в белую эту ночь,
завтрашним днём прости,
если ты спишь, то спи.
Если не спишь, усни,
в небе горят огни,
их сосчитай до ста,
только считать устань,
звёзды, разлуки дни,
веки сомкни, усни.
Если уснуть никак
или вдруг облака,
ты не печалься им,
вспомни меня другим,
вспомни, какой дурак,
если уснуть никак.
Если ещё светло
или уж рассвело,
тихо отшторь окно
в белую ночь, как в сон,
в сон, где всегда еще
или уже светло.
«Дети мои, стихи мои…»
Дети мои, стихи мои,
честно мне с вами, легко,
честно, как раньше – без химии
закуска и самогон.
Вирши мои, товарищи,
силы даете и прыть,
если б не вы, тогда б ещё
я разучился любить.
Рифмы, подруги верные,
вам что сума, что тюрьма,
от настроенья скверного
убережете меня.
Строчка за строчкой стелется,
как за зимою зима,
верится и не верится,
скалится сатана.
Часто подсказки жалует,
я не всегда, но беру,
после исправлю, малые,
может быть, даже к утру.
Все перепишем начисто,
как завещал Мойдодыр,
честно-пречестно-начестно,
как плавленый – раньше – сыр.
***
А.П.
В Петербурге, наверно, весна,
и на Невском весней, чем везде,
я б приехал, но поезд без сна,
и на Невском не встречусь я с ней.
Я бы выполнил долг горожан
и по Летнему саду прошёл,
только знаешь, какого рожна:
гипсы в склепах, стволы нагишом.
На Фонтанку вообще не зови,
сколько можно святых выносить,
что весна, так участки любви
принимается вечность косить.
А на Марсовом, помнишь, портфель?
(Снимок дома стоит за стеклом.)
Пили водку, уже не портвейн,
водка лучше, когда вчетвером.
Опускаясь, терялись в метро,
растворялись в романах, в стихах…
Встретил Рому в столице, пестро
был одет, говорят, он в бегах.