Неотправленные письма

– А никак, – застенчиво улыбнулся Дмитрий Васильевич, – слушаю, как радиоточку. Новости слушаю, люблю концерты всякие – на Девятое мая, например, или когда детки поют. Парад опять-таки слушал, диктор про технику рассказывал, а я увидеть ее не могу, но представляю…

Дмитрий Васильевич вздохнул:

– Ты, Наденька, конечно, права. Надо соглашаться на операцию. Скажи Володе, чтобы зашел ко мне, как будет у него время. Поговорим предметно.

– Обязательно скажу, – обрадовалась Надежда. – Он зайдёт, как только сможет.

– Ну, тогда бывай здорова, – улыбнулся Лукин.

– И вы не хворайте, – кивнула Надежда. – Хотелось бы, чтобы вы в школу вернулись. У вас же оба моих учились, а Виталька и в кружок ваш ходил.

– Как он? – поинтересовался Дмитрий Васильевич. – Пишет что?

– Ничего не пишет, – ответила Надежда. – Я уже и волнуюсь, хотя муж говорит, что с ним всё в порядке. Он по своим каналам узнает как-то.

– Ну, тогда и не переживай понапрасну, – сказал Дмитрий Васильевич. – А что не пишет, не беда. Война ведь не санаторий, порой бывает не до писем.

– Да он и вообще писать не особо любит, – согласилась Надежда. – Помните, какой он молчун? Клещами слова не вытянешь.

– Помню, – вздохнул Лукин. – Ну что же, пойду я.

– Счастливо, – пожелала Надежда. – Кто там следующий, пусть заходит.

– Да уже никого нет, – сказал Дмитрий Васильевич. – Я последний в очереди был, подошёл поздно.

Когда Дмитрий Васильевич ушёл, Надежда пробежалась по журналу. Помощь пока не получили шесть семей, и, действительно, у Надежды оставалось как раз семь пакетов, включая её собственный. Особенно Надежду Витальевну беспокоило отсутствие ее подруги Кати, завклубом. Во-первых, надо было отдать ей книги, переданные с гуманитарной помощью. А во-вторых, чего это она запаздывает? Не случилось ли чего? Не захворала бы…

Надежда выглянула в окошко – народу во дворе действительно не было. Потом вернулась к столу, и машинально взяла одно из сложенных на нем писем. Это письмо было написано хорошим, можно сказать, каллиграфическим почерком – очевидно, человек, его писавший, привык писать от руки. Надежда Витальевна начала читать:

«Здравствуйте, дорогие мои ребята! Я был очень удивлён и обрадован вашим письмом. Прошёл уже год, как я передал ваш класс Евгении Маратовне, и, честно говоря, думал, что вы уже про меня забыли. Хотя я часто вас вспоминаю – шутка ли, вы первый класс, у которого я был классным руководителем!

Знаете, я ведь долго не решался на классное руководство, и только когда Наталия Сергеевна ушла в РОНО[23 - РОНО – районный отдел народного образования.], взял на себя, как я тогда думал, дополнительную нагрузку. Сразу скажу – вы никогда за эти четыре года не были для меня нагрузкой, и мне не тяжело было вас вести, несмотря на отдельные эксцессы и шалости. Надеюсь, Евгения Маратовна вами тоже довольна. Прошу вас отнестись к ней так же, как вы относились ко мне. Она, конечно, педагог со стажем, но, прежде всего, женщина, а женщин надо беречь и защищать, а не нервировать их, как некоторые умеют. Особенно это касается Серёжи Радченко – надеюсь, Сергей, ты взялся за голову и больше не хулиганишь. Вы все уже взрослые, вам по четырнадцать, а кое-кому уже пятнадцать. Самое время начинать брать на себя ответственность.

Вы очень меня порадовали тем, что средний балл вашего класса второй по школе (надеюсь, не с конца; шутка, конечно, я знаю, что вы молодцы). И всё равно, есть куда работать. Ваша цель – занять первое место по школе! Надеюсь, за год вы ее достигните.

В этом деле, как я и говорил, важна взаимопомощь. Хорошо, когда вы подтягиваете друг друга в свободное время. Но не стоит ради этого подсказывать друг другу на уроках или давать списывать. Я прямо представляю, как при этих моих словах покраснели Настенька и Снежана. Ребята, не подводите друг друга. Школа – это не просто место, где вам дают знания, кажущиеся вам ненужными. Школа – это колодец, наполненный чистой водой, а впереди у вас – огромный жизненный путь, и вода из этого колодца всегда пригодится».

В двери осторожно постучали.

– Войдите, – сказала Надежда. На пороге появился Гена Нечаев, щуплый двенадцатилетний паренек, сын Вити и Инны Нечаевых. Витя был в ополчении, после контузии в танке пока работал в тылу, на ремонтной базе, и часто ездил в отпуск. Инна работала санитаркой в госпитале Владимира Григорьевича.

– Здрасьти, Надежда Витальевна, – поздоровался Гена. – Мама сказала, чтобы я забрал гуманитарную помощь.

– Вот, держи. – Надежда протянула пареньку пакет. – Как там твои?

– Спасибо, – кивнул Гена. – Мои вроде ничего. Папка говорит, что в конце лета свозит нас в Донецк. Надеется, что к середине лета фронт отодвинут и в городе станет безопасно.

