Михаил II: Великий князь. Государь. Император

Подготовился я для поездки в Царское Село основательно – приготовил подарки для всех членов многочисленной семьи императора. Вернее, в основном они были приготовлены ещё прежним великим князем, он, по-видимому, тоже намеревался встретиться с семьёй императора и привёз с собой с фронта несколько весьма оригинальных трофейных вещиц. Я, как выходец из XXI века, добавил к этим подаркам стандартные для моего времени вещи: женщинам цветы и шоколадные наборы, а пацану (цесаревичу Алексею) игрушку. Оригинальность моего выбора заключалась только в том, что для наследника престола я приготовил уменьшенную деревянную копию ружья-пулемёта, презентованную мне генералом Фёдоровым. Так как все мои подарки отдавали банальностью и дешевизной, я решил вести себя, как тупой солдафон. Не блистать эрудицией и интеллектом, а разговоры вести только о боях и о своих диких туземцах.

Как оказалась, это была верная линия поведения. Цесаревич был в восторге от подаренной мной игрушки. Особенно когда я рассказал, что, применив ружья-пулемёты, сотня русских солдат покрошила в капусту больше тысячи австрияков. Принцессы, да и Александра Фёдоровна, млели от моих фронтовых рассказов, особенно от ужасов, которые учиняли джигиты дивизии, которой я командовал. Охи да ахи раздавались и во время обеда, когда по просьбе Александры Фёдоровны рассказал о покушении на великого князя, уже здесь в Петрограде. Я так разошёлся, расписывая свою силу и удаль, что после обеда устроил целое шоу с разбиванием кирпичей ударом руки. В этом времени такая техника была неизвестна, поэтому нехитрая забава десантников моего времени произвела ошеломляющее впечатление. Одним словом, моя задумка оставить впечатление о великом князе как человеке лёгком, отчаянном рубаке, не думающем о личной власти, полностью удалась. Где-то укрепило старые представления о непутёвом брате императора, который живёт сегодняшним днём и не думает о будущем. По крайней мере, такое впечатление о великом князе осталось у Александры Фёдоровны. Не конкурент я её Ники и очень полезен для авторитета императора, как серьёзного государственника. Полезен и как вояка, храбрый и воинственный, мечтающий надрать задницу врагам империи. У принцесс сложилось обо мне несколько другое впечатление – они теперь были уверены, что их дядя настоящий гусар. Грубый, но обаятельный, без всякой задней мысли. Для наследника престола я стал идеалом воина. Так что задача была выполнена – своей грубостью я скрыл чуждые для этого времени сленговые выражения моей реальности, которые всё равно умудрялись пробиваться через внутренний самоконтроль. А также я был уверен, что теперь семья Николая II будет защищать меня перед императором, если я допущу какой-нибудь косяк.

К сожалению, когда я был в Царском Селе, Григорий Распутин там не появился. А так хотелось познакомиться с этим человеком. Я всё ещё находился под впечатлением пророчеств этого сибирского старца. Хотя и без этой встречи мне хватало впечатлений и душевной боли, когда я думал о возможной судьбе милых барышень-принцесс и невинного мальчика – наследника престола Алексея. Я, конечно, далёк от церкви, но цесаревич Алексей – вот истинный святой мученик. Мучился при жизни, будучи смертельно больным, и невинный был убит адептами сатанизма.

После визита в Царское Село я уже был не в состоянии заниматься нужными для наших с Кацем целей делами. Душевное состояние было ниже плинтуса. Семью Николая II жалко было до слёз. Когда приехал в особняк, Натальи дома не было, Каца тоже. Народ занимался нужными делами, а я, плюнув на всё, закрылся в кабинете и в одиночку начал глушить коньяк. Правда, где-то через час появилась Наталья (мой собутыльник в этом времени), а вот Кац в этот день так и не приехал. Парень совсем заработался, днями пахал по разработанному нами плану, а вечерами и ночами занимался своими научными изысканиями. Оборудовал в принадлежащей ему квартире лабораторию, и всё пытался там осуществить синтез пенициллина. Я как-то заглянул в его владения, но долго находиться там не смог. Запах плесени заставил меня быстро ретироваться. Хорошо, что квартира Каца была расположена на последнем этаже, а то из-за этого запаха не избежать бы великому князю участия в коммунальных разборках.

