Защита Ружина – 2. Роман

Но – боже мой! – сколько событий произошло за эти 18 дней!

На следующий же день Ружин сказал – сразу Карпову, минуя Яшина, что так и так, поэтому он увольняется. Карпов отреагировал спокойно, только просил доделать буклет для областной прокуратуры.

Тема там, действительно, была мутная. По вине капризного заказчика. Прокурорским сделали суперские фотографии. Распечатали бесплатно отпечатки с файлов. Но вот им не понравилась самая клеевая фотка. Где запечатлены были – в отутюженнейшей форме! – умопомрачительная помощница прокурора-брюнетка и умопомрачительная помощница прокурора-блондинка вместе взирающие, в рабочем кабинете, конечно! – в объектив. Почему не понравилась – не объяснили. Народ особенно не гадал, выдвинул самую примитивную версию – обе главные соски Самого. Не захотел делиться с народом самым сокровенным. Сделали фотосессию в самых багровых тонах. Опять не понравилась. Пересняли всё супернейтрально. Теперь не подписывают буклет целиком. Вот уже вторую неделю. А файлы в типографию нужно было сдавать еще вчера.

– Андрюша, ты же на пару с Егором ведешь этот проект, разберитесь до конца, пожалуйста! И иди в свой нархоз!

…Через пару дней Андрей сидел на скамеечке на площади Славы (народная шутка юмора – площадь Слава Богу, ибо рядом с Домом радио, давно стоявшим на площади Славы, вечный Этогородский губернатор возвел православный суперхрам).

Чирикали воробьи и ворковали голуби. Ничто не предвещало беды.

И тут Ружин нутром почуял, что кто-то на него пристально смотрит. Чуть поодаль, чуть сбоку стояла, щурясь на закатном солнце… как же ее зовут? Ей было где-то за 30, когда Андрей впервые ее увидел, а было это ровно в тот год, когда они поселились в муниципальном общежитии и Андрей каждый раз ходил с женой на Центральный рынок таскать авоськи. Еще была у него такая дурная привычка, каждый раз помогать ходить жене на рынок. Жена быстро перезнакомилась со всеми более-менее достойными продавщицами Центрального рынка… Эта торговала там…

– Андрей, всё вспомнить меня не можешь? А сколько раз ко мне занять червончик забегал? И чтобы жене не говорила.

– Ну пару раз… – Ружин ответил спокойно, но жаба стыда от стреляния на опохмелку одна из самых липких.

– Пару раз!.. Да Катя я, Катя! Из рыбного отдела.

Она уже сидела рядом. От нее сладковато пахло.

– Слушай, ты еще там на доцента, что ли, сдавать хотел.

Ружину стало ее жалко.

– Я хотел защитить кандидатскую диссертацию.

– Защитил?

– Да. Я – кандидат филологических наук.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Слушай, ты можешь меня немного проводить? До Комсомольской.

Ружин сам не понял, как оказался у нее дома. В пятиэтажке недалеко от Дома радио, на кухне, немного замороженный, но уже с сигаретой.

– Вот это такая штука, итальянская, кажется, знаешь, такая прикольная, это и не настойка, и не ликер, и не коньяк, а вот там и коньячка чуток, и сладенькая немножко, и даже укропчиком немножко. Да?

– Нет ну вещь замечательная, конечно.

Ружин говорил себе, внутри себя, что ничего не происходит. Что он еще чуть-чуть пригубит – и домой. Что дома сразу скажет жене, что видел женщину с рынка, помнишь, стояла в рыбном, с полгода назад пропала: в городе ее встретил, она теперь оптовик, привет тебе передавала. Ну, немного приврет, что она говорила еще, что, если захотят, то могут иногда по оптовой цене кету да горбушу брать, телефон оставила…. Так, а запах спиртного? Что я, с нею, что ли, пил?.. Не-не… Просто надо молчать….

– Андрюша, я там в ванной замачивала, быстренько состирну. Без меня не пей, ладно?

Он закурил.

Она вернулась действительно быстро, но была уже не в джинсах и блузке, а в синем шелковом халатике. Стояла рядом со столом. Не садилась. Ничего не говорила. Он поднялся. Встал рядом. Его рука, словно отдельное от тела существо, легла ей на бедро. Ощутила шелк. Скользнула под него….

– Мужчина, что же вы делаете?!

Литература, к сожалению, не способна передавать голосовые интонации…

– Андрей, ну я должна вначале что-то как-то настроиться… Пойдем в комнату, давай медленный танец.

Но в комнате он сразу бросил ее на диван, они быстро оказались нагими. Он стал брать ее быстро-спортивно… Но вдруг понял… А на самом деле… А на самом деле это она берет у него, безвольно лежащего на спине, берет зло, жадно, хищно. Он даже не видел ее лица: она коротким взмахом, ребром своей ладони скинула себе на лицо свои длинные волосы.

Он мгновенно, бурно сконвульсировал.

Они оделись только чуть медленнее, чем раздевались.

– Значит, так, Андрей, – сказала она, как только закурили. – С мужем я развелась, ты знаешь. А вот чего не знаешь, так это то, что эти приходящие ёхари меня так достали! Алкаши проклятые…. Ты выпивающий, но ты… Но – ты нормальный. Я хочу тебя, и ты мне должен. Не деньги, ты понимаешь, совсем не деньги. Ты будешь ко мне приходить. Когда я позвоню. Ты сам не сможешь от этого отказаться… И потом ты знаешь, что я в любой момент могу всё рассказать Ире, и она…

Он медлил только секунды три. И размашисто вмазал ей открытой ладонью.

– Кандидат, – сказала она, когда он уходил.

Литература не способна передавать голосовые интонации…

Она размазывала по своему теперь совсем открытому лицу слезу и кровь.

И улыбалась.

А еще через четыре дня мы с коллегой Егором стояли в Приемной Прокуратуры.

К нам вышел Зам (по чему-то там) прокурора (первая дверь направо, как войдешь в эту пещеру Аладдина).

– Ну что, парни, скоро ваши мытарства закончатся! Скоро придет Сам, и всё подпишет! А пока пошли ко мне пить чай! У меня хороший чай – зеленый!

И зачем я напрягся от этого обилия восклицательных знаков?!

А Егор не напрягся. Он прихлебывал зеленый чай из черной французской кружки и весело слушал веселую болтовню Зама, что скоро его назначат Первым в Костромскую область.

Потом отнюдь не веселая и отнюдь не молодая помощник прокурора куда-то забрала Зама.

Его не было минуту, другую, десятую….

Меня его отсутствие угнетало. Егора не беспокоило ни грамма. Он сказал, а давай я тебя здесь сфотографирую, и сфотографировал.

(Через пару лет я помещу ту фотку на обложку первого (и единственного!) сборника своих аудиорассказов).

Что-то все забегали по пещере Аладдина.

Мы вышли из кабинета Зама и скромно сели на один из диванчиков (черная кожа).

Не помню, через какое время в пещеру вошел, ни на кого не глядя, Сам. Высокий, стройный, седой. Молча прошел в свою пещеру. Судя по моему воображению, пещеру еще более огромную, чем пещера Аладдина.