Этажи

– Полин, ну дай хоть затянуться, – простонал Вовчик. Бывший ликвидатор сидел там же, где мы его оставили, и, казалось, дремал, прислонившись к пожелтевшим обоям.

– Что вы задумали? – Женщина проигнорировала тельняшку, внимательно смотрела на меня сквозь дым.

– Кабина выглядит целой. Дети могут быть еще живы. – Я допил едва теплую жидкость из носика. – Мы спустимся. Где их мать?

– Я дала ей своего лекарства, поспит на моей кровати, пока муж не придет. – В хриплом голосе Полины пропал даже намек на ту теплоту, с которой она утешала несчастную. – Вы слышали что-нибудь?

– Нет. Алина слышала.

– Ей могло показаться. Скажи на милость, как можно уцелеть при падении с такой высоты?

Я пожал плечами.

– Ловители, – сказал Вова, не открывая глаз. – Под кабиной есть такие штуки, называются ловители. Когда лифт падает, их зубья вгрызаются в направляющие. Все дело в тросе ограничителя скорости…

Вова уже собрался было показывать на пальцах единственной рабочей руки, но икнул и передумал.

– Ай, что объяснять тупицам.

– Не успели твои ловители. Мы видели кабину.

– Пацан, там у всех узлов срок службы двадцать пять циклов. То есть они износились еще при твоей прабабке. Ясен пень, все фурычит через раз и через жопу. Поздно схватились, или зубья повырывало, или направляющая посыпалась, да что угодно. Я к тому веду: если не сработали как надо, не значит, что не сработали вообще.

– Не остановили, но послужили тормозом. Оттуда и грохот, – пробормотал я под нос.

– Угу. – Вова встал и поплелся в свою комнату, придерживая неработающий протез, чтобы тот не цеплялся за дверные косяки.

– Нашел! – С толстым мотком веревки на плече мимо тельняшки протиснулся Димка, сжимая фомку в руках; из кармана его мастерки торчала пара ватных перчаток.

– Сядь. – Полина смотрела на меня и обращалась ко мне, будто не ее родной сын нетерпеливо топтал линолеум рядом. – История твоего отца ничему тебя не научила?

– Может, и научила бы, расскажи ты мне ее полностью, – огрызнулся я. – Хоть раз.

– Тебе достаточно знать, как все закончилось. Он полез помогать, когда его об этом не просили. И погиб.

Точнее, его расстреляли ликвидаторы. Я невольно покосился на дверь Вовчика.

– Хочешь так же?

– Разве ты не тем же занимаешься, тетя? Помогаешь соседям.

– Помогаю. – Она затушила бычок. – Помогаю ласковым словом. Советом. Горькой настойкой, наконец. Но не лезу в чертову шахту! Ты понимаешь, что там мог оставить Самосбор? Понимаешь, что ниже четвертого этажа – вечный карантин? И что делают с теми…

– Мама, мы всё понимаем! И мы пойдем, – твердо перебил ее Дима. Я мысленно поблагодарил брата за шаг, которого она не ждала.

Женщина дернулась, поежилась, как на сквозняке, и тяжело опустилась на свободную табуретку. Достала из недр халата бутылочку с настойкой, капнула пару багровых, почти черных капель на язык. Мы воспользовались заминкой, чтобы уйти.

Я уже собирался захлопнуть за собой гермодверь, как нас окликнули:

– Эй, щеглы. Вы и вправду за малыми полезете? – Бритая Вовина башка высунулась из комнаты.

– Тебе какое дело?

– Ты пасть прикрой да сюда идите. Покажу чего.

Берлога тельняшки встретила нас запахом скисших портянок. Но даже тусклого свечения телевизора хватало, чтобы заметить порядок в комнате. Я похвалил Иру про себя: молодец, успевает и впахивать за двоих, и чистоту поддерживать.

– Вовчик, мы торопимся.

– Да щас, погоди ты. – Он встал на колени и вытащил из-под койки пыльный чемодан.

Щелкнули застежки.

– Черт его знает, что там Самосбор оставил. Тебе сгодится.

Я развернул протянутый сверток.

– Халат химзащиты? Откуда? – вытаращился Дима.

Сосед промолчал. Такие носят только ликвидаторы да некоторые сотрудники НИИ. Редкая вещь. Дорогая. Вова, видимо, прихватил со службы.

– И что ты хочешь за него? – Я подозрительно покосился на бывшего вояку.

– Курить дай.

Я достал из пачки папиросу, положил себе в карман. Остальное протянул Вове. Выжидательно посмотрел на него – слишком уж неравноценный получался обмен.

Тельняшка встал и сразу прикурил. С удовольствием крякнул, сделав две большие затяжки подряд.

– Хочу еще, чтобы внизу вы головой думали.

– Слабо верится, что ты так о нас печешься, – прищурился Дима.

– А я не о вас, дураках. Слушай… – Вова серьезно посмотрел мне в лицо. На миг его взгляд показался даже трезвым. – Если что-то успело проникнуть в кабину… Присмотрись к детям прежде, чем тащить их сюда. Обрати внимание на любые странности. И проверь слюну.

– Слюну?

– Будет коричневый или черный оттенок, и завтра у малого слизь пойдет из всех отверстий. Послезавтра на этаже не останется выживших. Это относится ко всем странностям: сыпь, язвы, наросты на коже. Необычное поведение…

Я не стал уточнять, какое поведение считать обычным для напуганного, возможно раненого ребенка.

– Не спрашиваю, получится ли у вас их вытащить. Но очень интересно, хватит ли ума оставить.

– Пошел ты, Вовчик… – бросил Дима севшим голосом. Все понимали, тельняшка прав. И от правоты этой становилось тошно.

– Повидайте с мое, салаги, – огрызнулся Вова и сел на кушетку. Прикурил вторую от бычка. С минуту в комнате трещал лишь телевизор.

Минуты. Сколько их так утекает впустую, на сомнения и страхи, когда время действовать?