуда не ходить.

– О том, что они существуют, я узнал месяц назад. Поэтому – нет, вообще не сложно. Наоборот – очень просто. Я могу тебя этому научить. Нужно просто сидеть дома и ни с кем не общаться, тогда и ходить никуда не придется.

– Эй, это же так скучно! Как можно сидеть дома все время? Это очень скучно!

– Наверное. Но у меня, знаешь, как-то получается. Вообще никаких проблем не возникает.

– И зачем тогда ты приехал сюда?

– Чтобы с тобой познакомиться, я думаю. Других причин нет.

– И как? Доволен?

– Очень доволен, да.

Она улыбнулась. Так, очень тепло, я непроизвольно улыбнулся в ответ.

– Ты странный. Ты мне нравишься.

Я плохо помню, что было потом. Помню, что она потеряла телефон, и я ей дал свой, чтобы она смогла позвонить и найти его – так у меня остался ее номер, но тогда я об этом вообще не думал. Через какое-то небольшое время после этого она уехала.

Помню, что меня тошнило в ванну, и потом я долго пытался скрыть следы этого. Наверное, у меня получилось. По крайней мере, никто меня впоследствии ни в чем не упрекал. Помню, что после этого я продолжил пить, но совсем не помню что.

Странно, да? С тех пор прошло уже лет пятнадцать, а я все равно помню все так, будто это было вчера, и я только проснулся. Почему-то все вещи, которые связаны с Ирой, я помню очень хорошо. Как будто все они были вчера.

Он замолчал, потер себе лоб, а потом добавил:

– Только говорить о них почему-то сложно до сих пор. Наверное, именно потому, что кажется, что все это было вчера. Ну ладно, это все отступления, но просто будь готов к тому, что в какой-то момент мне, возможно, будет сложно рассказать о чем-то, и я обойдусь двумя общими словами, или вообще ничего не скажу.

– Да, конечно. Я не хочу у тебя ничего выпытывать, в конце концов, это же твоя идея – рассказывать мне свою жизнь. Если ты о чем-то умолчишь, вряд ли я замечу.

Он снова потер лоб, потом обхватил лицо руками и какое-то время оставался в таком положении. Наверное, собирался с мыслями. Либо боролся. Потом продолжил:

– На следующий день я проснулся в очень странном состоянии – как будто я все еще был пьяным, меня болтало из стороны в сторону, было очень сложно ходить, а голова была каменная. Проснулся достаточно рано, часов в двенадцать, при том, что мы легли в восемь, или около того. Все мои вчерашние друзья еще спали, по пять человек на кровати, я хотел принять душ, но когда зашел в ванную, понял, что физически не могу залезть туда, где недавно оставил весь свой желудок. Поэтому просто оделся и вышел из квартиры. И поехал домой. Дома помылся с комфортом, минут сорок стоял под душем и стучал по щекам, чтобы прийти в себя, но мне это все равно толком не удалось. Когда вышел из душа, зачем-то взял в руки телефон и минут пять пытался вспомнить, что это за последний набранный номер. Потом понял, что это Ира и захотел ей позвонить, но подумал, что она еще спит, и что делать этого не нужно. Мне хотелось ее увидеть, но я совершенно не был уверен, что я смогу это сделать. То есть – она бы наверняка согласилась, но я просто не знал, что с этим делать и как себя вести. В итоге не позвонил и лег спать. Проспал часов до шести вечера. И, когда проснулся, обнаружил в своем телефоне пять пропущенных звонков от нее.

И просто не знал, что с этим делать. Перезвонить? Но что бы я ей сказал? Лечь спать дальше? Но я бы точно не смог уснуть, зная, что она мне звонила. В итоге я просто ходил по квартире в одну сторону, а потом в другую и, наверное, о чем-то думал. Пока я ходил, она позвонила еще раз. Я очень испугался, но взял трубку.

– Ой, ну наконец-то! Я уж подумала, что ты умер после вчерашнего шабаша. Как дела?

– Привет! Я…не знаю, нет, я жив, да, я просто спал и не слышал, что ты звонила, прости.

– Ты очень долго спал! Увидимся?

К такому вопросу я не был готов совершенно. То есть, я готовился к тому, чтобы задать его самому, но услышать его – к этому я был не готов совершенно. Поэтому я молчал секунд сорок. Она не выдержала.

– Ну, если нет, значит – нет! Как хочешь!

– Нет, нет, подожди. Да, увидимся, конечно, я…не знаю, наверное, я еще толком не проснулся. Где увидимся?

– Не знаю, где ты живешь?

– На Китай-Городе.

