Современный человек: в поисках смысла

Экзистенция, как уже говорилось, представляет собой необъективируемое бытие, уникальную тайну человека. Иными словами, сколько бы мы ни объективировали человека, сколько бы его ни объясняли, он всегда убегает от этих объяснений, подобно тому как линия горизонта удаляется по мере нашего приближения к ней. А все дело в том, что человек как экзистенция всегда свободен, он всегда имеет возможность выйти из заданной схемы, возвыситься над ситуацией и над самим собой. Это возвышение, преодоление, перешагивание по-латыни называется трансцендированием. «Поскольку я постиг себя, исходя из свободы, я тем самым постиг свою трансценденцию, исчезающим явлением которой как раз и оказываюсь я в самой моей свободе» [13 - Jaspers K. Philosophie. S. 199.]. Без трансценденции экзистенция становится бесплодным и лишенным любви «демоническим упрямством».

Трансценденция – тайна бытия, к которой каждый человек уникальным образом причастен. Она есть то, что дает осмысленность каждой экзистенции, каждому человеческому существованию. Каждый человек есть знак трансценденции, и каждый способен уникальным образом донести трансценденцию до других экзистенций. Каждая экзистенция только потому и уникальна, что она дает свою версию, свою расшифровку единой тайны бытия – трансценденции. Смысл существования всякого человека, здорового или больного (в случае с больным это способ лечения), – дать уникальную расшифровку тайны бытия и донести ее до других в коммуникации. Для позднего Ясперса (а прожил он, несмотря на прогнозы врачей, 86 лет) коммуникация становится главной темой размышлений. Собственно, лечение должно быть общением двух уникальных личностей, каждая из которых дает другой понять, что ценит ее уникальность. Здоровое состояние общества существует и поддерживается благодаря коммуникации, донесению друг до друга уникальных смыслов и умению услышать эти смыслы.

Поздние работы Ясперса имеют выраженную политическую окраску. Он пережил фашизм (был отстранен от преподавания, подвергался преследованиям в связи с тем, что был женат на еврейке), и поэтому все его послевоенное творчество посвящено исследованию «больного» и «здорового» общества. В больном обществе, как, например, в обществе, пораженном фашизмом, нет истинной коммуникации, здесь господствуют один смысл и только некоторые ценности, все другие ценности отвергаются. В этом обществе большая часть людей не выслушивается, не рассматривается как уникальная, а берется как объект для экспериментов, как «пушечное мясо». Такая ситуация, особенно в послевоенное время, когда появилась атомная бомба, не может продолжаться, ибо отсутствие желания слушать друг друга может закончиться катастрофой. Проблема коммуникаций, взаимоотношений, общения разных ценностей, открытости друг другу разных типов обществ, религий, народов, философий не благое пожелание, а жизненная необходимость.

Ясперс отходит от первоначальной индивидуально-центристской позиции в сторону коммуникаций и общения. Однако экзистенциалистская философия, во главе которой он стал, пошла не только по этому пути. Напротив, в сознании западного интеллигента экзистенциализм большей частью ассоциировался с мировоззрением одиночки и маргинала. И это произошло благодаря трудам другого немецкого философа, М. Хайдеггера, который воспринял импульсы, идущие от ясперсовской «Психологии мировоззрений», углубил их и развил в «фундаментальную онтологию».

М. Хайдеггер (1889–1976) считается не только главным классическим философом-экзистенциалистом, но и вообще одним из выдающихся философов XX века. Практически невозможно указать ни одного философского направления, ни одного философа современности, которые бы так или иначе не находились под его влиянием. Естественно, что творчество Хайдеггера оказало влияние и на психологию, коль скоро эти две отрасли знания живут в одной интеллектуальной атмосфере. На становление Хайдеггера как философа повлияли те же самые фигуры, что и на Ясперса. В первую очередь это Ф. Брентано, чья диссертация об Аристотеле предопределила проблематику хайдеггеровского мышления на всю жизнь; Г. Риккерт, под руководством которого Хайдеггер защитил свою диссертацию. Сама диссертация (учение о суждении в психологизме) была написана под огромным влиянием О. Кюльпе, вюрцбургской школы и конечно же Э. Гуссерля, у которого Хайдеггер затем работает ассистентом и даже становится его любимым учеником. Безусловно, велико влияние В. Дильтея. И наконец, на Хайдеггера повлиял и сам Ясперс своей первой экзистенциалистской работой «Психология мировоззрений».