На следующий день я опять погрузился в пучину борьбы с прогнившим чиновничьим аппаратом имперской столицы. Снова нервничал, ругался и грозился. Всё мечтал поскорее освободиться от этой суеты и оказаться подальше от столицы. Я не только мечтал, но и договорился с начальником санитарного поезда увезти меня и спецгруппу в Могилёв, где находилась ставка. Когда мой друг провожал меня на фронт, то после выпитого коньяка заявил:

– Знаешь, Михась, я всё ещё не верю, что мы с тобой смогли провернуть такое количество дел. И что ты так себя поставил, что сейчас являешься одним из самых популярных и уважаемых людей Питера.

– Да ладно свистеть, Санёк! Скажешь тоже, популярный! Я же не артист или эпатажный представитель богемы. Вот Григорий Распутин это да, это популярный человек. А известен я среди публики только благодаря продолжающейся газетной шумихе.

– Не скажи, газеты, конечно, способствуют росту известности, но это не самое главное. Тут другое – твоё поведение будит глубинные чувства человека. Надежда появилась у людей, что наконец-то России повезло, и появился «помазанник Божий». Я встречаюсь с множеством людей, и с работягами, и с интеллигенцией, и с торговцами, так вот все они мечтают, чтобы Николашка сдох, а на его место пришел Михаил Александрович.

– Мы же договорились, Кац, что не будем подсиживать Николая II. Предотвращаем революции и последующий за ними бардак, и всё, дальше занимаемся своими личными делами. Ты прогрессорством, ну а я жизнью истинного аристократа и мецената. Понимаешь, не желаю я быть самодержцем и большим боссом.

Мы, как водится, начали переругиваться с моим другом, но тут в кабинет вошла Наталья, и Кац, как истинный джентльмен, чтобы не мешать своему начальнику прощаться с женой, вышел из комнаты. И правильно сделал. Прощанье было бурным, коньяк во мне взыграл, и я, как уже бывало, овладел графиней Брасовой прямо на кресле. Конечно, неправильно сделал, но не удержался. И уже после этой выходки в стиле поручика Ржевского мы начали прощаться как нормальные люди. А расставались надолго, по крайней мере до конца войны. Наталья с сыном уезжали в Англию, ну а я, как истинный аристократ и защитник семьи и родины, на войну с супостатами. В общем, как и положено по сценарию этого времени. Вот только я ему не соответствовал – всё никак не удавалось из себя выжать скупую мужскую слезу.

К санитарному поезду, на котором я и выезжал в сторону фронта, меня сопровождал Кац. Он сегодня от меня отходил всего один раз – когда я прощался с женой. Не мог парень наговориться – боялся мой друг остаться один в этом чужом мире. В общем-то, я тоже. Уж, казалось бы, все наши дальнейшие действия были обговорены, но всё равно было жутко оказаться одному в совершенно чужой реальности. Наверное, поэтому мы уже в который раз обговаривали способы связи. Хотя что их обговаривать, в этом времени существовало только два способа связаться друг с другом. Почта, если нужно было подробно изложить свою мысль, или телеграф – но это только для экстренной связи. В нашем положении любой вид связи требовал шифровки. Шифр мы разработали. Конечно, он был дилетантский – Кац урывками, буквально на коленках что-то там нахимичил. И так, что любой специалист способен расшифровать его попытки поиграть в конспирацию. Но я был уверен, что наши вряд ли будут изучать переписку великого князя. А враги если даже расшифруют письма, всё равно не поймут молодёжный сленг будущего. Вот с телеграфом всё сложнее – там нужно выражаться понятными в этом времени словами. Вот мы, сидя в «роллс-ройсе», уже в который раз и уточняли, какие слова и выражения будем использовать в срочных сообщениях.

