Раскинув руки и закрыв глаза

Они сливались с ржавой водой, и он вздрагивал, когда слепленный из бородавок шар отпрыгивал из-под ног. Алекс остановился, сплюнул и сказал жабам:

– Эй! – но голос его, обычно звучный, будто провалился в тягучий ил, и единственный, кого он смог напугать, была его собственная лошадь, от неожиданности дернувшая повод. – Замолчите! – и снова вышло жалко, словно он просил об одолжении кого-то большого, кто запросто мог отказать.

* * *

– Ну мы с тобой измазались! – Алекс сидел, облокотившись спиной на березу, и вытряхивал остатки ила из сапог. – Довези до города, там отмоемся. Я тебя прошу. Что молчишь, поедем?

Белая лошадь стояла рядом, переступая копытами и раздувая ноздри. Грязь на лошадиных ногах высохла и теперь выглядела как серая краска, покрывающая животное почти до живота.

Близко хрустнула ветка, из травы на опушке взметнулась большая черная птица, лошадь отпрянула и развернулась в сторону болота.

– Стой! – он подскочил и успел схватить за повод. Лошадь дернулась, но он удержал ее сильной рукой. – Ты куда? Там делать нечего, там мы уже были. И я, между прочим, тебя никогда не бросал, а мог бы.

* * *

… прошу тебя, только не споткнись. Я слишком хорошо помню эту длинную-предлинную секунду, когда тебя выбросило из седла и еще ничего не произошло, но уже ясно, что дальше: резкий удар в плечо, хруст ключицы, потом будто широкой лопатой по спине, чем-то острым по ребрам, спина, ребра, спина. Калейдоскоп перед глазами замирает, ты смотришь вверх. Боль еще не пришла. Спазм в легких. Нужен воздух, спина выгибается, очень нужен воздух… если я не вдохну, я умру…

Услышав близкое хриплое рычание, лошадь понеслась по заросшей лесной дороге, выбивая ритм на старой асфальтовой крошке. Теперь подгонять ее было не нужно. Зрение сузилось до небольшого пятна, по периферии которого пролетали бетонные столбы с ржавыми обрывками проводов.

Свет над ними гас, черными клубами накатывалась грозовая туча. Алекс увернулся от вытянувшейся поперек дороги ветки, но она успела обжечь по щеке и уху. Он провел пальцами по горящей коже, нет ли крови. И в стремительных сумерках не разглядел.

От злобного волчьего воя лошадь вытянулась еще, до самого предела, сколько могла. Где-то близко, срываясь в траву, с охотничьим задором ухнул филин.

По другую сторону взвизгнул детеныш кабана, как будто прорываясь в отчаянии напролом сквозь кусты…

Не споткнись, я прошу тебя, только не споткнись. Здесь не то что ночевать, прилечь на минутку нельзя.

Почти невидимую дорогу разрезала молния, и в короткой белой вспышке он увидел возле ноги вытянутые волчьи морды с летящей по ветру слюной. Алекс ударил лошадь пятками, а с неба в ответ сорвался удар грома. Одна из тварей метнулась к его сапогу, на мгновение зацепилась, сорвалась и хрипло взвизгнула, отброшенная копытом.

Чернеющее небо осветила зарница, а на ней, как на холсте, оказались вычерченными два острых в полнеба крыла и три пары яростных налитых кровью глаз.

И тут же, украв все изображения и звуки, со всех сторон его накрыл летний ливень.

День 1

А на улице, оказывается, кипела жизнь. Когда Алекс распахнул тяжелые коричневые шторы и открыл окно, свет и шум мгновенно наполнили комнату. Он оперся локтями на высокий подоконник второго этажа, высунул голову наружу и с интересом стал разглядывать узкую, без тротуаров, улицу, тесно заставленную старыми двухэтажными домами.

Под навесом крыши серого дома напротив было свито невидимое глазу гнездо, и оттуда безо всяких пауз раздавались требовательные крики. Маленькая бледная птичка метнулась на звуки под оцинкованный водосточный желоб, бодро выскочила обратно и сломя голову умчалась прочь. Все окна серого дома были закрыты пыльными деревянными ставнями, с кирпичной стены тонкими лепестками облезала краска. Снизу стену полулежа-полусидя подпирал расплавленный на солнце черный кот. Поза животного выражала нескрываемое презрение к разбросанным вокруг пустым пластиковым бутылкам и людям, вынужденным огибать кота по неровной булыжной мостовой.

Молодой человек прошел по небольшой и скромно обставленной комнате, перешагнул через гору грязной одежды возле мятой кровати, поднял один, с глубокими порезами, кожаный сапог и с любопытством стал разглядывать его на свет.

Выражение лица, уверенное и беззаботное, как у иностранца, выдавало в нем человека приезжего.

В дверь постучали так, как стучат неуверенные горничные.