Не нужно также забывать, что Хайдеггер начинал не как философ, а как теолог, и, естественно, в его поле зрения всегда были такие авторы, как Августин, Фома Аквинский, Дунс Скот, Лютер и Кьеркегор. Хотя Хайдеггер с 1923 года работал на должности профессора кафедры философии Марбургского университета и был уже известным философом, он не опубликовал ни одного крупного произведения. Известность он приобрел благодаря блестящим лекционным курсам. По настоянию руководства университета и коллег-профессоров Хайдеггер в 1927 году пишет и публикует свое главное произведение – «Бытие и время». Книга отличалась глубиной, немецкой основательностью, так что даже произведения Ясперса выглядели на ее фоне популярной журналистикой. В «Бытии и времени» основные идеи феноменологии и экзистенциализма приобрели новаторское и масштабное звучание.

Уже во введении к «Бытию и времени» Хайдеггер делает четыре важнейших заявления.

Во-первых, Хайдеггер претендует на создание новой фундаментальной онтологии, новой науки о бытии, понимаемом не так, как это понималось в прежней метафизике – от Платона до Ницше. Поскольку все новые науки держались на старой трактовке бытия, новая трактовка, по сути, означала реформу для всех других наук.

«Бытие – это всегда бытие сущего. Мир сущего через свои различные сферы может стать полем обнажения и отграничения определенных предметных областей. Эти области (к примеру, история, природа, пространство, жизнь, существование, язык и т. п.) со своей стороны поддаются тематизации в качестве предметов соответствующих частных научных исследований. Фундаментальное исследование выдвигает и впервые фиксирует предметные области достаточно наивно и грубо. Разработка базовых структур предметных областей в известной степени уже осуществлена посредством донаучного опыта и истолкования той сферы бытия, в которую включена всякая данная область. Возникшие таким образом базовые понятия продолжают вначале руководить первым конкретным раскрытием области… Базовые понятия суть те определяющие, через которые предметная область, лежащая в основе всех тематических предметов какой-либо науки, дана в понимании. Это понимание всегда уже предшествует любому позитивному исследованию и руководит им… Но поскольку каждая из этих областей вычленяется из сферы самого сущего, то впередиидущее исследование, создающее базовые понятия, означает не что иное, как истолкование этого сущего по базовому строению его бытия. Такое исследование должно – и может – опережать позитивные науки… Такое основополагание наук принципиально отличается от всегда отстающей “логики”, которая исследует случайное состояние какой-либо науки своим “методом”. Это основополагание есть продуктивная логика в том смысле, что она как бы заскакивает вперед и определяет область бытия, раскрывает прежде всего ее бытийное строение. И делает доступными позитивным наукам извлеченные структуры в качестве прозрачных руководств к вопрошанию» [14 - Хайдеггер М. Бытие и время. М., С. 12–13.]. Хайдеггер предполагает, что на почве новой фундаментальной онтологии возникнут новые научные дисциплины: новая «экзистенциальная физика», «экзистенциальная математика», «экзистенциальная биология», и конечно новая «экзистенциальная психология».

Во-вторых, Хайдеггер говорит, что новое понимание бытия может быть развернуто только при помощи феноменологического метода. То есть мы должны мыслить бытие из него самого, а не с позиций какого-либо сущего либо внешних критериев.

