Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

По уходе хозяев стол вернулся к обычной для таких ситуаций атмосфере, слегка подогретой хорошим вином. Натан знал тут всех – Гижицкого из военной канцелярии, Туманского из дипломатического отдела, Денкера – из фискального. Отдельно отметил присутствие начальника военной полиции 2-й армии полковника Достанича. По чину и рангу ему, пожалуй, следовало бы находиться не здесь, а за «тесным столом». Но он почему-то предпочел сидеть с более молодыми и менее заслуженными коллегами. Горлис также отметил франтоватость 50-летнего Степана Степановича, прорезавшуюся у него в последнее время. Идеальной формы и ухода бакенбарды-паруса[12 - Широкие баки, сросшиеся с усами.], шейный платок модной расцветки в тон фраку. Что ж, пусть поиграет в «денди» – пока война не началась, ловля турецких шпионов не столь актуальна.

Ну а роль первой скрипки за столом играл Василий Туманский. Горлис неплохо знал его, поскольку служил тот в иностранном отделе канцелярии. К тому же сосватал оного туда дальний родственник, князь Виктор Кочубей. В свою очередь, узнав про сие, друг Натана Степан Кочубей у своего деда Мыколы порасспрашивал о красивой фамилии Туманских. И узнал, что идет она от казака черниговского полка Тумана-Тарнавы, что некогда означало беглого человека с туманным прошлым родом из села Тарнава. Но со «-ский» оно, конечно, красивше и по-барски. Горлиса неизменно забавляли подобные рассказы Кочубеев из Хаджибея, лучше всех генеалогических обществ раскрывавших тайны значительной части русской аристократии.

Туманский был славным человеком, острым на язык и лишенным склочности. Дополнительной известности ему, сочиняющему вирши, добавили приятельские отношения с поэтом Пушкиным, приписанным к его же отделу и иногда там даже появлявшимся.

Если же обратить внимание на стол – то он являл собой арену борьбы двух половинок семьи Воронцовых. Михаил Семенович, сам предпочитавший еду по-английски простую и полезную, пытался и гостей приучить к тому же. А прелестная Елизавета Ксаверьевна, любившая жизнь во всех проявлениях, нашла для дома двух прекрасных поваров – польского и французского происхождения. Они с удовольствием брались за исполнение ее гастрономических прихотей, поскольку с трудом выносили оскорбительные для их мастерства графские заказы: сваривание каш и куриных яиц, подсушивание хлеба и протушивание рыбы, приправленной одной только солью, да и то слегка. Такое противоборство создавало некоторые сложности для гостей. Ну, разумеется, им хотелось съесть – и немедля – самое вкусное. Однако и оставить нетронутой здоровую часть стола, приготовленную по настоянию графа, было неудобно. Этак еще от стола отлучит или к жене приревнует. Выходить из подобной непростой ситуации помогали повара графини, но как – скоро узнаете.

Пока ж – о том, что было сегодня на столе. Прежде всего, польский хлодник – это как украинский борщ, тоже из буряка, но только холодного приготовления. И в этом содержался намек на скорое лето, когда хлодник в Одессе бывает особенно хорош. Но сейчас-то весна. И не самая теплая. Так что для желающих горяченького был сготовлен шотландский суп кокки-лики, на курином бульоне с черносливом, луком-пореем и разными травами. Кроме супов подавались польские колдуны со сметаной. Причем сделанные с самой разнообразной начинкой – мясной, рыбной, творожной, фруктовой. Отдельно были разложены несколько видов паштетов и брынзы из Бессарабии. И на сладкое пудинг с местным колоритом – изюмом и дикими абрикосами. Но это всё, как вы понимаете, бог послал со стороны хозяйки, Елизаветы Ксаверьевны.

А вот, извольте узнать, что с боку хозяина: вареная телятина, вареные яйца, овсяная каша на молоке. И это, представьте себе, съедалось в первую очередь. Причем не только из-за чинопочитания, а благодаря поварским хитростям. Во-первых, сия часть блюд готовилась в заниженных количествах – мизерными порциями, дабы по окончании столования проще было докладывать хозяину: «Всё съедено!» Во-вторых, к яйцам и телятине готовился французский соус mayonnaise, согласно легендам, изобретенный дедом одесского градоначальника Дюка – маршалом Ришелье[13 - Луи Франсуа Арман дю Плесси де Ришелье (1696–1788), правнучатый племянник кардинала Ришелье, дед строителя Одессы дюка де Ришелье. Дуэлянт и волокита, маршал Франции. Друг и покровитель Вольтера.] во время перебоев с едой в боях за город Mahon-Mao[14 - Город Маон, имеющий разное написание в испанском и каталонском языках, главный город острова Менорка, входящего в Балеарские острова. В 1756 году, во время Семилетней войны, был отбит французами у британцев.]. И уж с этим mayonnaise съесть можно что угодно. А вот овсяная каша с молоком готовилась на тишайшем, как Алексей Михайлович[15 - Алексей Михайлович (1629–1676), второй московский царь из династии Романовых, носил прозвище Тишайший.], огне и столь долго, что, разварившись, она превращалась в нежнейший десерт, сродни сливочному крему, но без тяжести для желудка.