Слава богу, что перед таким ответственным выездом нас заботило только это. Самыми противными делами занимались другие. Хозяйственные заботы взял на себя Димыч, да именно так я начал называть своего денщика – ефрейтора Дмитрия Первухина. Организационно моим выездом на фронт руководил прапорщик Хватов. За ним было и обеспечение охраны. Санитарный поезд № 157, на котором я и выезжал в Могилёв, был сформирован на средства Михаила Александровича, то есть мои. Обустройством этого госпиталя на колёсах и снабжением его всеми необходимыми материалами занималась Наталья. Поиском и наймом медицинского персонала руководила тоже моя супруга. Так что это был, можно сказать, семейный эшелон, и не было никаких проблем зарезервировать в нём купированный вагон и прицепить грузовую платформу, на которой перевозился «форд». А ещё, и на этом настоял мой друг, первым вагоном эшелона являлась контрольная платформа. Боялся Кац нового покушения на великого князя и таким нехитрым способом хотел обезопасить эшелон, на котором уезжал его друг, от фугаса на железнодорожных путях. Я тоже где-то, как-то конспиратор и поэтому поддержал его маразматическую идею. Действительно смешно, что в это время кто-то захочет пустить под откос санитарный поезд с громадными красными крестами на вагонах. Я согласовал, с кем требуется, что в этот раз 157-й санитарный поезд проследует до Могилёва и заберёт раненых для лечения в столице, именно там. А в ставку мне нужно было явиться в первую очередь. Во-первых, конечно, доложиться Верховному главнокомандующему Николаю II, ну и пообщаться с братом. Во-вторых, требовалось окунуться в атмосферу ставки, понравиться генералитету и, глядишь, с кем-нибудь подружиться. Я даже для этого вёз с собой ящик французского коньяка.

Бубнёж моего друга не давал сосредоточиться. Только я собрался послать Каца к чёрту, как «роллс-ройс» остановился. Мы подъехали к стоящему в тупике санитарному поезду. Паровоз был уже под парами, нас ждали. Это не предполагало долгих проводов, поэтому прощанье с Кацем было коротким – я хлопнул по плечу своего друга, сказал «пока» и вышел из автомобиля. Совершенно в духе XXI века и без всяких сантиментов 1916 года. А вот встречали меня у купированного вагона санитарного поезда, в духе этого времени. Вдоль вагона выстроились все, и моя команда, стоящая в нормальном воинском строю, и обслуживающий персонал госпиталя, толпившийся табором сразу за строем бойцов спецгруппы. Колоритное, надо сказать, зрелище. Я чуть не расхохотался, когда увидел стоящего в кожанке, с гордо выпяченной грудью ефрейтора Первухина. Но не кожаная куртка вызвала мой внутренний гогот, а громадная кобура, болтающаяся чуть ли не у колена моего денщика. Наверное, он был очень горд, что нацепил куртку военлёта, громадные галифе гвардейца и вооружился неизвестно где добытым маузером, ручка которого торчала из огромной деревянной кобуры.

Да и вообще строй спецгруппы смотрелся брутальной группой каких-нибудь чекистов. Все в кожаных куртках, полученных со склада офицерской школы, опоясанные широким ремнём с кобурой для нагана. Тяжёлое оружие, карабины для самых метких стрелков и ружья-пистолеты были оставлены в вагоне. Я специально провёл с прапорщиком Хватовым беседу, что негоже светить перед окружающими наше новое оружие. Пусть враги до последнего не знают, что небольшая группка русских солдат в кожанках может уничтожить целую роту отборной пехоты. Вот ребята и стояли вооружённые одними револьверами, обмундированные в форму лётного состава. Но гляделись они гораздо внушительней, чем стоявшие вслед за ними санитары и прочие нижние чины, обслуживающие санитарный поезд. Не говоря уже о женском контингенте этого передвижного госпиталя. Это своеобразное построение персонала санитарного поезда и спецгруппы закончилось быстро. Я опоздал на семь минут, а график движения по железной дороге требовалось соблюдать. Только произнёс приветственную речь и пожал руки врачам передвижного госпиталя, как паровоз загудел, это так машинист предупреждал, что пора по вагонам – семафор даёт добро на движение.

Путешествовал я как настоящий магнат – в отдельном купе, с великолепным сервисом и с мощной охраной. Вот только сервис был сильно навязчив. Только я задумаюсь, размышляя о дальнейших планах и о судьбах страны, как раздвижная дверь приоткрывается и говорящая рыжая голова елейным тоном спрашивает:

– Ваше высочество, расстягайчика не желаете? А может быть, чёрной икорки? Говорят, этот продукт очень пользителен при болях в животе! Глашка мне сказала, что вам лучше всего кушать расстягаи и зернистую чёрную икру. От паюсной в животе кишки слипаются.