Он поспешно скрылся за дверью находящейся тут же ванной комнаты и оттуда уже предложил войти, выглядывая одним лицом и парой кубиков пресса на плоском животе.

Вошла темноволосая девушка, очень красивая, но с полотенцами. Лицо девушки было неуловимо и безнадежно испорчено, как будто в нее только что плеснули из грязного ведра, но еще не долетело. Девушка немного потолкалась в солнечном пятне между окном и находящимся напротив платяным шкафом с двумя побитыми коричневыми дверцами и вышла, а зачем приходила – непонятно.

Молодой человек действительно был иностранцем, приехавшим накануне вечером. Все ему было внове и интересно, да и сам он всему был нов и интересен.

Гость спустился на первый этаж, перепрыгивая ступени. В просторном холле гостиницы за высокой стойкой регистрации стоял небольшого роста, с необыкновенно подвижным лицом и весь какой-то кругловатый хозяин, с которым он уже успел познакомиться накануне. У окна расположились два черных кресла из потертой кожи и небольшой стол, а возле них шуршала та самая темноволосая и коротко стриженая девушка, с которой молодой человек не познакомился, но видел голым из-за двери. С зажатой в руке пыльной тряпкой она выглядела как человек в решительные минуты жизни.

Хозяин приветливо взмахнул руками, словно хотел взлететь.

– Простите, что я ночью долго не открывал. Мы не ждали никого.

– Это вы простите, что я вас посреди ночи на ноги поднял. Как там моя лошадь?

– Накормили. Сейчас отмоем, узнаем цвет. Вы незнакомы? Вега, моя дочь.

Гость широко улыбнулся девушке, но Вега успела увернуться и отразила улыбку спиной. Спина, затянутая в черное облегающее платье, была изящна, но все же не лицо. Молодой человек, продолжая улыбаться, повернулся к хозяину гостиницы и начал задавать вопросы, которые обычно задают люди, если их долго не кормить.

День между тем становился жарким. Ни одно облачко не отбросило тени на кота, удерживаемого в покое силой собственной лени. Подозрительное животное изнывало на июньском солнце.

* * *

– Часы снимите, – пошевелил бровями хозяин гостиницы.

– Что? – не понял Алекс и зачем-то потрогал застежку ремешка на запястье левой руки.

– Вы собираетесь на улицу? Отдайте мне ваши часы.

Хозяин гостиницы сделал жест, каким строгие родители приказывают вернуть вытащенные тайком из кухонного ящика спички: поднял руку ладонью вверх и пошевелил пальцами.

«Начинается! – мелькнуло в голове. – Но в чем подвох?»

– У нас запрещен календарь и измерение времени, – пояснил хозяин гостиницы. – Вы же не хотите первый день провести в тайной полиции?

На стойке регистрации перед ним лежала стопка квитанций, он листал их, шевеля губами и слюнявя указательный палец.

– Но это бессмысленно, – удивился Алекс.

– Согласен, – хозяин гостиницы отложил бумажки на край. – Начинать знакомство с городом с методов работы тайной полиции совершенно бессмысленно. На остальное времени не хватит.

Поразившись аргументу, молодой человек расстегнул ремешок и положил часы на стойку.

* * *

Выглядел он так себе – невысокий, слегка запущенный, не слишком довольный. Совсем не агрессивный, скорее осторожный. Небрежно уложенные булыжником узкие улицы с веточками сдавленных и перекрученных переулков. Обычный провинциальный город, не хуже многих.

Молодой человек поворачивал наугад, пытаясь держать в голове обратную дорогу, оказался у реки, постоял на рассохшемся деревянном мосту. С высоты моста открывался прекрасный вид на мелкую каменистую реку, на бесчисленные ряды двухэтажных домов под одинаковыми скошенными крышами из грязной черепицы, на виднеющуюся вдали длинную линию стены из белого кирпича, ограждающей город по периметру.

Ни воспоминаний, ни ассоциаций, ничего. Даже если это тот же самый город, что могло остаться в памяти пятилетнего ребенка? Нечеткие образы, похожие на старые черно-белые снимки. Вот комната, где он спал. Вот любимые машинки, которые бесконечно катал по ковру с одним и тем же повторяющимся узором, пока взрослые были заняты. Через открытую дверь лаборатории виден отец в окружении бесконечных бумаг и пробирок, но сюда входить нельзя. Кухня, окно во двор. За окном какое-то дерево, а какое? В стекло уткнулись ветки без единого листа, тоненькие, белые от инея. То ли рябина, то ли клен. Не помню…

Алекс дошел до крепостных стен и прочертил город в обратном направлении, улыбаясь встречным людям, но все они искали что-то под ногами.

Центральная площадь ему не понравилась. Ратуша, тайная полиция, редакция газеты – здания вокруг выглядели так, словно им доверили площадь охранять. Под их подозрительными взглядами он почувствовал себя неуютно.