– Серьезно? Здорово! Я живу на Кузнецком Мосту. Знаешь, Варсонофьевский переулок?

– Нет, вообще не знаю. Ну, давай тогда на Кузнецком и встретимся?

– Давай, сколько тебе времени надо?

– Ну, минут тридцать, не знаю.

– Давай сорок! Набирай тогда, как будешь там. Пока!

К нам подошел мужик в узких очках и поношенной кожаной куртке. У него были несимметрично подстриденные усики и слегка опухшее лицо. Он жалостно, но настойчиво попросил денег на билет до Воронежа. Я уже несколько раз его видел, он просил у меня денег в разных местах и где-то на третий раз я окончательно понял, что Воронеж в его понимании – это не город, а метафора выпивки, и денег ему больше не давал. Мой собеседник, наверное, этого не знал, либо ему было абсолютно безразлично, но он выгреб из своих карманов всю мелочь и ссыпал в протянутую ладошку. Мужик выразил свою глубочайшую благодарность и ушел, а он продолжил рассказ, как будто его никто и не отвлекал.

– В итоге мы встретились. На улице было странно и холодно, мы пошли в какое-то кафе на Рождественке, сидели там, пили чай и говорили о каких-то глупостях, о которых могут говорить почти не знакомые люди на условном первом свидании. Я рассказывал ей о том, как я живу и как не хочу учиться в институте, а что делать вместо этого – не знаю. Она меня, вроде как, понимала. По крайней мере, отвечала, что она тоже не знает, зачем она ходит в свой институт. Странно, я отлично помню тот день, но совсем не помню, о чем мы говорили. Помню, что чувствовал себя неловко – до этого я никогда не общался с девушкой наедине, и не знал, как надо себя вести, что говорить и нужно ли оплачивать счет за двоих. Ничего, в общем, не знал. В какой-то момент она, видимо, поняла, что моя неловкость достигла максимального уровня и спросила:

– Может быть, вина попьем?

Я моментально согласился, хотя ни разу до этого не пил вина.

– Да, давай попьем! Только где?

– Ну, смотри, у нас есть три опции. Первая – пойти в какой-нибудь винный бар. Но это дорого и не так уж приятно, как все думают. Вторая и тут же третья – это купить вина в магазине и пойти к кому-нибудь в гости. Ты же один живешь?

Я не был к такому готов, если честно, но не врать же мне было:

– Да, один.

– Ну, вот, тогда можно пойти либо к тебе, либо ко мне. Что тебе больше нравится?

Больше всего мне нравилось раствориться в воздухе, но сделать я этого не мог. Поэтому стал говорить, очень сбивчиво и неуверенно:

– Я не знаю, я не был готов к такому вопросу, правда…я вообще не был готов к тому, что мне придется когда-либо принимать гостей…ты хочешь ко мне в гости?

– Нет, ну если ты не хочешь, мы можем просто разойтись и все, ничего страшного.

– Нет, я совсем не хочу расходиться. Пойдем. Но у меня грязно и аскетично, будь готова.

Она сказала, что не понимает, как может быть одновременно грязно и аскетично, но она готова. Мы купили две бутылки вина и какой-то еды в супермаркете, и пошли ко мне домой по пустой Покровке. Я смутно понимал, к чему все это ведет, но от осознания этого нервничал только сильнее. Пытался успокоиться сигаретой, но у меня тряслись пальцы и не получалось прикурить. Тогда она взяла у меня зажигалку и спокойно зажгла мою сигарету. Она вообще была очень спокойной и уверенной, по крайней мере, казалась. Я еще в тот момент подумал, что для нее это обычная вещь – ходить в гости к малознакомому парню, и от этой мысли мне стало еще более неловко. Потом я узнал, что это была совсем не обычная вещь, и она чувствовала себя точно так же неуверенно, как и я, но просто с самообладанием у нее все было гораздо лучше.

Мы дошли до моего дома. У меня не было винных бокалов, поэтому мы стали пить вино из чайных кружек. Никакой елки или просто новогодних украшений у меня тоже не было, только бежевые стены, кровать, два шкафа и кресло. Мы сидели на полу, опершись на стену, и пили вино из этих кружек. Шутили о чем-то, смеялись… Достаточно быстро опьянели, потом я открыл окно и закурил. Она осталась сидеть на полу, потом встала, подошла ко мне и обняла меня сзади. Я выкинул сигарету, моя неуверенность вдруг испарилась, будто ее никогда и не было, я повернулся с ней лицом, посмотрел на нее, у нее были очень большие и красивые глаза, а потом поцеловал ее. Она вся как-то немножко съежилась, сжала руки на моей спине, потом немного откинулась назад и улыбнулась мне так, что я подумал, что перестану существовать прямо сейчас же. Наверное, тот поцелуй был ужасный – это был мой первый поцелуй, да еще и с привкусом табака. Не знаю. Мне было как-то все равно, я был очень взволнован и чувствовал себя так, как никогда раньше. Возможно, чувствовал, что я жив, не знаю.