От такой длинной, можно даже сказать, медицинской фразы мой денщик даже икнул. А меня достала эта навязчивая забота рыжего служаки, может быть, это и было принято в этом времени, но я-то не привык к такому обращению. Особенно раздражал звук, раздающийся от касания деревянной кобуры о дверь купе. Ефрейтор в вагоне не снял свой маузер – хотел даже среди своих выглядеть грозно и круто. Настоящий «мачо», едущий на войну. Это было, конечно, по-детски, трогательно и смешно, но доставало и мешало сосредоточиться. Обижать большого ребёнка не хотелось, да и, может быть, своим негодованием я нарушил бы существующую традицию отношения генерала к заботе своего денщика, поэтому я довольно мягко сказал:

– Дима, расстегай и чай давай, а вот икры и прочих продуктов, которые тебе надавала Глафира, пока не нужно. И ради бога, поменяй маузер на наган – не положено ефрейтору ходить с таким оружием, тем более по вагону. Да и зря я договаривался с начальником Петроградского гарнизона, генералом Кобаловым, чтобы вам выдали кожаные куртки. Спецгруппа теперь выглядит как стая чёрных ворон. Ладно, прибудем в корпус, всех переодену в казацкую форму. Думаю, на террористов она будет оказывать большее впечатление, чем одежда авиаторов. Уже будут остерегаться покушаться на великого князя, когда рядом находятся такие орлы.

Я усмехнулся, и в этот момент раздался скрежет, Первухин вылетел из проёма дверей, как пробка у взболтанного шампанского, а я благодаря тому, что сидел, просто кувырнулся из кресла и ощутимо приложился плечом об стену купе. Ругаться матом от боли я начал уже в процессе движения. А когда выбрался из купе – прекратил. Начал озираться, пытаясь понять, в какое дерьмо я вляпался на этот раз. Окна были целые, разрушений в вагоне я не заметил. Мой денщик болтался на каком-то шнуре метрах в двух от меня. Приглядевшись, я понял, что это ремни кобуры, которые зацепились за ручку соседнего купе. Так что не зря ефрейтор нацепил маузер с болтающейся кобурой. Если бы у него была кобура с обычным наганом, то так легко от резкой остановки он бы не отделался. Летел бы метров десять, пока тамбурная дверь не выбила бы из него мозги. Но долго над этим я не размышлял, сам метнулся к двери тамбура, одновременно вытаскивая из своей кобуры кольт. Да, именно этот пистолет я выбрал из тех, которые были у Михаила Александровича. И взял, можно сказать, из-за названия (бренда). Круто носить на поясе кольт, так и чувствуешь себя на Диком Западе. Вот и сейчас, глянув из тамбурной двери, я ощутил себя героем голливудского боевика. Как будто бандиты остановили почтовый поезд, набитый золотом, и сейчас будут его грабить. Поезд имелся в наличии, бандиты тоже. А как ещё можно назвать людей, тормознувших поезд и сейчас идущих цепью с винтовками наперевес? Имелся ещё женский визг и мечущиеся по насыпи санитары. Было понятно, зарождается паника. Гаркнув матом на пробегающего мимо санитара, я его остановил и тут же спросил, не давая задуматься:

– Что там впереди по ходу поезда? Все вагоны целы? Отвечать, мать твою, генералу!

Солдатик, вжав голову в плечи, быстро затараторил:

– Ваш благородие, там ужас что творится! Взрыв был, и первый вагон в щепки. Машинист сбежал, бросив нас. Сейчас тут кошмар начнётся. Убивать всех будут! Бежать надо, ваше благородие, – в лесу эти вурдалаки нас не найдут!

И паникующий санитар махнул рукой в сторону наступающей цепи. А люди, идущие зачищать остановившийся поезд, явно были хорошо обучены – шли ровно, без суеты и криков. От таких хрен убежишь, наверняка в той стороне, куда сейчас ринется толпа, расположена засада. Скорее всего, там и пулемёт имеется. Следовало прекращать это безобразие. Я и начал прекращать. Пальнув вверх из кольта, чем остановил ещё двоих паникующих санитаров, заорал:

– Молчать! Слушай мою команду – всем под вагон! Залечь и ждать приказа.

