Корабельщик

– Ладно, оставим эту тему, Макси, – неожиданно мягко сказала она. – Извини меня за мои резкие слова. Просто отец несколько раз нанимал судно для отправки своего товара в Роландию, Магну, другие южные страны и колонии… Его три раза грабили, почти не оставляя прибыли. А в последний раз вообще все отняли, и мы разорились…

– Я и не знал, – пробормотал Максим, недоуменно глядя на подругу. Ему никогда не приходило в голову, что полезная деятельность короля может быть кому-то из граждан неприятна. Впрочем, покойный Игнатий, когда разорялся, гражданином Селавика как бы и не был…

Еванфия промолчала, глубже закутывая нос в шарф – с моря дул сильный ветер, обжигая колким холодом нос и щеки.

-10

Зима пролетела незаметно – в работе и ежевечерних сходках бывших одноклассников во дворе, а народные и государственные праздники только подстегнули бег времени. Максим и оглянуться не успел, как миновали забой оленей и День Горячей Крови, после которого у него полночи болел от переедания живот. С уличными кострами и даже мортирой, пальнувшей в небо шутихами, наступил Новый Год, согрел первым лучом праздник Солнца, отмеченный вином из прошлогоднего запаса. Отшумела Ярмарка мехов, на которой Максим обзавелся новой, купленной на заработанные им деньги бельковой шубой – длинной, легкой и безумно теплой, будто внутренности едва погасшей печки.

Дворовые рыбаки уже стали собираться в бригады, обсуждая свои малопонятные профессиональные темы, лед в бухте затрещал, и тут Максим вдруг поссорился с Еванфией. Он всего-то пожелал застегнуть на ней шубку, но ненароком угодил руками ей под одежду, а она почему-то надула губы и отпихнула его.

– Ты чего с Евкой не разговариваешь? – удивилась тем майским вечером Фекла. Ефрем поддакнул и демонстративно притянул подругу к себе.

– А что, я обязан? – рассердился Максим. – Это она не разговаривает.

А на другой день Ефрем спустился из своей конструкторской комнатенки, с опаской миновал стропы кранов, что миногам свисали с потолочных балок, увильнул от тележек и прокричал едва ли не в ухо Максиму – как раз заработал соседний станок, рассыпая веером стружки:

– Дело есть!

Максим оглянулся на мастера – не смотрит ли? – затем взглядом спросил: “Ну?” Напильник он так и не выпустил, какой в том смысл, если руки у него к тому времени двигались почти самостоятельно, независимо от того, что бродило в голове.

– Вот, взгляни тут, нет ли чего похожего? – Ефрем развернул перед ним лист бумаги с тщательно прорисованным стержнем. И размеры все были указаны, и даже шаг резьбы, что шершавилась с обоих концов палки.

– Тебе зачем?

– Так лето же скоро, – удивился Ефрем. – На велосипеде не хочешь кататься? – Он помолчал. – Да, Еванфия просила тебе передать, что будет рада, если ты сам занесешь ей новую ось.

Максим молча сгреб чертеж и закинул его в ящик своего ученического верстака, в компанию к железному хламу, и вернулся к работе. В обеденный перерыв он сходил на двор и отыскал среди приличного лома, сваленного под навесом, подходящий ствол от бывшей винтовки. Сакердон не возражал и даже отвлекся от шашек, когда Максим позвал наставника на помощь.

– Что ж, – сказал слесарь, ознакомившись с чертежом. – Здесь отпили, тут подточи, резьбу ты умеешь делать… Тут можешь сверлом поработать. Давай-ка за полчаса управься, а то иначе неинтересно. Деталь уж очень несложная. Будем считать, что я устроил тебе проверку мастерства.

Только на велосипеде Максим один раз и прокатился – как-то вдруг потерял всякий интерес к этому занятию. Может быть, трехколесная “повозка” утратила для него налет мистической тайны, которая всегда сопутствует необычным механизмам, таящим внутри множество невидимых деталей? А у велосипеда все было на виду, любую шестеренку можно было потрогать руками и покрутить.

-9

Максим и сам не заметил, как оказался на дальнем от дома конце улицы Восстания, рядом с фабрикой. Хоть у него и был сегодня выходной, а заглянуть в родной корпус так и подмывало. Он не удержался, вошел в калитку рядом с закрытыми воротами, поверх которых висела чугунная пластина с приклепанными к ней медными буквами “Оружейные мастерские Петра Поликарпова”. Огромный двор фабрики был завален проржавевшими железными деталями от мортирных механизмов, гнутыми стволами “магазинок”, пустыми барабанами из-под проволоки и прочим хламом. За последний месяц его стало особенно много – повсюду в армии провели инвентаризацию и списали старое оружие. Из военного ведомства посыпались заказы на новые винтовки, один крупнее другого, прибыло девять подвод с пироксилином от иногороднего производителя. Не сегодня – завтра курьер привезет заказ на новые мортиры. К тому же наверняка потребуются какие-нибудь детали для пострадавшего от обстрела броненосца.