Прежде всего, поставить вопрос о бытии непросто. Дело в том, что издавна «бытие» считается наиболее общим, пустым и неопределенным понятием. Всякое определение происходит по форме: «бытие есть то-то и то-то», но уже в связке «есть» мы каким-то образом упоминаем бытие, и у нас возникает «круг в определении». Мы не можем сказать ничего, кроме пустой тавтологии: «бытие есть бытие». Как вести себя в этой ситуации? Хайдеггер разъясняет, что сама эта ситуация не случайна. Бытие не удается схватить в понятиях именно потому, что оно изначальнее всяких понятий. Нельзя постичь высшее с помощью низшего. «В мышлении имеются вещи, с которыми понятие не только не работает, но которых оно даже не касается… может статься, что я мыслю сообразно обстоятельствам тогда, когда я соучаствую в вещах, которые не приемлют понятийных определений; когда я занимаюсь вещами, которые противятся всякому понятийному постижению, схватыванию, всякому на них наступанию, желанию их усвоить, вещи, на которые я могу лишь указать. Такие “вещи” можно лишь, говоря в переносном смысле, “видеть” или “не видеть”. Мы можем на них сослаться, показать в их сторону. Это “лишь” не указывает на изъян. Напротив, подобное усмотрение обладает первенством и преимуществом пред всяким понятийным творчеством, поскольку это творчество всегда в конце концов само покоится на такого рода усмотрениях. Следовательно, утверждение о том, что имеется либо понятийное мышление, либо чувственное смутное переживание, оказывается более чем поверхностной альтернативой. Имеется еще нечто другое, что лежит перед всяким схватыванием и всяким переживанием. С этим другим, что лежит перед схватыванием и переживанием, и имеет дело феноменология» [15 - Хайдеггер М. Цолликонеровские семинары // Логос. №С. 96.].

Но что такое феноменология? Как мы уже говорили, это примат предмета перед методом. Но это не все. «Феноменология – это онтология», – говорит Хайдеггер. Это значит, что уникальность, как это понимал Ясперс, не просто установка нашего поиска, а характеристика самого бытия. Бытие не всеобщее понятие, а нечто изменчиво-атомарное.

Тут же Хайдеггер делает третий шаг. Новая трактовка бытия – это бытие, мыслимое из горизонта времени. Только так мы можем мыслить его как изменчиво-атомарное. Как же быть с этим бытием? «Как я могу развернуть этот вопрос, где найти пособие, что позволит мне, вопрошая о бытии, держаться его самого? Моим следующим шагом, – разъясняет позже Хайдеггер, – было то, что я не только стал разыскивать у греков, что говорили они о бытии сущего, но и, главное, размышлять о том, как греки понимали бытие изначально, до собственно мышления о нем. В размышлениях об этом, собственно о смысле бытия, мне показалось, что греки понимали “бытие как таковое” в смысле пребывания, настоящности. В этом определении бытия, очевидно, задействовано время. Ведь настоящность – временное слово» [16 - Там же. С. 87.].

Вот это и было новаторским в хайдеггеровской трактовке бытия: мыслить бытие из горизонта времени. Действительно, вся предшествующая философия, начиная с Платона и Аристотеля, была метафизикой, она мыслила бытие как бытие сущего, как основу всего сущего, а значит, как находящееся вне времени. Основной вопрос метафизики, который спрашивал о бытии как основе сущего, схватывал все сущее – и бывшее, и настоящее, и будущее, и близкое, и далекое. Бытие как основа находилось как бы вне этих определений, которые касались только сущего. Сущее – вся природа, физика – жило по законам времени и пространства, а бытие как основа сущего было как бы сверх времени и пространства, сверх сущего, и поэтому наука о нем называлась метафизикой (мета – по-гречески «сверх», «после»).

