Возможно, всё двигалось к осени,
Поскольку по миру мела беда,
И всем раздали по невидимой крысе,
Забрав не только божьих коровок, но и чёртовых коз.
Один – проклял людей,
И ушёл от них навсегда.
Другой – всех возлюбил,
И в пустынь побрёл от них.
Первый думал: он всех святей,
Как солнце во чреве льда.
Второй молил Господа, что есть сил
За всех ушедших и всех живых.
Кто из них свят,
Знают те, кто уже не сносил головы.
Кто спасётся из них и спасёт,
Скажут те, кто ещё не рождён.
Но те, кто вернулся назад,
Те, кто накладывал пламя на вздох тетивы,
Берут разрешенье на взлёт…
И входят в шёпот Его знамён.
Сентябрызги
Твои каблучки на паркете
Отражаются треугольно.
Осень, забывая об этикете,
Входит запросто, беспарольно;
Разливает ветреный сентябрют. И сентябрызги
Падают то лучами, а то – дождём…
К ноябрю лучи дозреют до виски.
Посидишь тогда со мною на крыше с открытым ртом?..
Прости! Я знаю, шутка вышла не очень…
Сентябритва уже ползёт по закату вниз.
Купол мира сегодня совсем не прочен.
Это – движется сентябриз…
Конечно, ты знаешь
Конечно, ты знаешь, что сны в тридевятые яви
Отважно плывут по расплавленной мысленной лаве.
Над ними сгущаются тени сомнений и грозы.
Но их берегут от угрюмого горя матросы.
Конечно, ты знаешь, что эти матросы крылаты.
У них бескозырки из радуг, из пены – бушлаты.
И каждый матрос – это книга грядущих событий.
И каждый из них – Ломоносов, Ферма или Фидий.
Конечно, ты знаешь, что судьбы сбываются в сердце,
А ночь нарастает, и сложно куда-либо деться.
И мечется, тает испарина дня – был да вышел.
И прячутся шишелы-мышелы в шкаф и не дышат.
Конечно, ты знаешь, что всё это кончится миром.
И небо вспорхнёт и рассыплет янтарь и сапфиры,
Крыла распахнёт по-над нами в свободном пареньи.
И с радостью встретим мы вечности любведаренья.