Последний теракт. Книга 2

Глава 4

Александр Соколов, глава СБГ, уникальный по физическим данным человек, олицетворяющей в себе беспредельную силу матушки земли русской, последние дни просто светился от счастья, улыбаясь гораздо чаще, чем это явление вообще за ним наблюдалось. Его невероятное возбуждение, вряд ли понятное большинству простых смертных, с большим удовольствием разделила бы изголодавшаяся акула, почуявшая горячую кровь жертвы. Адреналин так и бил Соколову в голову, передавая по всему телу волну излюбленного тока, по которому Александр истосковался как голодный орел, если бы того отлучили на год от свиданий с прометеевой печенью.

Два дня! Всего два дня! И он пустит, наконец, кровь врагу!

Лишь одно обстоятельство отравляло нарастающее предвкушение битвы, а именно его слово, данное Меленкову. Да, Соколову пришлось пообещать, что это будет последняя командировка подобного типа, иначе непреступный Голиаф ну никак не соглашался его отпускать. Более того, Анатолий Петрович настоял на том, чтобы Александр взял с собой личных телохранителей, двоих бойцов из легендарного отряда «Контра». Телохранителями они назывались скорее формально, ведь Александр никогда не признавал за собой никакой охраны, и, в общем-то, имел для этого определенные аргументы. Но на этот раз он уступил и здесь.

Помимо них на карательную операцию собрали двадцать пять бойцов, отобранных Соколовым лично, и каждый из них изо дня в день вел подготовку к предстоящей поездке. Вряд ли все они разделяли хоть малейшую долю того беспредельного счастья, которое владело Александром, но все до единого свято верили в то, что вернуться в полном здравии. Вера с несокрушимость руководителя СБГ была настолько безгранична, что, казалось, являлась единственным нерушимым догматом для этих людей. Даже если предположить, что теоретически существовала возможность провала, и провести на этом азартный тотализатор, вряд ли бы кто согласился поставить свои кровные не на Соколова.

Тем не менее, времени для подготовки было крайне мало, а для полной проверки всех данных и вовсе недостаточно. Меленков этого не знал, поскольку физически не мог быть вездесущ, как Бог, иначе бы никогда не отпустил от себя Александра.

Нельзя сказать, что Соколов не понимал подобного, разве что только страсть охоты и бьющий по телу адреналин не заполонял частично все остальные чувства. В рекордно короткий срок разведка прочесала необходимую местность вокруг алмазного завода так, как только могла, и пришла к выводу, что для атаки объект весьма пригоден. По большей части это было правдой, ведь завод изначально не строился подобно Генуэзской крепости, окруженной скалами, да и не предназначался для иных целей, как обработка алмазов. Его хозяева не меньше Соколова были уверены в своей неприкасаемости – и правда, жители близлежащих поселений разве что под страхом смерти перешагнули бы порог алмазного завода – а для того, чтобы отбить атаки местных африканских бандитов, и собственных сил было достаточно.

Немного дождливый, но в целом солнечный четверг протекал для Александра в бешеном и лихорадочном темпе. Ровно в полдень он заскочил к Меленкову, докладывая о текущем состоянии дел.

– Как себя чувствуешь? – сразу спросил Анатолий Петрович, хотя по лицу Соколова и так было понятно, что жизнь удалась и он всем доволен.

– Как бешеный бык! Мы практически готовы. Сегодня утром пришли разведданные подтверждающие проведение намеченного собранием. Алонсо будет там, и, возможно, даже не самой крупной фигурой.

Меленков вопросительно взглянул на Александра.

– Говорят, что Оппенгеймер вводит в дело своего младшего внука, двадцатиоднолетнего Джозефа.

– Хм, это интересно, – произнес Анатолий Петрович, закуривая кубинскую сигару, – ты понимаешь, что произойдет, если Комитет узнает?

– Мы это уже обсуждали, – нахмурился Александр, – конечно понимаю. А что понимали эти выродки, когда пытались заварить такую кашу у нас? Заказали меня? Тебя бы, конечно, сейчас не тронули, но все же.

– Да, ты прав, – согласился Меленков, у которого от воспоминаний недавних событий до сих пор закипала кровь в жилах от ярости, – такого прощать нельзя. Сотри этот муравейник в порошок.

