Дзынь

«Совпадение? Не думаю» – шутил он и сам смеялся.

Санитар и санитарка внесли его на носилках внутрь машины, померяли давление, вкололи что-то в вену левой руки.

– To increase pressure, – объяснил санитар.

– Тромбозиз, тромбозиз, – повторяла санитарка, вкалывая что-то для повышения давления в руку варикознику.

В скором времени его привезли в клинику Ospedale San Giovanni Calibita Fatebenefratelli на острове Тиберина и после беглого осмотра оставили в фойе на медицинской передвижной кровати. Кровь была остановлена, поэтому нужно было заниматься другими более нуждающимися в помощи больными.

Патрон сидел за столом в своём кабинете, Джованни ходил из стороны в сторону, открывал какие-то ящики, что-то искал.

– Так как его зовут? – обратился патрон к Джованни.

– Ага, вот, нашёл… – Джованни уткнулся в какую-то папку.

– Джулиан, – спустя полторы секунды сообщил Джованни.

– Джулиан, а она значит Джулия… – размышлял патрон, – опять тёзки.

– Вафан… А… Что с вас взять? В стекло значит не наливаем… А этим наливаем… Срочно дефашизировать… – доносились возмущённые возгласы из фойе.

Джованни отвлёкся от папки и прислушался.

– Кто это там так ругается, патрон, к дефашизации нас призывает? – спросил Джованни у патрона.

– А этого чего не пускаете, афроамери… тьфу ты, афроитальянца? Чего он на улице мыкается? – доносились недовольные возгласы из фойе. – И мне ногу замотайте, и я пойду. Сталин у них, видите ли, с сердечком… – всё ещё доносились возмущённые возгласы из фойе.

– Ах, ну конечно, вот и он… – с лукавой улыбкой отвлёкся от изучения парных имён патрон и пустился в рассуждения, – в его родной стране процессы фашизации и дефашизации происходили одновременно, но всё-таки он больше гуманист, чем мизантроп, поэтому выступает за дефашизацию. И нашей нации в том числе, Джованни. И в чём-то он прав. В чём мы, собственно, раскаялись? Как мы отмечаем 8-ое мая? А то, что мы любим свою страну, – это наша большая заслуга, и наша любовь к родине достойна уважения. Однако, Джованни, патриот, в какой-то степени, является шовинистом, поскольку патриотизм подразумевает тот факт, что человек своих соплеменников, даже не сограждан, ценит больше, уважает больше, любит, в конце концов, больше, чем всех остальных.

– Патрон, неужели нам нужно любить их меньше?

– Нет, Джованни, конечно, нет. Вот ты скажи мне, ты любишь Италию?

– О, патрон, как я люблю Италию, знал бы кто?

– А Испанию, Джованни?

– О, как я люблю Испанию! Я сильно люблю Испанию, хотя я там ни разу не был. Но у меня есть испанские тапочки-шлёпки.

– Вот ты и ответил на свой вопрос, Джованни, – убедил ассистента патрон. – Проявления любви непредсказуемы. Всё равно есть только один цвет, который объединяет всех людей на земле.

– Какой же, патрон?

– Пора бы уже догадаться, Джованни. Цвет крови.

– Ах, ну конечно, как же я сам не догадался, – посетовал на свою недогадливость Джованни, и тут же переключился на работу.

Он всегда так поступал, когда его начинали мучить комплексы неполноценности. Патрону хотелось, чтобы Джованни был уверенней в себе, но патрон не успел подбодрить своего бессменного помощника.