Санитары, кроме одного, начали неловко залезать под вагон. Только белобрысый парень, потерявший где-то свою папаху, стоял и хлопал глазами. Даже по его внешнему виду можно было догадаться, насколько растерялся этот желторотый птенец. Нужно было приводить в чувство тылового санитара. Стрелять в воздух я не стал, а просто выкрикнул:

– Как фамилия, служивый?

– Худяков! – промямлил он.

– Быстро, Худяков, найди начальника поезда и передай ему мой приказ – немедленно явиться в вагон генерал-лейтенанта! Приказ ясен, боец?

– Так точно, ваш бродь!

Белобрысый убежал, а я почувствовал давление сзади. Обернулся и увидел набившихся в тамбур бойцов спецгруппы. Непосредственно позади меня стоял Первухин. Вот денщик и сдерживал какое-то время напор стремящихся выбраться из вагона ребят. Его силёнок хватило ненадолго, в конце концов, этот напор достиг и меня. Но я был этому только рад. Наконец-то появились те, кто и был мне нужен. Кто действительно мог вытащить ситуацию из реально безнадёжной. Порадовало меня и вооружение бойцов. Ребята не растерялись и выбежали не с пукалками, которые лежали у них в кобурах, а с настоящим оружием – ружьями-автоматами и с карабинами. Для меня это означало многое – во-первых, отсутствие паники и готовность отражать атаку, а во-вторых, что в спецгруппе сохранилась управляемость. Ведь ружья-пулемёты хранились в отдельном купе, ключи от которого были только у меня и прапорщика Хватова. А значит, командир спецгруппы не потерял голову, вооружил бойцов и направил их отражать нападение на санитарный поезд.

Эти мысли пронеслись в голове за доли секунды, столько же я размышлял, как отражать атаку. А когда увидел самого прапорщика, стоящего в дверном проёме коридора, ведущего ко всем купе вагона, начал отдавать приказания, и всё это прорезавшимся командирским голосом, а именно заорал:

– Всем под вагон, там рассредоточиться и приготовиться к отражению атаки. Огонь открывать только по команде. По одному пошел!

Я встал боком, пропуская бойцов. Первым на насыпь сиганул мой денщик. Я не успел его удержать, а потом подумал: «Да хрен с ним, пускай потренируется стрелять из своего маузера». Когда мимо начал пробираться Хватов, я его тормознул и приказал:

– Прапорщик, подпустите нападающих ближе, огонь открывайте метров со ста. Патронов не жалеть. Самым метким стрелкам, вооружённых карабинами, прикажите целить нападающим в суставы. Пленные, способные говорить, нам будут нужны. Всё, прапорщик, с Богом!

Когда тамбур опустел, я не стал прыгать на насыпь и залезать под вагон. Ещё чего! Такой шикарный наблюдательный пункт, как вагон, я терять не собирался. Массированного обстрела поезда нападающими я не ожидал. Их было всего-то человек сорок, а если заработают пять наших ружей-пулемётов, то через минуту нападающих вообще не останется. Но вот от шальной пули имело смысл защититься. А как? Думал я недолго, времени было очень мало, до цепи нападающих оставалось метров двести, и они уже начали постреливать. От пули рассыпалось одно из окон. Так как вагон был снаружи железный, то пока сквозных дырок в стенах не было. Но смотрел-то я не через железо, а через оконное стекло. Но защиту я себе сделал железную – схватил все подносы, имеющиеся в каптёрке проводника, и, прикрываясь ими, уселся у окна. Наблюдать реалити-шоу – отражение нападения бандитов на безоружный санитарный поезд, безопасность которого гарантировалась всеми конвенциями.