Соколов хищно улыбнулся.

– Да, кстати, ты спрашивал, что там с машиной Самсонова, – вспомнил Александр. – Так вот, с ней теперь все в порядке, хотя то, что происходило поначалу, весьма озадачило моих специалистов?

– Что такое? Вам удалось отследить того, кто вторгался в канал прослушивания?

– Не совсем, если честно, я даже не уверен, что все выглядело именно так. Видишь ли, уже после двух часов диагностики наши спутники вновь были заблокированы по трем каналам. Звонки прошли прямиков из машины, как в первый раз. Подобное продолжалось трижды, и это даже не единственная странность – машина несколько раз самостоятельно заводилась, включалась печка и даже музыка.

– Чертовщина какая-то. Может, она у тебя и каталась там самостоятельно по аэродрому?

– Нет, слава Богу, – ответил Александр, которому до сих пор было не по себе, как и Меленкову.

– Так что тогда? Вам удалось найти проблему?

– Скажем так, пришлось поступить по-македонски – мы просто снесли всю систему и установили новую, после чего сюрпризы полностью прекратились. Компьютерщики уверены в том, что аппарат каким-то образом схватил неизвестный им вирус.

– Вирус, который знает наверняка наши коды доступа к спутникам? Что за чушь ты несешь?

– Я тоже об этом думал, и пытался вытрясти ответ из всех и каждого. Коллективные мозги в итоге сошлись во мнении, что сработал некий вектор памяти, ведь нам уже известно было, что почти месяц назад, когда погиб Хамитов, подобным образом были заблокированы все три спутника, звонками из машины. Видимо, электроника это запомнила, но я в этом, если честно, плохо разбираюсь. Вопрос в том, кто же их первый раз в этот компьютер ввел, и ответить на это я не в состоянии.

– Не нравиться мне все это, ох как не нравиться, – покачал головой Анатолий Петрович. —

Слишком много непонятных событий вокруг. Ты сменил все коды по спутникам?

– Обижаешь, Петрович.

– Хорошо. А что с машиной?

– Да ничего, утром пригнали на парковку, стоит там мирно. Думал вернуть Платону. Или не стоит?

– Да нет, пусть забирает, – задумчиво ответил Меленков. – А он уже на месте? Выздоровел?

– Юрка доложил, что с утра на работе, и, вроде, огурцом.

– Хорошо. Ты уже отозвал его от Платона?

– Ага, – кивнул Соколов, – тоже сегодня утром. Есть еще пару заданий, которые ему предстоит завершить.

– Думаешь, Платону больше ничего не угрожает?

– Думаю нет.

– Хорошо, я рад. Как дела на нашей военной базе?

– Все развивается по плану! На следующей неделе должны доставить очередную партию танков. От добровольцев служить и обучаться просто нет отбою – платят-то хорошо. К назначенному сроку, думаю, у нас будет даже больше сил, чем планировалось.

– Это хорошие новости, – впервые улыбнулся Меленков. – Если бы все шло так, как по плану.

Соколов кивнул, ухмыльнулся, и направился прямиком к Самсонову, которого застал за кропотливым разбирательством толстой кипы бумаг, заполонивших полстола.

– Сколько бумаги, сколько проклятой бюрократии, – вздохнул Платон в ответ на сияющую улыбку гиганта. – Кажется, к тому времени, когда удастся запустить автомобильный завод, количеством волокитной макулатуры можно будет заполнить его сверху донизу.

– Россия, – посочувствовал Соколов, – мать наша ненаглядная, очень любит бумажки. Хотел сказать тебе, что машину мы проверили, все чисто, хотя поначалу она вытворяла такое, что и представить сложно.

Если бы Соколов не был так занят собственными мыслями, он, безусловно, заметил бы, как побледнел и осунулся Платон.

– Где она? – еле слышно, почти шепотом, спросил он.

– Кто? Машина? Да ждет тебя на стоянке. Ключей не даю, сам, думаю, все помнишь.

Они поговорили еще немного, в основном о работе, но как только за Соколовым закрылась дверь, Платон, еле переводя дыхание от волнения и страха, пулей кинулся в сторону подземной парковки, пролетев солидное расстояние не чувствуя ног.

