Спецхранилище

По моей просьбе Тарасыч саперной лопаткой выкопал возле караулки неглубокую яму. Я сложил в нее лохматые останки, после чего мы закидали их землей, а в образовавшийся холмик воткнули его алюминиевую миску, на которой Тарасыч криво нацарапал ножиком «Клякса». При обороне спецхрана один из нас уже пал. Мне не хотелось развивать мысль, но если все настолько серьезно, как я думаю, жертва могла быть далеко не последней.

* * *

Занеся моторизованную косу на ферму Ипатова, я вернулся в поселок поздним вечером, едва перебирая ногами от усталости.

Улицы Коровьина, укутанные в сочную зелень начала лета, освещались редкими фонарями. Было тихо, никакого переполоха, который, как мне казалось, должен был подняться, узнай народ, что упало в Боровом. Никаких солдат, никакой техники химических войск. В одном дворике негромко бренчали на гитаре подростки. В другом возле полуразобранного «жигуленка» задушевно беседовали два не совсем трезвых мужика. Из открытых форточек доносились звуки телевизора, но большинство окон не горели, многим завтра на работу.

Мне, кстати, тоже.

Круглосуточный продуктовый ларек, расположенный рядом с асфальтовым шоссе на Ярославль, был сварен из металлического листа-пятерки, его единственное панорамное окно защищала стальная решетка. Он напоминал фортификационное сооружение, способное выдержать длительную осаду. Возможно, иногда его так и использовали против чересчур буйных покупателей и алкашей.

Наверное, вы решили, что я захотел напиться после сегодняшних событий? Вот и нет. Я думал только о том, как вывести из себя эту чертову радиацию, которой меня напичкали по самую маковку. Хотя, сказать по правде, напиться тоже хотелось. В голове творилось нечто такое, словно в ней потоптался слон, – ощущались последствия ментального вторжения. Так, на углу трансформаторной будки мне померещился чертенок с горящими глазами, следивший за мной из-за угла, хотя скорее всего это была кошка… Надеюсь на это.

Отчалив от продуктового ларька, где были приобретены пол-литра «Путинки» (ну да, частицей души я патриот), я отвинтил крышку и, запрокинув голову, высосал сразу половину бутылки. Расположившийся неподалеку на скамейке местный бомж посмотрел на мой жадно гуляющий кадык с пониманием и завистью.

Водка пошла легко, как вода. Словно не было полуторамесячного перерыва, заполненного вырезанием ложек. Я не давился, меня не выворачивало наизнанку, мне не требовалась закуска. Пилось отлично, даже не ощущалось обычной горечи.

Я оторвался от горлышка, глядя на мир увлажнившимися глазами. Мир стал ярче, свежее, контрастнее. В голове сразу установился порядок. По внутренностям пробежала волна бодрящего тепла. Как мне этого не хватало! Как не хватало этого затяжного глотка, задвигающего все проблемы на задний план. Никакие ложки, никакая переоценка жизненных ценностей не могла сравниться с эффектом от употребления этого прозрачного живительного напитка.

В бутылке осталось чуть меньше половины. Мне хотелось уничтожить остаток, не люблю оставлять незаконченные дела. Слава богу, в тот момент хватило рассудительности. С раннего утра во рту не гостило ни крошки, а от усталости я едва держался на ногах. Стоит расправиться со второй половиной – и утро придется встречать в уютном лоне придорожной канавы. Поэтому, ухватив бутылку за горлышко, я, пошатываясь, побрел по пустой, слабо освещенной улице в направлении дома.

Дверь в подъезд оказалась заперта изнутри на задвижку. Это наши бабушки таким образом защищаются от непрошеных гостей. Я озадаченно почесал лоб, думая, в какое окно постучать, чтобы мне открыли, но потом вспомнил про Леву.

Лева жил со своей матерью в квартире на втором этаже. Чернявый, жилистый, худощавый, весь в татуировках после отсидки, он работал на фабрике слесарем, и было ему что-то около сорока. Домой Лева частенько возвращался затемно и подвыпивши, поэтому, чтобы никого не будить, держал за доской наличника тупой кухонный ножик с обломанной рукоятью. Его лезвие, просунутое в дверную щель, отодвигало задвижку в несколько приемов.

Вспомнив об этом, я тут же подумал, что у меня самого есть ножик. Инопланетный. Я достал его из кармана, повертел в руке, оглядывая со всех сторон. Убрал назад. Страшно применять его по пьяни, еще останусь без пальцев. И потом, светящееся лезвие резало настолько легко, что могло раскроить задвижку. За подобное варварство в отношении общественной двери наши бабушки меня дружно возненавидят. Именно поэтому я полез за наличник и достал Левину «отмычку», с помощью которой и попал в подъезд.

Первое, что я увидел, когда вошел в квартиру, был чемодан в прихожей рядом с подставкой для обуви. Еще через секунду я сообразил, что не отпирал дверь ключом. Дверь в квартиру не была заперта.

Я осторожно заглянул в гостиную.

На стене горел ночник, в остальном комната была погружена в полутьму. На моей кровати, раскидав руки и ноги, перекрутив вокруг себя простыню, едва слышно посапывая, спала Настюха. На ней были только маечка и трусики – сарафан, в котором она приехала, висел на спинке кровати. Рядом на краешке стула, сложив руки на коленях, сидела Юлька. На ней были джинсы и джинсовая курточка, она даже не сняла ее с дороги. Волосы уложены строго, по-учительски, спина прямая. В больших, всегда волнующих меня глазах читалась усталость.

– Вы чего, уже приехали? – тупо поинтересовался я. Ни одно из слов не получилось произнести внятно.

Юлька приставила палец к губам и яростно показала глазами на спящую Настю. Потом молча встала, вышла ко мне в прихожую, плотно затворила дверь в комнату. Когда она повернулась, лицо было сердитым.

– Мы ждали тебя целых полдня! Полдня, можешь себе представить? Ты говорил, что в шесть уже дома. Где ты был?

– Как вы попали в квартиру? – В тот момент я не блистал мыслительными способностями. Общение с Семеном сказалось на них самым негативным образом.

– Сначала сидели на лавочке во дворе, – обиженно ответила Юлька. – Потом какая-то бабушка пустила нас в дом.