Горлис, не часто бывавший на подобных встречах, старался вести себя скромно и естественно, чтобы впоследствии не стать объектом для пересудов и насмешек. Однако всё ж не удержался и по чуть-чуть – из любопытства – перепробовал всё, что подавалась к обеду, переходившему в ужин.

За столом говорили о многом. Как ни странно, но о войне с османами, ожидавшейся с прошлой осени после Наваринского сражения[16 - Крупное морское сражение 8 (20) октября 1827 года между англо-франко-российской эскадрой и турецко-египетским флотом в греческой Наваринской бухте Ионического моря привело к разгрому османского флота. Битва началась во многом случайно из-за слишком решительных действий командира эскадры британского адмирала Эдварда Кодрингтона. Итог боя был во вред британской внешней политике и на пользу российской.], а еще больше – от последующего закрытия Босфора для русских судов, рассуждали мало. Должно быть, надоело болтать об очевидном и воспевать мудрость матушки Екатерины II, завещавшей русскому оружию неуклонно, шаг за шагом, идти к Византию-Константинополю, ставшему вдруг Стамбулом.

Зато много внимания уделялось такой новости, как достройка парохода «Одесса», производимая на верфях в Николаеве. Впрочем, там делался корпус суда. А паровую машину долго и мучительно везли из самого Петербурга. Инициатором проекта был Воронцов, однако отвечали за его исполнение российский вице-адмирал Грейг и херсонский купец Варшавский, который выиграл подряд. Вся история тянулась два года, имея столько подробностей, что о них можно было писать отдельную презабавную книгу. Но вот строительство долгожданного парохода наконец подходило к полнейшему завершению (ибо «неполных» бывало уже несколько). Пробный рейс в тёзку, Одессу-город, ожидался со дня на день. По слухам и на примере других стран, паровая машина, пароходы вообще – прекрасная новация! Так что «Одессу» в Одессе ждали с нетерпением и оптимизмом.

А вот и лакей пришел, позвавший Натана на аудиенцию к Воронцову.

* * *

Домашний кабинет генерал-губернатора был уже на треть пуст, поскольку вещи его порциями перевозились во Дворец на Бульварную улицу. Граф показал гостю, что тот может присаживаться. Одновременно уселся сам и завел речь:

– Я к вам вот зачем обратился, господин Горли.

– Да, слушаю, ваше сиятельство!

– Оставьте. Можете обращаться ко мне просто Михаил Семенович. А вас, кстати, как по батюшке?

– Натаниэль Николаевич. Но это исключительно для воспитанников Лицея и Училища. Вообще же я предпочитаю европейскую традицию – обращение по одному только имени.

– Как же, помню. Господин Орлай мне рассказывал… Любезный Натаниэль, у меня к вам вопрос, возможно, несколько неожиданный. Живя в Париже, как говорят, вы хаживали в Королевскую библиотеку?

– Да. Были такие счастливые дни и часы.

Воронцов сдержанно улыбнулся:

– Я тоже бывал в ней. Вероятно, мы там даже могли встретиться.

– Был бы рад таким совпадением. Но, полагаю, вряд ли. Я бы наверняка заметил сиятельный костюм вашего сиятельства.

Используя такую иронию, несколько вольтерьянскую, Натан слегка рисковал, впрочем, не очень многим – сотрудничество с канцелярией не было для него главным источником доходов. А на что-то худшее, чем отставка, он не наговорил. Но Воронцов не только не обиделся, но, напротив, одобрительно кивнул головой и улыбнулся.

– Узнаю парижский сарказм. Спасибо, что напомнили. Однако, командуя русским корпусом во Франции, я часто ходил в партикулярном платье. Именно потому, что корпус – оккупационный.

– Что ж, в таком случае я искренне сожалею, что не узнал вас в гражданской одежде.

– Зато судьба подарила вам знакомство и общение с де Ришелье дю Плесси.

– Воистину. А сразу две таких ярких встречи, похоже, в ее планы не входили… И всё же, как говорится: Il vaut mieux se rencontrer ? Paris.

– Всё так. «Знакомиться лучше в Париже». После лет, проведенных во Франции, и я люблю эту поговорку. Впрочем, она не универсальна.

Воронцов сделал небольшую паузу в разговоре. Натан же про себя отметил, сколь прост и комфортен для него сей разговор, первый такой после собеседования при приеме на работу, неспешно подробный и t?te ? t?te. Надо же, как быстро, ритмически ловко и точно по оттенкам смыслов граф перевел на русский язык французскую поговорку. Это неслучайно. Сам прекрасно говоривший и писавший на английском и французском, Воронцов главным языком одесских канцелярий сделал русский. Впервые за время существования Хаджибея-Одессы… И про Ришелье, кстати, он тоже напомнил совсем неслучайно. Ведь скоро – долгожданное открытие памятника Дюку посреди Бульвара.