– У тебя же вроде сегодня выходной, – удивился совсем еще безусый гвардеец, охранявший территорию фабрики от посторонних.

– Да так, вдруг срочная работа подвалила… Проверю, как и что. Тут есть кто-нибудь?

– А как же! Фаддей уже часа два как в своей мастерской колдует. А больше никого и нет, кроме хозяина, да тот ведь будто живет здесь. Как тревогу объявили, так и разбежались все.

Только тут Максим заметил огромную воронку, что зияла между двумя кучами металлолома. И пара стекол первого яруса была разбита… Ладно, летом не так страшно.

Фаддей Трифонов обитал там же, где и Ефрем – на втором этаже, в конструкторской. Когда Максим, прогрохотав подошвами по шаткой металлической лестнице, взобрался на щербатый настил и толкнул дверь с треснувшим стеклом и надписью “Главный конструктор”, Фаддей занимался тем, что неотрывно взирал на горку черного пепла перед своим носом. Она возвышалась на медном листе.

– Привет! – сообщил Максим. – Я вижу, у нас совсем пусто. А ты чего на работе? Сегодня же выходной.

– А, привет, – не поворачиваясь, откликнулся Фаддей. Это был помощник главного механика фабрики, самый странный из всех знакомых Максима. Лет Фаддею было почти семнадцать, а он все еще не завел не только семьи, но даже просто девушки. Однажды Максим по приглашению Фаддея заглянул в салон его старшей сестры, немалой чиновницы муниципии. Подражая столичным дамам, она каждое воскресенье устраивала у себя чаепитие, на которое приглашала множество гостей, зачастую незнакомых друг с другом. Порой даже из разных слоев “общества”, как в случае с Максимом. Ему там не понравилось, слишком уж косо поглядывали чиновники на слесаря. А возрастная незамужняя девица, из-за которой его, собственно, и позвали, показалась ему глуповатой и вздорной особой.

Многие подозревали Фаддея в несообразных наклонностях, но на самом деле он был самым настоящим фанатиком науки и особенно техники. Вот и сейчас по правую руку от него лежал потрепанный том с надписью “Основания химии” на переплете. Ефрем был таким же одержимым: уж если упрется в какую-нибудь тему, перечитает все книжки и разрисует десятки бумажных листов. Оттащить его в такие часы от стола удавалось только силой.

Максим поморщился – уж его-то ни за какие коврижки не заставишь торчать в мастерских, когда на улице происходит столько интересного.

– Что такой скучный? – спросил он. – Пошли прогуляемся по Дворцовой. Винца выпьем, юколы пожуем! Праздник же.

– Смотри, – сказал Фаддей, не обратив на речи Максима внимания. – Видишь эту кучу сажи? Это сгоревшие остатки пироксилина, которым начинены наши бомбы. Я сегодня был на пристани, наблюдал за сражением и никак не мог сообразить – почему снаряды постоянно взрываются прямо в пушках? Это ведь нехорошо и очень опасно.

– Ясное дело, – согласился Максим. – Зато и в крейсере они тоже взрывались, я сам видел. – Сведения, полученные от гвардейца на пирсе, оказались кстати. – Недаром же он утоп.

Фаддей вдруг смахнул сажу на пол и решительно встал, схватив со стола трактат по химии. Книга в его жилистой, худой руке взметнулась ввысь, а лицо прояснилось и обрело торжествующее выражение.

– Я понял! Крейсер! Конечно же! У них тоже были на борту мортиры, но они стреляли весьма исправно. И поражали наших артиллеристов меткими залпами! Если мне попадет в руки образец их запалов, я придумаю, как изготовить такую же начинку. Спасибо, Макси! – Он похлопал товарища по плечу и заметался по комнате, едва не сметая чертежные доски, столы и стулья.

– Да ладно. – Максим был польщен.

– Завтра же снарядим плавательную экспедицию в бухту. Стой-ка, – опомнился Фаддей, кинул древний трактат, поднявший облачко пыли, и раскопал на своем столе среди вороха бумаг какой-то документ. – Почитай, тебе это может быть интересно. Хорошо, что ты заглянул, не придется на вашу Моховую тащиться. Сегодня утром курьер из муниципии принес. А хозяин приказал мне доставить это Ефрему или тебе.

Ученик слесаря опасливо принял лист и прочитал заголовок: “Владельцу Оружейных мастерских города Ориена Петру Поликарпову”. Он хотел уже вернуть бумагу под предлогом, мол, не его ума дело знакомиться с ней, но Фаддей нетерпеливо ткнул в нее пальцем, принуждая Максима продолжить чтение. Напечатанный крупными витиеватыми буквами на бледно-зеленом фоне, текст гласил: “Королевская Академия Наук объявляет дополнительный набор на шестимесячные курсы молодого механика, открываемые при Университете. Специализации – баллистические орудия, корабельное дело, ручное огнестрельное оружие и другие военные дисциплины. Распределение состоится по результатам беседы с учеником, которая пройдет 15 сентября 529 г. в Палате собраний Университета. На означенных курсах молодые механики ознакомятся с наиновейшими разработками ученых Академии, что в дальнейшем позволит Вашему предприятию расширить ассортимент продукции и заключить с Военным ведомством дополнительные контракты. Фабриканты, не направившие на учебу способных механиков, по прошествии удобного времени будут исключены из списка поставщиков вооружений, потребных для армии Его Величества Викентия XIX”. И гордая двухстрочная подпись: “Канцелярия Его Величества, Королевская Академия Наук”.