Итак, главная задача «Бытия и времени» – мыслить бытие из горизонта времени. Но как мыслить теперь само время? Если прежнее понимание времени было обусловлено все той же метафизикой, оно недостаточно. Нужно мыслить время как-то иначе… Поскольку бытие открыто человеку (а это несомненно, так как мы хоть и не можем понятийно определить, что есть бытие, тем не менее всегда каким-то образом смутно пред-понимаем его), то человек относится и к времени, коль скоро оно есть горизонт бытия вообще. Хайдеггер ставит вопрос: как сам человек относится ко времени, как время определяет человека, может ли бытие заговорить с ним? Именно при ответе на этот вопрос Хайдеггер размышляет, во-первых, о том, что представляет собой человеческий способ бытия; во-вторых, что есть присущее этому способу бытия временность. С этого пункта начинаются размышления Хайдеггера о человеке, оказавшие огромнейшее влияние не только на экзистенциальную психологию, но и на все науки, так или иначе касающиеся человека.

Четвертое, важнейшее положение Хайдеггера состоит в том, что он дает новое понимание человеческого бытия. Метафизика определяла человека как «разумное животное», как «субъект», как «трансцендентальное Я – сознание» и т. п. Хайдеггер называет бытие человека «Dasein» – вот бытие. Что это значит? Человек не определяется больше из сущего (как например, в старом определении «разумное животное», где человек берется как животное, т. е. как сущее, а потом к этому добавляется «надстройка» в виде «разума»). Человек не определяется больше из отношения к сущему (как, например, в декартовском определении «субъект», где человек противопоставляется всему сущему как познающий, как его потенциальный или реальный хозяин), человек определяется Хайдеггером исключительно из его отношения к бытию: это единственное из сущих, которому бытие открыто, человек – единственное из сущих имеет непосредственное отношение к бытию («вот»). Немецкая частица Da («вот») и призвана выразить это непосредственное отношение. Человек живет всегда так, что как-то непосредственно понимает бытие. Действительно, можно спросить любого с улицы: «Что есть бытие?» и в ответ получить пожимание плечами, которое, если передать словами, будет означать: бытие – оно и есть бытие. Человек имеет отношение к сущему и даже сам является одним из сущих, однако это не является его сущностным определением. Прежде всего, и это главное в нем, он есть «имеющий отношение к бытию» – Dasein. Человек не есть объект и предмет в мире, который можно изучать как «дерево» или «стол», это прекрасно понимал Ясперс. Но Хайдеггер идет еще дальше: человек не есть даже субъект, точнее, он не сводится к объекту или субъекту.

Итак, человек есть Dasein, он имеет отношение к бытию. Характер этого отношения таков, что человек выступает навстречу бытию («выступать» по-латыни и значит «эк-зистировать»). Переводить «экзистенцию» просто как «существование» – значит переводить, не понимая смысла. «Фраза “человек эк-зистирует” отвечает не на вопрос, существует ли человек в действительности или нет, она отвечает на вопрос о “существе” человека… Эк-зистенция означает содержательно выступление в истину бытия» [17 - Хайдеггер М. Время и бытие. М., С. 199–200.].

По сути, логика Хайдеггера повторяет логику Ясперса с точностью до наоборот. Напомним, Ясперс сначала изучал человека как физиолог, затем отказался от этого и стал изучать душу, после чего выяснилось, что душа также не исчерпывает человека, а над ней есть еще дух и экзистенция как способность избегать все определения, прежде всего мыслительные. Хайдеггер предлагает идти наоборот, от экзистенции: «Заблуждение биологизма вовсе еще не преодолевается тем, что люди надстраивают над телесностью человека душу, над душой дух, а над духом экзистенциальность и громче прежнего проповедуют великую ценность духа, чтобы потом, однако, все снова утопить в жизненном переживании, с предостерегающим утверждением, что мысль-де разрушает своими одеревенелыми понятиями жизненный поток, а осмысление бытия искажает экзистенцию» [18 - Там же. С. 198.].

