Человек дейтерия

Секция!

Именно это слово всплыло в Гришкиной голове и не утонуло подобно многим другим. Потому что смотрел недавно по телеку боксёрский чемпионат, и был там один супер, что валил всех хоть правой, хоть левой. Ещё и имечко у него было прикольное – Рой. Очень даже уместное. Потому что на ринге красавчик работал, как злая пчела. Жалил, юлил и снова жалил. И не такой даже мускулистый, как Тайсон, но настолько резвый, что совладать с ним не могли даже супертяжи. Специально проводили бой – средневес против супертяжа, и славный парняга Рой снова выиграл. Измотал слоноподобного противника и уложил на пол. К слову сказать, Димон из их класса тоже занимался боксом. Ребята уже не раз бегали к нему на соревнования. Болели за своего. Один из Димкиных кубков Гриша тоже как-то успел повидать. Симпатичная такая посудина из жёлтого, надраенного до блеска металла. Димон говорил, что у него таких «вазочек» уже целая полка. Может, врал, а, может, и нет.

Словом, с намерением записаться в секцию бокса Гриша и двинул сразу после уроков во Дворец Спорта. То есть, двинуть-то двинул, но не добрёл. Потому что ещё издали углядел расположившуюся в скверике кодлу Саймона. Что-то они опять распивали, в картишки, само собой, перебрасывались. Пришлось обходить далеко стороной – настолько далеко, что в заводских кварталах Гриша вконец заплутал.

Были у них в городе такие места – прямо катакомбы. Справа и слева бетонные заборы с колючей проволокой, десятки и сотни табличек с названиями компаний, складских помещений и стройуправлений. Гришке все эти жутковатые СМО и СМУ, СТАЛЬПРОКАТЫ и СТРОЙВАГОНЫ ни о чем не говорили, и он покорно топал, понимая, что иного пути в этой огромной промзоне не существует. Не в лапы же к Саймону возвращаться! Зато острее мечталось, как однажды, научившись всем премудростям боксёрского ремесла, он будет шагать из школы в компании одноклассников. А ещё лучше, если тут же окажутся и девчонки: те же Катюха с Аллкой, Ульяна с Дашей, кто-нибудь ещё из самых симпатичных. Как обычно все будут двигаться согласно иерархической лесенке. То есть, сначала расфуфыренные девчонки, потом Дон с Москитом, Леший, Костяй, Димон с Макарычем… И где-то позади всех сразу за Тихманом и Корычем уже он – Гришка. В скромном и одиноком арьергарде. На середине пути он ещё и наклонится – будто бы шнурок завязать, а на деле – лишний раз убедится, что отряд не заметил потери бойца. И, конечно, они не заметят – побредут себя дальше, только вот «яблочко-песню» допеть до конца не успеют. Потому что отморозку Саймону плевать – сколько людей. Он из прайда, значит, как бы царь и хан. Вот и вылезет поперек пути. Сам Гришка даже не разглядит, из-за чего там все начнётся. Только услышит девчоночьи крики, а после увидит, как бежит с перекошенным лицом Москит. Этот уж точно – первым задаст стрекача. Орать-то он мастер только когда рядом Дон. А если Дон на земле, и на спине его топчется грузный Саймон, тогда всё, кранты: только и остаётся, что тикать и драпать. И, верняк, кто-нибудь из шестёрок Саймона ухватит красавицу Аллку за косу, потащит к себе. Отважная Ульяна бросится на выручку, но получит грубый тычок. Или пинок… Нет, лучше просто тычок. И вот тут-то… Да-а… Гриша снова начинал блаженно улыбаться. Потому что, отбросив рюкзак, его геройская тень юрко выкатывалась вперёд и точными ударами сбивала с ног приятелей Саймона. Одного, второго, третьего… Точь-в-точь как кегли. Сам вожак, спрыгнув с поверженного Дона, успевал сделать пару шагов, и тут начиналось возмездие. Ох, как же оно начиналось…

– Ты что? Тоже к нам?

Гриша оторопело сморгнул. Из туманных грёз зарождавшейся славы выплыло лицо Ульяны. То есть, оно было и там – в грёзах, но когда всё так круто смешивается воедино… Гриша даже головой покрутил, ожидая увидеть Саймона, но более никого на улице не было, а они с Ульяной стояли возле незнакомого подъезда. Мраморные ступени вели к массивной, украшенной бронзовыми виньетками двери, наверху красовалась незнакомая табличка.

– К вам, – брякнул Гриша, чтобы не выглядеть дураком.

– Вот уж не знала, что ты увлекаешься лепкой.

