Бродскому
Распаляя в сердце жар непостоянства,
Ликует межрёберных комнат столица,
Рисуя в уме бесконечность пространства,
Любимых и незнакомых людей лица.
Там бродит маэстро со взглядом занозы,
С томиком питерской простуды в кармане,
С ретушью раскалённой и зябкой прозы,
Невой, мостами и «Авророй» в тумане.
Звуки гласных гасит и чеканит в строки,
Лоб разбив об нимбы, ямбы и пороги,
Сдав за так – грехи, таланты и пороки,
Золой посыпав к забвению дороги.
Читаю и чаю испить чаю с Бродским,
Где молочай расцвёл сиротой за бродом,
А прайсы блистают интерьером броским.
И знобит от вопроса: «Откуда родом?»
Шторм (Иона)
Настала жатва бескровной жертвы,
Перст указующий вонзился в брешь.
Залив сомнением трюмы веры,
На палубе жребий поднял мятеж.
Ложь во спасенье умножила правду,
Фальшивую ноту повысив в цене:
Прозрачную воду взмутив в награду,
Оставила блажь на илистом дне.
Толкнула Иону в душную клетку,
Спиной к дверям легко повернув,
В коварном шторме упрямого века
Тяжёлые волны плотно сомкнув.
Рыдают громы и молнии блещут,
Пронзая бездну в сетях пучины,
Из чрева Слово выходит вещим,
Страшиться смерти нет причины.
Шут
Напялив шутя
Шута тряпьё,
Колпак теребя,
Расцвёл репьём.
Абсурд, но всё же
Прослыл смешным,
Танцуя в ложе
Юнцом седым.
Рывками, не в такт
Время течёт,
Смеясь в антракте –
Дали расчёт.
Смята улыбка
На ярком лице,
Не вяжет лыка