Если же, как предлагает Хайдеггер, идти от экзистенции к духу, от духа к душе, от души к телу, то мы получим совершенно другие понятия о духе, душе и теле, чем те, что имеются в современной философии, психологии, биологии. «Тело человека есть нечто принципиально другое, чем животный организм… Если физиология и физиологическая химия способны исследовать человека в естественно-научном плане как организм, то это еще вовсе не доказательство того, что в такой “органике”, т. е. в научно объясненном теле, покоится существо человека… Может, наоборот, оказаться, что природа как раз утаивает свое существо в той стороне, которой она поворачивается к технически овладевающему ею человеку» [19 - Хайдеггер М. Время и бытие. С. 198.]. Точно так же как человек является выступающим навстречу бытию, бытие само выступает навстречу человеку. Место их встречи – открытость, истина (по-гречески истина – «открытость»). Бытие как бы дарит себя человеку в виде посыла, судьбы. И задача человека состоит в том, чтобы в этой открытости, где он встречается с бытием, в истине, мысляще встретить эту судьбу и дать ей слово. Такая встреча есть событие – Еreignis. Еreignis – центральное слово для хайдеггеровского мышления, ибо из Еreignis берут начало и язык, и бытие, и время, т. е. все те «вещи», о которых Хайдеггер говорил, что их можно только «видеть» или «не видеть», которые могут быть только сами собой и сопротивляются всякому схватыванию. Но Еreignis не только само является собой, оно источник того, что все другие вещи являются сами собой, имеют свою самость. (В Еreignis спрятан немецкий корень «eignen», и поэтому его можно переводить как «вы-своение», «о-собление».) Как известно, Хайдеггер не написал вторую часть «Бытия и времени», в которой намеревался подробным образом исследовать само бытие. Вся книга посвящена только исследованию человека как такого сущего, которое имеет отношение к бытию. Это позволило многим утверждать, что Хайдеггер дал в своей революционной книге новую антропологию.

Поскольку время – горизонт бытия, т. е. время определяет, каким образом судьба посылается человеку, сам человек должен иметь отношение к времени. Dasein только потому и Dasein, что его структура насквозь временна. Хайдеггер отмечает, что только человек знает о своей временности.

Животное не знает о своей смертности, смерть настигает его неожиданно. Смерть человека также всегда неожиданна, но то, что она когда-нибудь, так или иначе, наступит, всякий знает твердо. Смерть – это самая крайняя из возможностей человека. Человек выстаивает перед этой возможностью, не делая ее действительной по средствам самоубийства. «Давать такой возможности оставаться возможностью… значит предтечь к ней. При этом мир начинает отступать назад, он распадается в ничто. Возможность смерти означает: когда-нибудь я покину этот мир… Так здесь и оказывается, что возможность выбора пред-задана Dasein. Dasein во всякий миг может устанавливаться так, чтобы выбирать между собой и миром… Итак, предтечь – значит выбирать, выбирать – значит быть решительным, – решительным не к смерти, но к жизни. Такое выбирание и такая решительность и есть выбор ответственности, какую Dasein принимает на себя самого… Выбирать для себя самого ответственность – значит выбирать совесть… Всякое действие – это в то же самое действие вина. Ибо по сравнению с требованиями совести возможности действия ограничены… Что означают такие взаимосвязи? Само предтекание в крайнюю возможность меня самого, возможность, каковая я пока еще не есть, но каковой я буду, есть будущее бытия. Становиться виновным есть не что иное, как ношение с собой прошлого… А вместе с этим человеческое Dasein собственным, настоящим образом входит в настоящее, в действование. Dasein есть не что иное, как бытие временем. Время – это не что-то такое, что происходит во вне меня в мире, но то, что я есмь сам» [20 - Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни // 2 текста о В. Дильтее. М., С. 170–171.].