Наплевали немцы на все эти конвенции, а в том, что нападение организовал немецкий Генеральный штаб, у меня не было сомнения. И цепью шли ни какие-то там революционеры, а хорошо обученные солдаты. Всё-таки немцы действительно заслали в Питер финских егерей, и приятель, закончивший исторический факультет МГУ, не выдумывал, заявляя, что мускулами Октябрьской революции были подготовленные Германией добровольцы-финны. Другого варианта мне в голову не приходило. Не может же быть, что какая-то мифическая воинская часть, прибывшая с фронта, была брошена захватить санитарный поезд и именно в тот самый момент, когда на нем на фронт возвращался великий князь. Бред полный, не было ни у какой из оппозиционных режиму партий такого властного ресурса. А вот если допустить, что мой приятель прав, и Германия заслала в Питер организованную группу финских боевиков для расшатывания режима, то ситуация укладывается в рамки логики. Получается, что задуманный немецкими аналитиками план нападения на санитарный поезд для устранения великого князя, пытающегося навести порядок, полностью укладывался в канву событий. Чтобы такой план осуществить, нужна была боеспособная часть, спаянная железной дисциплиной. Добровольцы-финны, обученные немцами и мечтающие о самостоятельности своего княжества, для этого вполне подходили. Я принял эту мысль как единственно возможную, но дальше продлить свои размышления мне не удалось.

Представление, где я занимал самое лучшее место, началось. Грохот стреляющих ружей-пулемётов продолжался не более минуты, и наползающей на санитарный поезд вражеской цепи не стало. Может быть, кто-то из финских егерей и выжил под свинцовым градом, но сейчас лежал, даже не пытаясь поднять винтовку. Но нет, вон кто-то попытался дёрнуться, но раздался одиночный выстрел карабина, и этот рисковый парень безвольно ткнулся лицом в стерню, а его винтовка дулом в муравейник. Это послужило как бы сигналом, и несколько человеческих тел зашевелились, а потом выжившие попытались ползком выбраться из этой огненной ловушки. Но это оказалось для них фатальным. Ловушка, в которой намеревались прихлопнуть нас, оказалась смертельной для самих охотников. С железнодорожной насыпи отлично просматривалась вся территория, до самого перелеска, расположенного метрах в пятистах от остановившегося поезда. А попробуй, проползи эти пятьсот метров под огнём противника, находящегося хоть и на небольшой, но высотке. Вот и бывшим охотникам не удалось скрыться от предполагаемой жертвы.

Раздалось несколько очередей и выстрел из карабина, и все лежащие тела замерли. Я начал беспокоиться, что не получится взять ни одного пленного. Надо останавливать стрелков и начинать проверять, остался ли кто-нибудь из нападающих живой. Оставив свою наблюдательную позицию, я направился в тамбур. На всякий случай из вагона начал выбираться с противоположной от боя стороны вагона. Перед тем как спуститься из вагона, естественно, стал осматриваться и заметил подозрительное движение в лесополосе, идущей в метрах пятистах вдоль железной дороги. Когда посмотрел в бинокль, то увидел, как несколько человек, одетых в железнодорожную форму, укладывают на телегу пулемёт «максим». Эта модель была на треногах, и когда пулемёт переносили, сошки зацепились за куст. Вот момент, когда пулемёт высвобождали из объятий колючего куста, я и засёк. Ещё стоя в тамбуре вагона, я крикнул:

– Прапорщик и стрелки с карабинами, быстро ко мне.

Хорошо, что было уже тихо и никто не стрелял, поэтому меня услышали, и через минуту несколько человек начали вылезать из-под вагона. Пока люди подходили к открытой двери, я успел выбраться на щебёночную насыпь. И сразу же стал отдавать приказания:

– Стрелки, быстро в вагон и из окон огонь вон по тому леску. Из окон увидите стоящую у прогалины телегу и людей в форме железнодорожников возле неё. Окна вагона расположены высоко, и этих людей в чёрном хорошо видно. Не промахнётесь. Быстрее шевелитесь, они уже в телегу пулемёт загружают. Сейчас уедут, и потом ищи-свищи по всему лесу. Как отстреляетесь, сразу все туда, проверить не осталось ли там какой-нибудь сволочи. Хорошо если будут пленные, нам они нужны.

Когда бойцы начали забираться в вагон, я, обращаясь к Хватову, приказал:

– Прапорщик, а вы займитесь проверкой, выжил ли кто из бандитов здесь. Кроме бойцов спецгруппы используйте и санитаров, которые спрятались под нашим вагоном.

