XXI век. Повести и рассказы

– Что за разговоры такие: «до смерти»! Кто это тут помирать собрался?

– Да не ходишь совсем к матери. Поди, дорогу уже забыла.

Была у неё три дня назад.

– Да уж, забудешь ваши буераки! Все каблуки посшибала, пока добралась.

– Ишь ты, «ваши». Такие же, как ваши! – весело обижается она.

Вместо печки давным-давно стоит компактный газовый котёл. Но запахи тёплой овчины до сих пор бродят по дому, изредка попадая в ноздри, так что нет-нет, да и вышибает слезу.

– А чего это с лопатой? Нельзя было вчера Мишку заставить снег почистить?

Мама убирает со стола ошибочно схваченную мной отцовскую ложку и кладёт вместо неё другую.

– Нечего! У ребёнка в неделе один выходной, пусть поиграет. Да и мне полезно подвигаться.

Впитываю вкус маминых щей, который узнаешь в любое время дня и ночи, даже спросонья и с завязанными глазами. А я вот никогда не смогу сварить такие для моего обормота. Не всё передаётся по наследству. Обидно…

– И чем же он тут, у тебя, занимался?

– Да всё с Малягиными с кручи на санках катались. Уж темно было, как прибежал. А на другой день чуть свет поднялся – и опять. Не надоест ведь!

Малягины – это племянники Саши. Того самого.

– А на днях сама Людмила приходила, – продолжала мама. – Хвалилась, фотографии показывала. Саша-то у неё уже капитан какого-то там ранга. Красавец! И жену его показывала. Так себе девка, худенькая. Перевели его, и живут они теперь в Севастополе. У тёплого моря.

Она украдкой вздохнула.

Я молча наворачиваю мамины щи. «У тёплого моря»… Никакое оно не тёплое. Щипачий ветер мотает по камням редкий снег пополам с пылью, периодически хлещет всем этим делом по щекам. И это на фоне студёной воды, из которой торчат разные обледенелые железяки. Бр-р!

– Твой-то бывший появляется? – ни с того ни с сего спрашивает она.

Я чуть не роняю ложку.

– Это ещё зачем?

– Ну, сына повидать. Вон уже какой вымахал!

А ведь и правда: Мишка-то и его сын тоже. Странно, что мне это никогда не приходило в голову.

– Хоть платит-то аккуратно?

– Аккуратно, – отвечаю я и привычно отгораживаюсь приспущенным веком.

Но маме привычно на это наплевать.

– А Николай-то твой Васильевич когда наконец решится? Уж сколько встречаетесь, – гнёт она свою линию.

– Ты же знаешь: у него дочь школу заканчивает. Ждёт, когда ей восемнадцать исполнится, чтобы алименты не платить.

– И то правда, – вздыхает мама.

Никакая это не правда. Это легенда для мамы. Без неё она назвала бы наши отношения с Николаем так, как их, в общем-то, и следует называть. И это было бы ещё полбеды. Другая половина беды – это что она обязательно перестала бы брать к себе по субботам Мишку, а чтобы повидаться с ним, стала бы регулярно наезжать к нам сама. И к отсутствию личной жизни добавилось бы ещё и отсутствие территории для неё.

– Ну, а на работе что? Как там твои студенты?

Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше её волновала эта тема.

– Студенты как студенты. Как не хотели учиться, так и не хотят. Девицы заняты только внешним видом и стрельбой глазами. Так и зыркают: туда-сюда, туда-сюда. Аж противно!

– А парни?

– Парни…

Неопределённо пожимаю плечами. Мама отворачивается к мойке и гремит посудой, не переставая при этом видеть меня насквозь.

Сонмище мурашек врывается в неплотно закрытую дверь преподавательской, наполняя всё моё существо нестерпимым зудом. Влекомая им, срываюсь с места и выскакиваю в коридор, с противоположного берега которого радостно басит замшевая куртка:

– Здравствуйте, Любовь Сергеевна!

– Здра-авствуйте! – пищат следом за ней фальцеты, которыми эта куртка облеплена.

Из-под приспущенного века голос, похожий на мой, произносит:

– Будьте любезны не шуметь или отойдите подальше от преподавательской.

Куртка с шутливой важностью прикладывает палец к губам, и фальцеты мгновенно переходят на шёпот:

– Ну, а дальше, дальше-то что было?

– Блин! Ну, не тяни же!

– Сейчас уже звонок будет!

Хочется узнать, что там было дальше того, о чём я не слышала, но в это мгновение раздаётся приближающийся топот, по которому у нас обычно узнают Азимова. Распахнув дверь в преподавательскую, он делает широкий приглашающий жест.

– Любовь Сергеевна!

Но я не слышу, поскольку вся поглощена изучением расписания консультаций.

– Любовь Сергеевна-а! Вы позволите нам начать заседание кафедры? – говорит он громче, не брезгуя прибегнуть к банальному начальственному юмору.

– Ах, простите, Рушан Гарифович! Вы так неожиданно… А я тут корректирую расписание… А что, уже время?

На моих крохотных, подаренных ещё к 18-летию папой золотых, до начала заседания аж целых семь минут. Но всем давно известно, что азимовское самолюбие, бывает, весит и побольше. Поэтому я, не вступая в дискуссии, смиренно волокусь в помещение и усаживаюсь на насиженное место.

– Что, там Дима снова девочек развлекает? – шепчет Ирина Лозовая, соседка по парте.