Ни предшествующая Хайдеггеру психология, ни предшествующая антропология никогда не мыслили человеческое бытие подобным образом. Они вообще абстрагировались от того, что человек временное существо, забыли о смертности. Само здоровье понималось ими чуть ли не как бессмертие, сама терапия была направлена на продление жизни. Если бы медицина не внушала нелепую мысль, что человек умирает от болезней, смерти бы не было вообще. Человек умирает от смерти. Заслонение этого факта, изгнание сознания смертности из человеческого мышления означает, что человек перестает выстаивать перед смертью, а это, в свою очередь, означает, что он перестает чувствовать остроту собственного существования, перестает каждый раз выбирать между собой и миром, перестает быть решительным, свободным, ответственным, теряет совесть и чувство вины. Такой человек без будущего, настоящего и прошлого и в самом деле подобен вещи, с которой постоянно что-то случается, с которой можно делать все что угодно.

Но каким образом дело доходит до такого превращения человека в вещь? Проще всего свалить вину за это на науку, которая вдруг, по какому-то недоразумению стала объективировать человека. Это не могло случиться «вдруг»; если дело дошло до объективации, то это нужно объяснить из самого бытия, объяснить это как одну из возможностей самого Dasein. И Хайдеггер дает такое объяснение. Во-первых, наука – далеко не универсальный феномен, она историческое порождение. Люди могут жить без всякой науки. Человек изначально погружен в мир, его бытие есть бытие в мире. «Каким образом мир дан? Первоначально, не как объект теоретического познания, но как окружающий мир… Предметы – это первично не объекты теоретического познания, но те вещи, какими я занимаюсь, с какими имею дело, – они имеют в себе отсылки к тому, для чего они служат, к их применению, к их полезности… Пространство окружающего мира отнюдь не пространство геометрическое. Оно в существенном отношении определено моментами близкого и далекого… Поэтому ему не присуща однородная структура геометрического пространства. Оно скорее обладает определенными отмеченными местами… Окружающий мир ближайшим образом дан в практическом осмотре. Возможность теоретического исследования возникает лишь после определенного изменения установки… Мы сейчас обсуждаем здесь не акты и не переживания сознания, а определенные способы бытия в мире. Мы определяем это бытие как заботливое устроение дел в мире через обхождение с вещами. Такое заботливое есть всегда и устроение меня самого. Поэтому собственный, настоящий бытийный характер Dasein – это забота» [21 - Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 162–165.].

Другой важный момент состоит в том, что Dasein «определяется со-существованием других действительностей, отличающихся тем же бытийным характером… У всех нас один и тот же окружающий мир, мы в одном и том же пространстве. Пространство – для нас друг с другом, и мы тут друг для друга. Напротив того, стулья в этой комнате лишь наличествуют, они не пребывают здесь друг для друга, и хотя они все в этом пространстве, но они не обладают этим пространством здесь. Итак, бытие в мире – это совместное бытие друг с другом (Mitsein). Этим бытие друг с другом определяется даже и в том случае, если фактически тут нет никого, кроме меня» [22 - Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 163.].

Это совместное бытие друг с другом осуществляется в общении. И вот тут-то возникает возможность для неподлинного, несобственного существования Dasein. «Говорение по большей части вовсе не проистекает из изначального знания дела. В широких масштабах речь проистекает из того, о чем знают понаслышке… Речь как вторение характеризуется тем, что сказанное затвердевает в своей общей значимости, а при том удаляется от самой сути дела… По большей части и ближайшим образом мы – это не мы сами. Скорее, мы живем изнутри того, что говорится, о чем судят да рядят, из того, как вообще смотрят на вещи, чего требуют» [23 - Там же. С. 164–165.]. Эту силу повседневного, неопределенного существования, эту возможность неподлинного, неличного бытия Хайдеггер называет «Das Man» (на русский язык это условно можно перевести как «люди», артикль «Das» означает средний род, чем подчеркивается массовость и неопределенность: «Люди говорят, что…»).