Только Хватов направился выполнять приказание, как из окон вагона раздались первые выстрелы. Естественно, я направился на свой наблюдательный пункт. Только оттуда можно было увидеть результаты огня. Результаты были хорошие. Несколько тел в черной форме лежало на траве. Две лошади этой брички бились в конвульсиях. Отправив бойцов проверять, остались ли живые у телеги, я сосредоточил всё внимание на действиях команды Хватова. Она была пёстрая, лежачие тела обходили не только бойцы спецгруппы, но и мой денщик, а также санитары передвижного госпиталя. И их было гораздо больше, чем тех, кого я отослал отлёживаться под вагоном. Народ очухался от первоначальной паники. При этом, если мои ребята подходили к телам настороженно, то санитары совершенно беспечно. Вот одному из них можно сказать повезло. Во-первых, конечно, что остался жив, а во-вторых, что обнаружил легкораненого бандита. Тяжёлых-то было много, их стаскивали к вагонам санитарного поезда, а вот тот, который мог ходить, был первый. Он не только мог ходить, но оказался агрессивным и шустрым. Когда санитар оказался рядом с ним, бандюга вскочил и саданул медбрата прикладом винтовки. Потом стрельнул в несущих раненого санитаров, крутанулся и бросился в сторону леса. Но далеко убежать ему не удалось. На его несчастье, недалеко бродил мой денщик. И ефрейтор оказался ещё более быстрым и шустрым, чем бандит. Как громадная рыжая кошка, Первухин бросился за ним, в прыжке догнал и повалил на землю. А затем над головой моего денщика замелькали кулаки – ефрейтор наказывал бандита за стрельбу в сторону санитаров. Видно, хорошо наказал, так как бандит еле двигался, когда Первухин конвоировал его, направляясь к нашему вагону.

Я решил допрашивать пленного на улице – нечего пачкать богатую обстановку купе.

Глава 16

С допросом пленного пришлось повременить. Не получалось всё делать так, как задумал. В этот раз задержка в моих намерениях была вызвана объективной причиной. Не мог же я отослать обратно начальника санитарного поезда, который явился по моему приказу. Да, санитар Худяков всё-таки его нашёл, передал распоряжение, и запыхавшийся Павел Афанасьевич встретил меня спускающегося из вагона. Грешным делом, я и забыл, что вызывал начальника санитарного поезда. Вспомнил о своём распоряжении, только когда заметил стоящего немного в сторонке санитара Худякова. Мой разговор с Павлом Афанасьевичем заключался в выяснении положения дел в подведомственном ему санитарном поезде. Пострадал ли кто-нибудь из личного состава в результате бандитского нападения? Оказывается, пострадало несколько человек. Шальной пулей убита сестра-хозяйка и ранен один из санитаров. Но самое чувствительное для санитарного поезда было то, что эшелон лишился локомотивной бригады. Да, вот именно, поезд двигаться не мог из-за отсутствия людей, способных управлять паровозом. И паровоз лишился локомотивной бригады не из-за пуль нападавших, а действий кочегара. Он сам сбежал, но перед этим убил машиниста и травмировал помощника. Помощник машиниста в настоящее время находится без сознания – негодяй проломил ему голову ломиком. И это помощнику ещё повезло – машинист от похожего удара умер на месте.

После доклада Павла Афанасьевича для меня немного прояснилось, из какого источника стало известно, что великий князь выехал из Петрограда на санитарном поезде № 157. А также стало понятно, почему эшелон просто-напросто не пустили под откос, заложив фугас под каким-нибудь мостом, а остановили поезд на равнинном участке трассы. Пусть и резко, но катастрофы не было. В этом времени ещё не принято действовать в духе партизан Великой Отечественной войны. Времена были мягче, и те, кто планировал операцию по устранению великого князя, старались избежать лишних жертв. Запланировали остановить нужный поезд с невооружёнными людьми в определённом месте (личное оружие офицеров госпиталя можно не принимать в расчёт), изъяли либо ликвидировали великого князя, и можно возвращаться на базу. Стало ясно, что пока не пришлют новую локомотивную бригаду, нам вряд ли удастся продолжить движение и добраться до ближайшей станции. Где в санитарном поезде найти хотя бы одного специалиста по паровым машинам? Поэтому у меня автоматически родилось распоряжение:

– Павел Афанасьевич, немедленно отправляйте на ближайшую станцию связных. С требованием, чтобы к нам прислали локомотивную бригаду. И посылайте не простого санитара, а целую команду с офицером во главе.

– Так точно! Разрешите выполнять?