– А кто увлекается-то? – бормотнул он и по мимике Ульяны угадал, что сморозил глупость. Торопливо задрав голову, увидел, что на цветастой табличке красуются стилизованные буквы: «Домино». Все прочее Гриша проглотил махом и скоропёхом, выхватив главный смысл – что-то там про школу живописи и лепки. Но с лепкой у него и впрямь дружить не получалось (один идол с острова Пасхи чего стоил!), а вот карандашами или кисточкой помахать – это как раз не пугало…

– Так я это… Рисовать, – поправился он. – В школе-то ерундовина, не рисование, а здесь, говорят, ничего.

Тут он был отчасти прав. Само собой, про клуб «Домино» Гриша слышал впервые, но в отношении школы опыт у него действительно был неудачный. Потому что рисовать Гриша любил, но в школе за эту самую любовь только терпел и страдал. Вера Мартовна, их новенькая учительница по изобразительному искусству (надо же так назвать обычное рисование!), требовала каких-то схем, специальных карандашей и строгого чередования цветов. Сначала, значит, скелет-схема человека или дерева, потом аккуратное раскрашивание. И непременно надо помнить о перспективе, угле освещения и всех положенных светотенях. Чтобы получалось ровно и правильно. И выходила какая-то сплошная геометрия – настолько правильная, что Грише хотелось смеяться. Но он не смеялся, потому что все кругом пыхтели и выводили. И он старался выводил, поскольку первая же попытка своевольства закончилась для него фарсом.

А рисовали в тот день ёлочку. Вернее – ветку от ёлочки. Такое было задание, и Гриша тут же пустил в ход карандаши – светло-коричневый и зелёный, пытаясь в ершистости игл поймать естественную колючесть ели. Он настолько увлёкся, что прослушал объяснения Веры Мартовны. Его остановил окрик. Вздрогнув, Гриша поднял голову и разглядел нависшую над ним учительницу. Набросок Крупицына Вера Мартовна брезгливо взяла с парты, показав всему классу. Само собой, класс загоготал, и громче всех Москит, который рисовал, как курица лапой.

– Я сто раз объясняла, как рисуют деревья! – учительница строго блеснула очёчками. – И вот сидит неслух, который слушает кого угодно, но только не своего учителя.

– А чё, Крупа – известный глухарик!

– У него, Вермартовна, бананы в ушах…

– Специально для Крупицына, – возвысила голос учительница, – повторяю ещё раз: сначала выводится схема веточки. Схе-ма, все запомнили? Обычным карандашом 2М. Линейкой не пользуемся, но линии ведём ровные, без отклонений. Сначала веточки идут короткие, тонкие, потом длиннее и толще. Все делаем симметрично и ровно. А этот хаос, – она опустила листок на парту Гриши, – мне не нужен. Доставай новый лист и рисуй, как положено.

Гриша достал новый лист и даже попытался нарисовать то, что требовалось. Все-таки учительница закончила пединститут, она знала, что говорила. Но отчего-то пальцы не гнулись, карандаши не слушались, и рисовать по схемам никак не получалось. Ну, не шло у него, и всё тут! А потому, воспользовавшись тем, что Вера Мартовна отвлеклась, помогая «безрукому» Димону выводить симметричные палочки-веточки, Гриша украдкой достал прежний набросок и взялся завершать начатое. Коричневым – веточку – слегка выгнутую, а после иголочки – вразброс и светло-зелёные. И если неровно рассыпать иглы, то даже естественнее получалось. Более светлые кончики игл создавали ощущение солнечного дня, а коричневое древко веточки у него тоже проглядывало сквозь зелень, совсем как в жизни. Что же касается симметрии, то про неё он, кажется, вовсе забыл.

Когда сдавали работы, Гриша хотел сунуть свой листок незаметно, но не сумел. Вера Мартовна рисунок цопнула, точно кошка воробья, бдительно поднесла к самому лицу. Грише показалось, что даже очки у неё заблестели чуть ярче. Крупицыну захотелось испариться, стать действительно невидимым. Он и голову вжал в плечи до предела, и руки спрятал за спину, но всё равно исчезнуть не сумел. Между тем, пожевав губами, Вера Мартовна нервно сунула рисунок в общую стопку. А замершему ученику так ничего и не сказала.

Через пару дней рисунки ребята получили обратно с отметками. В самом уголке у Гриши стояла крохотная, больше похожая на двойку пятёрка, а рядом в скобочках красовалась странная приписка: «Больше никогда так не делай!». Гришу эта надпись, просто ужас, как озадачила. То есть, если не делай, то зачем ставить «пять», а если всё же оценили рисунок пятёркой, то почему просто не похвалить? Несколько вечеров Гриша ломал голову, пытаясь разгадать мудрёный ребус, но так ничего и не понял. Однако инициативы на уроках рисования больше не проявлял – чертил, посматривая на окружающих, копируя палочки-кружочки с положенными интервалами и светотенями…