Бытие Das Man характеризуется Хайдеггером как болтовня, любопытство, двусмысленность, обреченность, брошенность. «Болтовня раскрывает Dasein, понимающее бытие к его миру, к другим и к нему самому, однако так, что это бытие к чему обладает модусом беспочвенного колебания во взвешенном состоянии. Любопытство раскрывает все и вся и однако так, что внутри – бытие есть повсюду и нигде. Двусмысленность ничего не скрывает от уразумения Dasein, но только для того, чтобы удерживать бытие в мире, в этом лишенном корней “повсюду и нигде”. Обреченность Dasein означает, что Dasein как таковое имеет возможность попасть под власть Das Man как ближайшую и так или иначе, хочет того или нет, оно всегда находится под властью Das Man. Другое дело, целиком или нет. Если Dasein целиком реализует эту возможность, если оно попало под искушение Das Man, то оно существует наиболее отчужденно от себя. Искушение состоит в том, что Das Man дарует Dasein мнимое всеведение и всезнайство, ведь “так живут”, “все так думают”, “все так делают”. Das Man дарует Dasein мнимую успокоенность. А когда эта захваченность Das Man доходит до предела, у падшего Dasein возникает иллюзия универсального уразумения бытия, он начинает вычленять в этой универсальности типы и виды и даже говорит об индивидуальности и неповторимости, оно даже начинает противостоять публичности и заявлять о желании “быть самим собой”. Правда, все это не так долго, так как и такое поведение становится модой, всякая индивидуальность может быть растиражирована Das Man. В этом круговороте осуществляется падение. Именно Das Man превращает временность Dasein в “объективно исчисляемое время”. “Почему же есть часы? Потому что обыденность желает, чтобы течение дел в этом мире находилось в ее распоряжении в “сейчас”. Теперь – потом, потом, потом… – сплошной ряд дальнейших “сейчас”, которые желают находиться в распоряжении неопределенности безличного… Утро, полдень, вечер – не астрономические даты, но полученные из обихода точки ориентации, точки “сейчас”, предназначенные для озабоченного устроения определенных дел… По мере того как постепенно все более развивалось озабоченное устроение совместных дел, настоятельнее становилась потребность в определении времени и момента “сейчас” для взаимосогласованного действия… Чем больше обыденное существование расходится в совместно-озабоченном устраивании дел, тем меньше времени, тем точнее идут часы. Даже и определение времени не должно занимать лишнего времени (карманные часы)… Пользоваться часами – значит все время обращать в настоящее… Это время есть неопределенно безличное время всеоткрытости» [24 - Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея и борьба за историческое мировоззрение в наши дни. С. 172–174.]. Если еще Ньютон наивно полагал, что это «объективное время» существует в природе абсолютно, то современная теория относительности как раз вернула его к собственным истокам – в Das Man. Поскольку «объективное время» измеряется, а измерение производится в определенном месте и зависит от него, то о «всемирном времени», если мы им хотим оперировать, приходится договариваться, оно у-слов-но.

Отметим, что здесь Хайдеггер опять размышляет в прямо противоположном Ясперсу направлении. Если Ясперс начинает с критики науки и объективизма, не показывая их истоков, так, что становится непонятно, откуда эти вредные вещи вообще взялись, и заканчивает восхвалением общения как подлинного, истинно человеческого способа бытия, то Хайдеггер, наоборот, начинает с общения, так как это действительно изначальный способ бытия, и уже из него выводит науку с ее объективизмом. Так что общение никак не может быть спасением от объективизма, коль скоро сам этот объективизм происходит из общения.

Может возникнуть впечатление, что Хайдеггер категорически выступает против коммуникации, что он закоренелый субъективист и враг науки и цивилизации. К сожалению, 90 процентов пишущих о Хайдеггере спешат сделать такие выводы. И в этом необходимо разобраться, так как дальнейший ход нашей работы всецело подчинен вопросу о взаимоотношении индивида и общества. Это центральная проблема для экзистенциальной психологии.

