Дзенин

Чернов удивленно приподнял брови.

– А вы что хотели? – заметил его реакцию Федоров. – Мы же не могли упечь её в СИЗО! Она все-таки свидетель, а не обвиняемый.

– Она очень ценный свидетель, – менторский тон гостя уже начал раздражать полковника. – И, кстати, единственная зацепка следствия.

– Зацепка? – хмыкнул Федоров. – Лучше сказать крючок. Причем, совершенно упавший. Нельзя же относиться к её бреду всерьез.

– А это нам решать, полковник, – Чернов снял свои солнцезащитные очки и пронзительно взглянул в глаза собеседника. – Многие люди подходят ко всему происходящему вокруг слишком несерьёзно. Ровно до того момента, когда  наступает  горькое прозрение.

Федоров с трудом выдержал долгий сверлящий взгляд приезжего. Огромное желание послать его, куда подальше, придало ему сил.

– И не надо злиться, – уже мягче добавил москвич, надевая очки. – Мы с вами одно дело делаем.

Он немного помолчал. Молчал и Федоров, абсолютно не горя желанием продолжать неприятный разговор.

– Свидетеля, надеюсь, охраняют? – прервал затянувшуюся паузу Чернов.

– Конечно, охраняют, – несколько злорадно усмехнулся полковник, вспомнив вечно спящего на стуле прапорщика из дежурной части.

– Круглосуточно? – не унимался Чернов.

– Нет, – Федоров буквально кожей почувствовал прокол, – только днем. На ночь стационар закрывается. Заступает местная охрана.

– Да вы что, полковник? Вы с ума сошли? Единственный свидетель в самое опасное время остается фактически беззащитным?

– С ума сошла она, а не я, – резко осадил зарвавшегося «варяга» Фёдоров. – И как по мне, то еще большее сумасшествие – носиться с ней как с писаной торбой.

– Это непростительное легкомыслие, – покачал головой Чернов. – Я буду вынужден доложить наверх.

«Да докладывай ты куда хочешь!» – с плохо скрываемым раздражением подумал Федоров. Ему все сильнее хотелось поскорей избавиться от непрошеных гостей. Он обреченно вздохнул и добавил вслух:

– Хорошо, я распоряжусь об усилении охраны.

– Не нужно. Мы сами этим займемся. Едем в больницу. Прямо сейчас.

Дежурный прапорщик, заметив целую группу решительно шагающих по коридору молчаливых мужчин, подскочил со своего насиженного стула и, отбросив кроссворд, начал нервно теребить рукой кобуру на ремне, пытаясь достать непослушное оружие. Пистолет, обретя, наконец, долгожданную свободу, радостно запрыгал у него на руках, прежде чем незадачливый прапорщик поймал его и прижал к своей груди, словно ребенка. Именно в этом положении и застал его подошедший начальник. Полковник едва не убил на месте дежурного, так опозорившего службу перед приезжими. Особенно после прочитанных Черновым нравоучений. Москвичи, пропустив полковника вперед, о чем-то вполголоса зашушукались и сдержано посмеялись. Это было первое, с момента приезда, проявление хоть каких-то эмоций с их стороны. Чернов молчал, изредка кивая им головой, как бы в подтверждение своих мыслей. Но когда Федоров встречался с ним глазами, его презрительно-насмешливый взгляд был красноречивей любых слов. Полковник готов был провалиться под землю от стыда.

– Это Вы, товарищ полковник? – с огромным облегчением козырнул прапорщик, убирая обратно ненужный теперь пистолет. – А я уж подумал: стрелять придется.

– Лучше бы ты сам здесь застрелился! – в сердцах бросил ему Федоров и резко спросил. – Где она?

– Там, – обескураженный прапорщик кивнул в сторону обшарпанной  больничной двери.

А потом он пожал плечами и сделал характерный жест пальцем, когда  последний посетитель скрылся в палате. Подобрал с пола упавшую газету, стряхнул с нее пыль и снова устроился на своем колченогом, продавленном, но таком уютном стуле, в душе посылая занудное начальство в известном направлении.

Главврач не решился противоречить «рекомендациям» серьезного ведомства и поместил одиозную пациентку одну в изоляторе, несмотря на нехватку мест в больнице. Чем ещё больше усугубил её и без того тяжелое психическое состояние. Вид у девушки был совершенно изможденным. Синяки под говорили сами за себя. Взгляд совершенно потух и обрел действительно какое-то ненормальное выражение. Она абсолютно индифферентно встретила появление незваных гостей.

– Здравствуйте, – поздоровался москвич. – Я подполковник Чернов. Разрешите задать Вам несколько вопросов?

Девушка фыркнула и начала хохотать. Чернов недоуменно окинул ее взглядом и повернулся к Федорову.