Машина стояла на его собственном месте, рядом с припаркованным Мустангом, и Платон долго смотрел на нее как вкопанный, потом прошелся взад-вперед, провел рукой по лобовому стеклу, как завороженный, но все еще не решался открыть дверь и заглянуть в салон.

– Платон Сергеевич, все в порядке? – голос охранника заставил Самсонова подпрыгнуть на месте, и испытать прилив адреналина не хуже, чем после просмотра острой сцены из какого-нибудь фильма ужасов.

– Да-да! Все в порядке! – ответил он машинально, продолжая свой обход вокруг машины, словно старый опытный наездник, который осматривал непокорную дикую лошадь перед тем, как объездить.

Сколько прошло времени прежде чем он решился заглянуть в салон, не запомнили даже наручные часы, которые еще с утра забастовали и перестали ходить, требуя заменить батарейку, но Платон все-таки набрался духом и медленно, словно боясь взрыва, отворил водительскую дверь. Из салона доносился приятный запах какого-то нового аромата, напоминающего фруктовую смесь с оттенками шоколада, но он был слишком тонок и слаб, чтобы надоедать. Еще пару минут Платон постоял, уставившись на руль, но в итоге решился и пересел в водительское сиденье с желанием не меньшим, чем у преступника, приговоренного к электрическому стулу.

Дверь, вопреки его ожиданиям, закрываться не стала, и он, замерев на месте, но так и не дождавшись доказательств присутствия кого-либо другого, затворил ее сам. Мертвая хватка страха немного отпустила, что позволило Платону более расторопно разобрать прихваченный ноутбук и подсоединить его к прикуривателю автомобиля. Производя эти действия, он почему-то ощутил себя почти медиумом, который готовит сеанс общения с умершим духом.

Экран ноутбука зажегся в темноте.

Платона открыл пустой текстовый документ и опустил дрожащие пальцы на клавиатуру.

«Настя… привет».

И пальцы закостенели, словно от невиданной силы, но в последующие минуты Платон так и не смог написать ни единого слова, сколько не старался, словно мозг, замерший в безумном ожидании, отказывал посылать сигналы остальным частям тела.

«Но почему она ничего не напишет?! Ее нет! Что произошло?!», – завертелось в голове.

Тем не менее, он заставил себя пересилить овладевшую слабость, и продолжил печатать.

«Анастасия Викторовна… Настя, я очень виноват перед вами… перед тобой, я очень переживал все это время… пока тебя не было рядом… просто места себе не находил, даже свалился словно в лихорадке и пролежал дома несколько дней. Не знаю, что они с тобой сделали, даже в мыслях боюсь допустить, чтобы тебе навредили, и даже, возможно то, что тебя больше нет, но я все же надеюсь, что…»

Он писал невдумчиво, порывами, не особо следя за оборотами, ведь в глубине души с ужасом понимал, что пишет в пустоту. Гробовое молчание вокруг убивало больше, чем самая громкая дискотека тяжелого рока.

«Я очень надеюсь… и хочу всей душой верить… что все это просто дурной сон, пролетевший внезапно, но оставивший вечный ожог. Но это неправда, сон не может длиться неделями, ведь мы не в матрице, в конце концов».

Платон понимал, что пишет полную чушь, но ничего не мог с собой поделать, пока душевное равновесие окончательно не покинуло его.

«Настя! Настенька! Где ты?! Что с тобой?! Что с тобой сделали?!!! Что я могу сделать! Только скажи! Только подай знак!!!»

Пальцы строчили и строчили по клавиатуре, и, казалось, еще немного, и из-под них пойдет дым.

Словно армейский пулеметчик, отстрелявший длинную ленту боеприпасов, он устало откинулся на сиденье, уставившись на люк.

– Да, Платончик, видел бы ты себя со стороны.

Платон настолько отчаялся услышать нечто подобное, что сразу просто не обратил внимания на эти слова. Лишь спустя некоторое время до него дошло, что это была не просто галлюцинация, и словно током ударило.

– Настя! – закричал он.

– Ну да, а что, ты какую-то другую бабу ожидал услышать? И не ори ты так, охрана услышит.

Платон ошарашено смотрел по сторонам, словно хотел найти все-таки, где она прячется.

– Анастасия Викторовна, – наконец произнес он, шепотом, – нам же нельзя говорить вслух, тут все прослушивается.