Во-первых, Хайдеггер не выступает против коммуникации. Напротив, он говорит, что она неотъемлемая и изначальная структура бытия в мире. Во-вторых, Хайдеггер даже не оценивает коммуникацию негативно, так как, в общем-то, нелепо бороться с тем, что неизбежно есть. Все термины: болтовня, любопытство, падение и др., – по его же собственному замечанию, не носят негативного смысла. Это вещи, среди которых мы неизбежно живем, и нужно называть их своими именами. То же относится к науке и технике, коль скоро они происходят из совместной заботы. Хайдеггер вообще не критикует их, он лишь выступает за то, чтобы им не придавали абсолютного значения, как это происходит в современной цивилизации. Когда истоки науки и техники не осмыслены, то их либо бездумно критикуют, либо столь же бездумно приветствуют. И тем и другим способом человек привязывается к ним, а, согласно Хайдеггеру, задача человека состоит в том, чтобы обрести отрешенность от них. «Мы можем пользоваться техническими средствами, оставаясь при этом свободными от них, так, что мы сможем отказаться от них в любой момент. Мы можем использовать эти приспособления так, как их и нужно использовать, но при этом оставить их в покое как то, что на самом деле не имеет отношения к нашей сущности. Мы можем сказать “да” неизбежному использованию технических средств и одновременно сказать ”нет”, поскольку мы запретим им затребовать нас и таким образом извращать, сбивать с толку и опустошать нашу сущность» [25 - Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., С. 109.].

Упрек Хайдеггера в субъективизме также несправедлив. «Субъект» – это как раз тот, кто осваивает мир «объектов» с помощью науки и техники, всецело положившись на них. «Субъект» – слово, введенное в оборот Декартом, родоначальником науки Нового времени. Хайдеггер же предпочитает говорить не о субъективности, а об уединенности, а это абсолютно разные вещи. Быть уединенным – не значит уйти от публичности в изгнание (в таком бегстве публичность все еще властвует над человеком, хоть и негативно). Быть уединенным – значит не отдавать свою сущность под власть Das Man. Полное подпадение под власть Das Man и рассматривается как самое болезненное состояние. Хотя с точки зрения какого-либо направления в психологии такое существование может показаться самым здоровым. Еще бы! Человек успешно общается, успешно обустраивает свои дела, не имеет «проблем». Бытие в качестве Dasein, наоборот, насквозь озабочено проблемами. Для одинокого мыслителя все становится проблемой, и прежде всего проблемой является само бытие. Постигать мир как тайну – вот существование в уединенности, противоположное существованию по способу Das Man.

Выше уже отмечалось, что бытие по способу Das Man – это бытие в круговороте: от растворения в социальности до противостояния ей. Этот маятник постоянно качается, и в этот круговорот попадает буквально каждый человек. Лишь совсем немногие, великие люди, участвуя в этом круговороте, сохраняют при этом свою уединенность. Она не имеет отношения к Das Man, и вычислить, с точки зрения Das Man, того, кто обладает этой уединенностью, невозможно. В публичности этот человек может выглядеть равным образом и как преуспевающий, умеющий общаться разумный человек, каковыми, например, были сам Хайдеггер или другие философы, поэты, музыканты (Гегель, Гете, Вагнер), и как рассеянный, неуклюжий, даже безумный (Ницше, Гельдерлин, Шуман, Ван Гог). Водораздел между здоровыми и больными пролегает не внутри Das Man, не между разумом и безумием, не между наличием проблем в общем и их отсутствием, а между Dasein как уединенностью, имением отношения к бытию и Das Man как полной потерянностью в публичности и в сущем. Самым великим все равно, кто из них был кем с точки зрения публичности, они понимают друг друга, узнают друг друга через века и ведут свой исторический разговор (так Хайдеггер всю жизнь читал «безумных» Ницше и Гельдерлина и свои произведения писал как послание «будущим, немногим, редкостным»). Этот исторический разговор, который Хайдеггер называет собеседованием, и есть истинная «коммуникация». И напротив, человек бытийствующий всецело по способу Das Man может сидеть бок о бок с «великим», общаться, болтать и так и не узнать и не понять его. Он даже спустя какое-то время, узнав о том, с кем общался, будет недоумевать: что в этом человеке такого особенного?