Гена осторожно присел на краюшек стула:

– Папка просится обратно на фронт, – сказал он. – Вы только маме не говорите, это секрет. А в штабе говорят, что «у них мехводов[24 - Мехвод – механик-водитель.] пока хватает». Мол, в тылу папка нужнее, техника нет-нет да и ломается, хотя наши и ожидали большего от ПТРК[25 - ПТРК (ПТУРС) – противотанковый ракетный комплекс.] и гранатометов нацистов. «Джавеллин»[26 - «Джавеллин» – американский ПТРК.], оказывается, против наших танков бессилен, иногда и БМП ему не по зубам. Папка обещал привезти мне гранатомёт. Настоящий, но… – Гена смешно наморщил лоб, – дегуманизированный, вот.

– Гуманизированный, – улыбнулась Надежда.

– А что это значит? – спросил Гена.

– Без заряда, – пояснила Надежда. – Выстрелить из него уже нельзя.

– Все равно круто! – ответил неунывающий Генка. – У меня будет свой гранатомёт! Все мальчишки обзавидуются!

– Ты только в школу его не носи, – невольно улыбнулась Надежда Витальевна. – Переполох будет…

Оружие на Донбассе давно стало главным видом игрушек. Дети игрались тем, что посылала война – гильзами, осколками… очень часто такие игры были совсем небезопасны – во-первых, хватало неразорвавшихся боеприпасов, попадались боевые гранаты, патроны. А знаменитые мины-крылатки, которые щедро рассеивали по городам Донбасса кассетные боеприпасы нацистов! Сколько от них детей погибло!

Во-вторых, нацисты любили делать мины-ловушки, специально нацеленные на детское любопытство. Изверги, не люди. Здесь, вдалеке от фронта, такое уже не встречалось, но ближе к Горловке или Донецку – сплошь и рядом. Да и оружия, конечно, не боевого, а поломанного или охолощённого, хватало. Мальчики любят играть в войну, даже если сыты этой войной по горло. Взрослые, зная эту склонность, иногда дарили детям настоящее, но не боеспособное оружие, хотя власти преследовали такую практику. Случались инциденты, ведь, как говорится, раз в год, и палка стреляет…

Глаз да глаз за детьми нужен. Дети ведь – самое дорогое, что есть у родителей. И детская жизнь так хрупка. А ещё нацисты – говорят, для них убивать детей Донбасса – одна из излюбленных тактик. Потому что ВСУ, по большому счёту, не армия, а банда террористов.

– Ну я же не вчера родился! – возмутился Гена. – Конечно, не понесу. Чтобы его там у меня отобрали учителя? Дудки.

– А как у вас учителя, кстати, хорошие? – спросила Надежда.

– Хорошие, – кивнул Гена. – Да только одни женщины остались. Даже труды и физру женщины ведут. Только по энвэпэ[27 - Энвэпэ (НВП) – начальная военная подготовка.] у нас мужчина – майор Каховский, без глаза. Тоже танкист, как папка. Горел в танке, в госпиталях лежал, теперь ушёл в отставку и ведет у нас энвэпэ.

– Ты ведь Лукина Дмитрия Васильевича не застал уже? – спросила Надежда.

– Почему не застал? – ответил Генка. – Он у нас кружок «Умелые руки» вел, пока зрение совсем не упало. Пришлось ему уйти, а потом и кружок закрылся. Жаль. Он так интересно рассказывал историю самых простых вещей!

– А если он вернется в школу, вы будете рады? – поинтересовалась Надежда Витальевна. Генка кивнул:

– Ага. А если и кружок будет – так вообще. Но у него вроде глаза болят.

– Глаза можно вылечить, – сказала Надежда. – Ну, беги, мамка уже заждалась, наверно.

– Мамка сегодня на смене в госпитале, – ответил Гена. – Иначе сама пришла бы. Я на хозяйстве, ну, то есть с бабушкой, конечно.

– Тем более беги, – улыбнулась Надежда. – Раз ты на хозяйстве.

Когда Гена убежал, Надежда хотела, было, вернуться к чтению письма, но на пороге опять послышались шаги, на этот раз женские. Надежда Витальевна решила, было, что пришла ее подруга Катя, но это оказалась Вита Плетнева. Их семья была беженцами, мать и две дочери заняли брошенный дом на противоположной фронту окраине села и кое-как привели его в порядок, благо дом был крепким. Глава их семейства пропал без вести еще в самом начале войны. Людмила, мать Виты и Люси, полагала, что его схватили в Мариуполе нацисты, и по этому поводу все время ходила в чёрном. Но Людмила не оставляла попыток найти мужа – к сожалению, попытки эти пока были безуспешными.

– А мама где? – поздоровавшись, спросила Надежда, глядя на Виту. Эта девушка, как и ее сестра, обещали вырасти настоящими красавицами – светловолосые, ясноглазые… Вите было чуть больше четырнадцати, Люся – на два года младше.

– В Мариуполь поехала, – ответила Вита. – Всё папку ищет. Недавно созванивалась с тётей Варей, и та говорит, что вроде бы нашлась какая-то информация по нему. Вот она и поехала проверять.

«А сколько ещё таких, – думала Надежда, – чьи родственники пропали без вести во время украинской оккупации! Не хочется и думать, что с ними – по всему югу Украины множество безымянных могил людей, которые чем-то не угодили нацистам…»

– А вы с Люсей на хозяйстве? – уточнила она у Виты. Та кивнула. – Может, помощь какая нужна?

– Да нет, спасибо, сами справимся, – ответила девочка. – Хозяйство у нас небольшое.