– Орать нельзя, точно услышат, а говорить теперь, сколько душе будет угодно – пока эти кретины сносили всю систему и устанавливали новую, мне удалось взять под контроль не только механическую сторону машины, но и все остальное, так что теперь без моего ведома здесь ни один жучок не пропищит. Но, признаться честно, ты меня здорово развеселил за последние несколько минут, пока ходил здесь взад-вперед, видел бы ты себя со стороны!

Платон был уверен, что если бы она могла улыбаться в этот момент, то улыбка ее не могла быть еще шире, чем позволяла мимика.

– Нет, правда, спасибо тебе за представление, уж больно скучно мне было последнюю неделю, и поговорить даже не с кем. И спасибо также за то, что переживал.

– Переживал! – вдруг обиделся Платон словно ребенок, трудоемкие старания которого не были оценены должным образом. – Да я чуть с ума не сошел! Думал, что ты подумаешь, мол, я все это устроил, предал тебя! Да и просто боялся, что больше никогда тебя не услышу!

– Охотно верю, спасибо тебе за переживания, – сказала Алмазова, – а про твое предательство я и не думала. В любом случае то, что произошло, сыграло нам только на пользу, за исключением того, что уйма времени была потеряна. Теперь я точно не могу сказать, когда начнется все это представление.

– Ты имеешь в виду, последний теракт? – еле слышно произнес Платон.

– Да-да, он самый. Надо срочно действовать и пытаться раздобыть побольше информации.

– Каким это, интересно, образом? – искренне удивился он.

– Не переживай Платончик, это моя головная боль. Уж не думал ты, что я стану возлагать на тебя невыполнимых задач, и просить изображать из себя Джеймса Бонда?

– Я рад, что это не так, – выдохнул Платон, который в эту минуту почему-то вспомнил Итона Ханта из «Миссия невыполнима».

– Расскажи, как ты провел эту неделю? Что делал? Может быть, что-то невольно узнал?

– Ух, хороший вопрос, так сразу и не ответишь. За исключением последних четырех дней, что я провел на больничном дома, у меня была весьма насыщенная программа, от которой едва разум не помешался.

– Я вся внимание.

– Едва только мы с тобой приехали на работу тогда, на меня целый шквал проблем накинулся, а потом еще Соколов пришел и сообщил, что тебя увозят на диагностику, причем, как я понимаю, произошло это уже после того, как тебя увезли.

– Возможно, я тоже сначала опешила, когда один из бойцов бывшей «Контры» уселся за руль, но решила затаиться, что еще оставалось?

– Один из бойцов бывшей «Контры»? – удивился Платон. – Я думал, это не те люди, которых используют в качестве водителей.

– И ты не ошибался. Вопрос в особенностях самой машины. Я не успела тебе рассказать, что этот автомобиль был из числа уникального спецзаказа, предназначавшегося исключительно для «Контры». Никто, помимо их и, теперь тебя, не может управлять этими машинами – система не позволит.

– А что, есть еще такие автомобили? – не поверил ушам Платон.

– Да, их всего семь, по числу оставшихся бойцов, за исключением Соколова, который, как понимаешь, сюда не влезет.

– Обалдеть! Никогда бы не подумал!

– Хорошо, давай не будем отвлекаться, продолжай.

– Потом еще много чего было, самым интересным из которого, безусловно, оказалась встреча с Михаилом Олеговичем Макаровым.

И он во всех подробностях поведал историю с грузовиками, доверху груженными дьявольским грузом.

– Причем все они предназначались для «Нового Света». Можешь мне объяснить, что все это значит?

– Думаю, ты и сам уже догадался – под «Новым Светом» строят самую большую лабораторию для производства наркотиков на Востоке. В этом и был смысл всего проекта – думаешь, Меленкова сейчас больше всего заботит улучшение жилищных условий для тысяч очередников? Нет. Более того, проект «Нового Света» предлагался правительством гораздо раньше, но «Голиаф» отверг его, и лишь теперь, когда такой проект мог послужить первоклассным щитом для сокрытия чудовищной цели, к нему вернулись вновь. После осуществления плана Меленкова сильно истощаться ресурсы половины мира, а торговля наркотиками, как известно, испокон веков является самым выгодным предприятием, поэтому Меленков и потребовал от Комитета личного участия в дележке золотого пирога. Считай, треть транзита Золотого полумесяца встанет на рельсы «Нового Света».