– Ну? – насупился Максим. – Для чего ты мне это подсунул?

– Время не ждет… – пробормотал Фаддей. Пока юный слесарь изучал королевский эдикт, помощник успел погрузиться в изучение какого-то сложного чертежа. Реплика Максима выдернула его из мира механизмов в мир людей. – Завтра обоз с ополченцами отправляется в столицу. Передай Ефрему, что ему надлежит собраться и прийти к восьми часам к заставе. Хозяин предназначил его в ученики. – И он рассеянно засвистел бодрый мотивчик, вновь вонзая пристальный взор в свою схему.

Максим повертел бумагу в руках, не зная, то ли сообщить о смерти Ефрема, то ли промолчать.

– А если он откажется? – наконец спросил он.

– Значит, ты поедешь, только и всего… Матушка Смерть, чуть не позабыл! – Он с досадой хлопнул себя ладонью по лбу и выдернул из кипы бумаг еще один листок, почти такой же представительный, только вдвое меньшего размера. Поверху его значилось: “Без метрики недействителен”. А пониже теми же неумолимыми буквами сообщалось: “Пропуск. Предъявитель сего (пробелы вместо имени и фамилии) является слушателем Королевских Академических курсов. Его (ее) надлежит незамедлительно пропускать через дорожные посты, способствуя скорейшему прибытию в Навию”. – Вот, пусть впишет себя и отправляется.

– А это обязательно? Ну, в смысле, кроме меня или Ефрема некому поехать?

– Вы у нас самые молодые на фабрике. И так заказов невпроворот, а тут еще квалифицированного работника отнимают. Поликарпов так распорядился, и ничего тут не поделаешь, остальные рабочие слишком важны для производства. Иначе прибьет за нарушение эдикта и будет прав. Да что ты, в самом деле! Столицу повидает, самого Короля… Может быть. Это же здорово, как ты не понимаешь? Ладно, двигай, мне работать надо.

И Фаддей опять погрузился в раздумья над чертежом, на этот раз, видимо, уже совсем глубокие. В пыльном конструкторском кабинете воцарилась почти полная тишина, только со стороны улицы Восстания доносились возбужденные возгласы толпы. Максим постоял еще с минуту, переваривая новость, затем медленно свернул пропуск, сунул его в карман портов и пошел прочь из этого храма военно-научной мысли.

Он был раздавлен и твердо решил уклониться от “призыва”. Во-первых, у него нет никакого таланта к военной технике, а во-вторых, бросить сестру в такое время – просто свинство. Да разве убедишь в этом хозяина? Значит, придется у кого-то прятаться, пока эта возня с курсами не утихнет.

“Постой-ка! – подумал вдруг Максим. – Никто не мешает мне как бы передать бумагу Ефремовым родичам. А коли уж он не пришел к заставе, то это его беда… Прости меня, друг, за такие думы! И не придется бросать работу”.

Он повеселел и под гомон толпы свернул на Дворцовую. Тут уже царило подлинное столпотворение: мамаши лавировали со своими колясками, дети сновали чуть ли между ног у рослых прохожих, цепляя их штанины и юбки всякими липкими сластями, а поодаль, направляясь со стороны муниципии, навстречу Максиму двигался… оркестр! Максим едва не задохнулся от восторга и самого черного ужаса, настолько редко он оказывался так близко к музыкантам – в общем-то, лишь один раз. Он перебежал на противоположную сторону Дворцовой и пристроился на возвышении у тротуара, пока там еще оставалось свободное место. Попасть в первый ряд удалось ему лет шесть назад, на день рождения Короля, когда Максим был достаточно вертким, чтобы проскальзывать между потными телами сограждан. Это был первый год без мамы, а та никогда не пускала детей на улицу, по которой в это время вышагивал муниципальный оркестр, заставляя их смотреть и слушать издалека. Максим запомнил этот случай еще и потому, что тогда с ним увязалась София.

-15

Она скулила позади, цеплялась за полу его рубахи и поминутно спрашивала: “Идут? Идут уже?” – “Да слышно же будет!” – сердито отвечал Максим и пытался стряхнуть ее цепкую ручонку, но тщетно – она ухватилась за него как за корягу в бурной реке. Да так оно по сути и было. Главным оружием Соньки всегда были язык и ногти, толкаться она не умела.

Они почти выпали на открытое пространство посреди солнечной, жаркой Дворцовой, разом словно окунувшись в поток почти свежего, подвижного воздуха.