– Но довольно любезностей, – продолжил Воронцов. – Перейдем к делу. Думаю, кроме нас с вами, в Одессе не найдется человека, который бы так часто захаживал в парижскую библиотеку и столь же хорошо знал ее обустройство. С другой стороны, как видите, мы с супругою затеяли переезд в наше новопостроенное жилище. А это хороший повод проинвентаризировать имеющиеся книги и богатые исторические архивы нашей фамилии. Но я, видите ли, слишком занят делами генерал-губернаторской службы. Потому хочу попросить об этом одолжении вас.

Натан представил объем и содержание Воронцовской библиотеки и испытал после этого противоречивые чувства. Безумно интересно всё это увидеть и полистать. Но у него и так много дел…

Почувствовав его колебания, Воронцов поспешил дать дополнительные объяснения:

– Скажу сразу, что дело не срочное. Вы сможете работать как здесь, так и во Дворце на Бульварной. При этом, разумеется, в вашем распоряжении будут наша кухня и лакеи. К тому же на ближайшее время я освобождаю вас от текущей работы в моей канцелярии. Но чтобы вы не подумали, что я хочу систематизировать свою библиотеку на казенный кошт, поясняю главную суть работы. Большую часть своих книг и часть архива я передам новообразованной генерал-губернаторской библиотеке, которая будет в публичном пользовании. Списки книг мы будет формировать вместе.

– Да, Михаил Семенович, я согласен.

– Прекрасно. Но есть еще одно условие.

– Какое же?

– На ближайшее время вы также оставите вашу работу в Австрийском и Французском консульствах.

– Но-о…

– Я понимаю ваши затруднения. Обязательства перед работодателями и возникающее в связи с этим чувство неловкости… Но ежели вы согласны на главное, работу с библиотекой, то дипломатическую часть, переговоры с фон Томом и Шалле, мы берем на себя. Этим займется Павел Яковлевич.

И снова повисла пауза. Ох, непрост генерал-губернатор – эвон как беседу выстроил. Сначала добился согласия, а потом поставил условие, которое трудно не выполнить, чтоб это выглядело приличным. Павел Яковлевич Марини – внебрачный сын всё того же Виктора Кочубея, взятый Воронцовым руководить дипломатическим отделом канцелярии, непосредственный начальник Туманского, Горлиса и еще нескольких человек. То есть вопрос отхода Натана от дел в иноземных учреждениях становился, как бы, вопросом внешнеполитическим. И если Горлис сейчас откажется от предложения Воронцова, то проявит нелояльность к российской короне. А времена нынче не те, что были ДО 1825 го-да[17 - Имеется в виду восстание декабристов.]. И тут, пожалуй, без общения с жандармами из Третьего отделения не обойдется. Но и безропотно соглашаться со всем этим выглядело как-то не comme il faut[18 - Должным образом, как следует (франц.).].

– Позвольте узнать, ваше сиятельство, а допустимо ли будет моей скромной персоне сохранить хотя бы сотрудничество с Лицеем и Училищем?

– Ах, любезный Натаниэль, вы так любите работать… Разумеется, позволительно.

Тут разговор внезапно прервался. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли ее. Это была Елизавета Ксаверьевна.

– Мишель!

– Что?

– Рине плохо!

Воронцов вскочил и, бросив на ходу: «Благодарю вас! Более не держу. Жду во вторник», – пошел за супругой. Натан остался один в опустевшем кабинете. Печальная история: Александрина – старшая дочь Воронцовых – была болезненной девочкой. Как и Катерина, и Александр, сей мир уже покинувшие. Утешало только то, что младшие, Семён и София, росли крепкими и здоровыми. Люди, мистически настроенные, говорили, что и другим детям, ежели у Воронцовых еще будут, следует выбирать имена на «С».

Глава 3

Натан вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. Финальная часть разговора сложилась со всех сторон скверно. Потому и настроение стало вдруг нехорошим.

Натан остановился в растерянности, не зная, в какую сторону идти. И никого поблизости – ни слуг, ни хозяев, ни гостей. Раздавались только равноудаленные звуки: детский плач, возгласы застольного оживления, громкий басовитый ход напольных часов. Merde! Черт возьми! Что ж делать? Ну, не звать же кого-то на помощь – этак совсем олухом прослывешь.

Горлис вслушался, по возможности максимально чутко, пытаясь уловить, откуда идут звуки застолья. Кажется, вот этим коридором нужно выходить. Проход и впрямь привел к лестнице, но не парадной, а узкой, винтовой. Что ж, черный ход – всяко лучше, нежели блуждать, не зная пути. Спускаясь, увидел внизу две двери. Та, что побольше, должно быть, выход во двор. Но Натан не успел это проверить, как открылась другая дверь, поменьше. И из нее выглянул… Хм-м, это был не кто иной, как Степан Кочубей!