– О Боже, – выдохнул Платон. – Я просто не могу слов подобрать, это чудовищно.

– Да, бесчеловечно, – согласилась Настя, – но в этом теперешняя суть Толи, он поставил перед собой цель, и отныне ее могут оправдать любые средства. Быть может, в глубине души он до сих пор верит в то, что, избавляя мир от ига Комитета, он делает дело всей своей жизни на благо человечества, хотя, если честно, теперь мне с трудом в это вериться. Меленкова необходимо остановить, иначе осколки его идей беспощадной гранатой разлетятся по всему миру. Рассказывай, что с тобой было дальше.

– Ко мне, кстати, Соколов представил охрану.

И Платон подробно рассказал о Юре, о том, как он помог ему вылечиться и встать на ноги.

– Кстати, почему ты мне ничего не рассказала о своем сыне? У тебя же есть сын – изобретатель Алмазов!

– Как ты узнал?

– Случайно, от Юры, когда просматривал чудо-пистолет, который у него был.

– Опиши-ка мне этого Юру.

Платон никогда не был хорошим рассказчиком, если надо было вспомнить чей-то портрет, но здесь постарался, как только мог, и, кажется, достиг своей цели, поскольку Алмазова остановила его и сказала, что достаточно.

– Значит, ты хочешь познакомиться с моим сыном?

– По-моему, я этого не говорил, но, правда, очень хотел бы, даже Юру просил.

– У тебя будет такая возможность, поскольку именно от моего сына теперь многое зависит и именно он может достать мне всю необходимую информацию, – призналась Алмазова.

– Мне странно это слышать, – сказал Платон, – сколько мы говорили с тобой, речь о детях никогда не заходила. У тебя есть еще?

– Нет, один сын. Он родился после того, как Толя пропал в армии.

– Ты хочешь сказать…

– Да, это сын Меленкова. Неудивительно, что он стал гениальным изобретателем – представляешь, какие у него гены? – не без гордости в голосе сказала Алмазова. – Более того, это не единственный его талант, но обо всем прочем потом. Вас я все равно предполагала познакомить.

– Что ж, жду с нетерпением.

– Скажи мне, ты с кем-нибудь делился полученной информацией?

Платон вздрогнул, боясь этого вопроса больше всего, и поначалу даже хотел наотрез помотать головой, но в итоге передумал. Собравшись духом, он рассказал Алмазовой о разговоре, произошедшим с Макаровым-старшим, за который уже сотню раз мысленно проклинал себя.

– Ты доверяешь ему? – только и спросила Настя после недолгого раздумья. В ее, таком человеческом голосе не слышалось и нотки упрека.

– Да, – признался Платон, и тут же добавил, – но это не оправдывает мою слабость.

– Не кори себя, — Алмазова подумала, и решила не добивать его своей критикой, – ты принимаешь решения, находясь в обстановке чрезвычайно опасной и непредсказуемо взрывной – неудивительно, что ты можешь допустить ошибку, учитывая то, что все это так неожиданно свалилось на тебя. Но, как я понимаю, ничего страшного пока не произошло, и, возможно, твой друг даже сыграет нам на пользу. Главное, чтобы он не наделал глупостей раньше времени. Можешь в этом поручиться?

– Я… не знаю, – признался Платон, – я вообще не хотел бы его задействовать, хотел бы, чтобы все сказанное мной забылось как страшный сон, да и вообще…

– Знакомая песня, держу пари, что и по поводу встречи со мной ты неоднократно думал так же.

– Да, думал. Но мне уже нет пути назад.

– Это неправда, – возразила Настя, – ты всегда сможешь уехать куда подальше пока все не началось.

– Нет, – покачал головой Платон, – уже не смогу.

– Что ж, я рада. И повторю, не уничтожай себя за то, что втянул в это дело близкого тебе человека. Думаю, ты все таки сделал правильный выбор, тем более, как ты говоришь, Михаил Олегович теперь спит и видит как бы помочь нам разобраться во всем этом?

– Да, он очень хочет помочь, – по-прежнему с грустью ответил Платон.