– Вы чем её здесь напичкали? – спросил он полковника.

Тот неопределенно повел плечами.

– Все вопросы к врачам. Похоже, ей опять нужно колоть успокоительное. Если, конечно, хотите услышать хоть что-то понятное.

– Не надо, – девушка вдруг резко перестала смеяться. – Я не могу больше выносить ни эти уколы, ни разговоры ваши бессмысленные. Я уже сто раз отвечала на все ваши дурацкие вопросы. Сколько можно?

– Сколько нужно, – со стальной интонацией в голосе оборвал её Чернов, но затем немного смягчился. – Знаете что, давайте сделаем так. Говорить Вам ничего не придется, просто постарайтесь вспомнить в мельчайших деталях все обстоятельства того печального вечера.

Он сел на краешек кровати, повернувшись спиной к присутствующим, и аккуратно взял девушку за руку, пристально глядя ей в глаза.

– Расслабьтесь, – продолжал Чернов, не отпуская руки. – Закройте глаза. И просто вспоминайте.

Он очень легко, едва заметно коснулся нескольких точек на теле девушки, не спуская с нее глаз. «Ба, да ведь он ее гипнотизирует», – подумал Федоров, глядя на манипуляции приезжего. Девушка действительно закрыла глаза и обмякла. Чернов продолжал держать её за руку, контролируя пальцами пульс. В палате повисла звенящая тишина. Было слышно только тяжелое дыхание пациентки, да тихий писк какого-то медицинского прибора за стеной.

Внезапно девушка вздрогнула всем телом и выгнулась дугой. Её дыхание резко участилось. Грудь девушки под серой больничной рубашкой вздымалась и опадала так, будто ей не хватало воздуха. Она задергалась и замотала головой, пытаясь отделаться от мучительного наваждения. Было похоже, что она вновь, по-настоящему, переживает случившееся.

И вдруг она открыла глаза и уставилась на Чернова круглыми, широко раскрытыми глазами. Немая сцена продолжалась не больше секунды. Затем несчастная в неподдельном ужасе отпрянула назад, всем телом прижимаясь к стене, и дико закричала, переходя на истерический визг. В следующий момент она отключилась.

Дверь в палату распахнулась, и на пороге показался доктор, в белом медицинском халате, пытавшийся оторвать от себя ставшего чересчур бдительным прапорщика.

– Что тут у вас происходит? – возмущался он, преодолевая сопротивление охранника. – Что за крик?

– Ничего особенного, – Федоров развернул перед глазами врача удостоверение. – Пациентка сознание потеряла!

Он махнул рукой в сторону кровати.

– Немедленно покиньте помещение! – ужаснулся мужчина. – Я же категорически возражал против любых допросов до стабилизации состояния больной. Я буду жаловаться вашему начальству! Вы что, вы хотите лишить её последнего шанса на выздоровление?

– Успокойтесь, доктор! – вмешался Чернов, до того молча сидевший спиной к выходу. – Ей уже лучше.

Девушка пошевелилась и застонала.

– Уходите сейчас же! – зашипел врач, выталкивая мускулистых посетителей за дверь. – Мне нужно сделать укол.

– Да, да, уходим, – Чернов поднялся и кивнул своим. Те так же молча двинулись к выходу.

– Похоже, все серьезней, чем я думал,  – задумчиво проронил он, проходя мимо Федорова.

Чернов выглядел обеспокоенным, однако в его глазах полковник успел заметить блеск, сродни тому, что бывает у охотников, учуявших добычу.

В тот же день он потребовал у Федорова предоставить его группе большое закрытое помещение на всю ночь и ни в коем случае их не беспокоить. Издерганный чудачествами Чернова, полковник только вздохнул, даже не пытаясь узнать у своего подопечного цель такой странной просьбы. Он примерно представлял, что тот ответит ему, и нарываться на очередную резкость ему совершенно не хотелось. Москвичам был найден спортзал в закрытом клубе «Динамо», которым Чернов, на удивление, остался совершенно удовлетворён. Пришедшую с утра на уборку техничку, открывшую спортзал своим ключом, едва не хватил удар от неожиданности, когда она увидела, как несколько мужчин сидят в потемках на полу, по-японски поджав колени, а в центре образовавшегося правильного круга восседает их предводитель, в совершенном неглиже. Когда тетка попятилась, крестясь и с грохотом опрокидывая пустое ведро, Чернов открыл глаза и дико заорал на весь спортивный комплекс:

– Я же просил нас не беспокоить!

Неизвестно, что несчастная женщина увидела в его взгляде, но когда её, спустя месяц, полуживую выпустили из психушки, она уволилась со своей, по-своему «непыльной» работы в органах, и ушла в монастырь.