В общем, мы переспали в ту ночь. Наверное, это тоже было не очень здорово, я не знаю, как об этом говорить. В тот момент я чувствовал себя абсолютно счастливым, как будто вся моя жизнь раньше была каким-то отвратительным ночным кошмаром, а теперь я наконец-то проснулся и пришел в себя. Как будто понял, зачем я вообще живу – для нее, и все, что было раньше, это был просто путь к ней. Серьезно, на следующий день я проснулся именно с такими мыслями. Она спала рядом, и я смотрел на то, как она спит минут тридцать, не отрываясь, как самое лучшее кино на свете. Она это, видимо, почувствовала, открыла глаза, улыбнулась, сказала что-то вроде “мяу”, резко перевернулась на другой бок и зарылась лицом в подушку. Это было так чудесно, что я сразу начал ее обнимать и целовать в шею, волосы и куда угодно, она стала довольно урчать… Не знаю, мне очень сложно говорить об этом сейчас. Было хорошо. Очень счастливо и бесконечно прекрасно.

Мы провели так примерно все новогодние праздники. Потом наступило продолжение сессии, которую мы оба каким-то чудом закрыли. После сессии она переехала ко мне. Это было очень важное решение, которое мы совсем не принимали и не обдумывали. Она просто переехала. Это произошло само собой.

Пока он говорил, пиво у него закончилось. Он вливал его в себя как будто только для того, чтобы продолжать рассказ. И совсем не пьянел – по крайней мере, внешне этого не было заметно. Я еще не успел допить первую свою бутылку и предложил ему вторую – он взял ее в руку и как-то отсутствующе, смотря куда-то внутрь себя, открыл и сделал глоток.

– С тех пор моя жизнь значительно поменялась. Я больше не был один. Не было ни единого дня, когда я был бы один, а те моменты, когда ее физически не было рядом, я все равно чувствовал ее присутствие, как будто она всегда была со мной, просто я не всегда мог ее видеть. К нам постоянно приходили какие-то люди, ее друзья, которые стали и моими друзьями тоже – я впервые по-настоящему был частью какого-то коллектива, даже не частью, я фактически стал его центром. Мы сидели в моей квартире, разговаривали о каких-то вещах, казавшихся в тот момент очень важными, слушали музыку, танцевали, пили, гуляли по Китай-Городу ночью, делали много каких-то дурацких вещей – были молоды, в общем, не знаю, как это еще называется. Мне все это очень нравилось. Но больше всего мне нравился момент, когда все расходились и я оставался с ней. На самом деле, кроме этого больше мне ничего не было надо, это были лучшие моменты каждого из тех дней – когда я оставался с ней вдвоем.

Я очень быстро понял, что люблю ее. Это было странно, потому что я толком не знал, что это слово значит, но каким-то образом понял – поэтому это было правдой. Но в то же время я жил в каком-то ненастоящем мире, потому что в этом мире не было ничего кроме нас. И, в каком-то смысле – это лучший из всех возможных миров, и я бы очень много отдал за то, чтобы он был настоящим, но на деле – он просто не мог быть настоящим. Это была большая иллюзия, которая очень жестоко разрушилась.

Я совсем забыл про свой институт. Просто не хотел о нем вспоминать. Ира в свой ходила и думала, что я хожу тоже, но я просто физически не мог заставить себя выйти из дома, сесть в автобус и доехать до Бауманской. Просто не мог выйти из этого мира, где все хорошо, в тот, где все скучно и буднично. Поэтому предпочел просто забыть, что другой мир существует. И – да, я ей врал, это было очень плохо, но я усмирял свою совесть. В итоге мне позвонил мой староста и спросил, как у меня дела и почему меня так долго нет на парах. Это было начало апреля, кажется. Я сказал, что у меня были определенные проблемы, но я их уже решил, и со следующей недели буду ходить каждый день, ничего не пропускать и вообще, возьмусь за ум. Хватило меня на два дня. Больше я просто не смог. Наверное, если бы я себя переборол и походил еще хотя бы неделю, я бы втянулся, и все стало бы нормально, но в тот момент я не смог этого сделать. Мне вообще не хотелось. Все было слишком хорошо.