Власть. Монополия на насилие

А что будет? Да так и будет длиться бесконечный разговор о будущем комбината. Пройдет год, два, десять, комбинат будет то запускаться, то останавливаться, Путин сделает еще десяток заявлений о судьбе предприятия, экологи дополнят этими цитатами надпись на своем памятнике, и никто так никогда и не узнает, что лучше – экология или рабочие места. Россия – сборник неразрешимых задач, пора бы уже к этому привыкнуть.

21 ноября 2011. Вообще-то это выглядит как классическая задачка для учебников по политологии: уходящий президент неожиданно решил не выступать с посланием парламенту. Собственно, все политологи и бросились эту задачку решать, причем примерно одинаково: кто-то говорит, что логичнее выступить с посланием перед новым составом Госдумы, кто-то считает, что президенту трудно сформулировать послание в предвыборной обстановке, кто-то ссылается на предвыборные рейтинги, ну, все как обычно. Но чем любая абстрактная задачка отличается от реальной ситуации? Тем, что условия задачки, как правило, игнорируют контекст. Популярная шутка про сферического коня в вакууме – она ведь об этом. И мне совершенно не хочется говорить о сферическом президенте в вакууме, это просто бессмысленно. Важен контекст.

И контекст, в котором Дмитрий Медведев находится уже два месяца, таков, что до сих пор его почему-то не останавливали ни рейтинги «Единой России», ни собственный неочевидный статус, ни вообще что-то. С конца сентября президент Медведев регулярно выступает с разными речами и интервью, высказывается буквально обо всем на свете и всей своей публичной активностью демонстрирует какую-то фантастическую беззаботность.

Бадминтон, Angry birds, уборка кукурузы, социальные сети, комиксы про троллей – из речей президента можно составить универсальный справочник, который можно засунуть в космический аппарат «Фобос» и отправить на Марс, чтобы марсиане получили представление о том, насколько увлекательна жизнь людей на Земле. На фоне такого тематического многообразия президентских речей глупо всерьез рассуждать о том, что президент откладывает послание, чтобы оно не затерялось в предвыборной суете.

Стоит, кстати, вспомнить как весной и летом, когда политическое будущее Дмитрия Медведева еще казалось не таким, каким оно оказалось в итоге, каждое появление президента на публике сопровождалось множеством утечек и прогнозов по поводу того, что именно в этой речи или именно на этой пресс-конференции Медведев объявит, что идет на второй срок, или что отправляет в отставку правительство, или еще что-нибудь. Каждый раз такие прогнозы не оправдывались, потом был съезд «Единой России», и после него начался бесконечный марафон президентских речей о бадминтоне и прочем.

В этом безумном непрекращающемся потоке президентских слов новость о переносе послания выглядит, мне кажется, вполне однозначно. Молчание президента – это и есть его настоящее послание. Он мог бы выйти в положенный срок на парламентскую трибуну и произнести очередной набор известных уже наизусть фраз о модернизации, инновациях и химической кастрации, и никто бы ничего не заметил. Но он почему-то решил промолчать.

Может быть, это странно прозвучит, но я действительно не верю, что они с Путиным обо всем договорились много лет назад. На съезде «Единой России» два месяца назад Медведев не выглядел человеком, у которого все идет по плану.

Я думаю, эти два месяца его новой жизни для Медведева – такой же неприятный период, как и для всех, кто не хочет состариться и умереть при Путине.

Я думаю, молчание Медведева – это единственная доступная ему форма политического протеста.

14 ноября 2011. Если бы я, не приведи Господи, был президентом Таджикистана, то, полемизируя сейчас со своим российским коллегой по поводу ситуации с летчиком Садовничим, я бы напомнил Дмитрию Медведеву его многочисленные высказывания о недопустимости любого давления на любой суд.

Было время, когда российский президент любил заявлять, что давить на суд нельзя. Он говорил об этом и в связи с судом над Ходорковским и Лебедевым, и просто так. Сегодня я искал на президентском сайте соответствующие цитаты, и их действительно много. Например, в январе этого года Дмитрий Медведев говорил, цитирую: «Ко мне очень часто обращаются с предложениями, иногда жесткими заявлениями: «Президент, ну-ка поправь-ка этот суд», – говорил президент в январе этого года. – Вот с этого болезнь-то и начинается». Болезнь!

Еще одно президентское высказывание на эту тему почти буквально описывает нынешнюю ситуацию с летчиком в Таджикистане, снова цитирую: «Кстати, ко мне обращаются с такими просьбами даже руководители иностранных государств. Это уму непостижимо! Никакого правового государства у нас не будет, если руководители любого уровня, начиная от президента и заканчивая сельским старостой, будут поучать и требовать, давить на суд». Если бы я был Эмомали Рахмоном, я ответил бы российскому президенту: «Эй, господин Медведев! Мы, таджики, всегда смотрели на Россию как на более цивилизованную державу, мы учились у вас, и когда вы говорили, что на суд давить нельзя, даже если об этом просит президент другого государства, мы верили вам. А теперь вы требуете, чтобы я давил на свой таджикский суд, грозите асимметричными мерами и, судя по поведению вашей миграционной службы, уже принимаете эти меры. Как это понимать, господин Медведев? – спросил бы я, если бы я был президентом Таджикистана. – Вы обманывали нас? На суд давить можно?»

И, наверное, хорошо, что во главе Таджикистана стою не я, а Эмомали Рахмон, который не спорит с президентом Медведевым, а соглашается с ним, обещает надавить на суд и не вспоминает ни слова из того, что Дмитрий Медведев говорил когда-то. Просто Рахмон понимает, что ловить российского президента на слове бесполезно.

После сентябрьских событий на съезде «Единой России» все, что когда-то было сказано Дмитрием Медведевым, превратилось, как в старой сказке, в одну большую политическую тыкву. «Свобода лучше, чем несвобода», – говорил когда-то тот же президент, который сегодня предлагает ужесточить наказание по единственной стопроцентно политической статье Уголовного кодекса, статье 282.

О недопустимости давить на суд говорил тот же президент, который теперь публично давит сам хоть и на таджикский, но все-таки суд. В старину в таких ситуациях было принято предполагать, что царя подменили. Жалко, что сейчас такие объяснения уже не срабатывают.

10 ноября 2011. С тех пор, как политическое будущее Дмитрия Медведева, скажем так, определилось, действующий президент практически каждую неделю проводит предвыборные встречи. Сначала он встретился со своими сторонниками, потом была встреча с молодежью на журфаке МГУ, потом – встреча с инноваторами, вчера – встреча с интернет-активистами. Я не знаю, как это выглядит со стороны, допускаю даже, что, если следить за всем этим вполглаза, можно не заметить подвоха, но подвох от этого никуда не девается, он есть.

Вы знаете, что сторонники на «Красном октябре», молодежь на журфаке, инноваторы в Сколково и блогеры в «Новом манеже» – это одни и те же люди? Была такая шутка, про моряка, летчика и шофера, которым хорошо, потому что на пристани, в аэропорту и на автостанции каждого ждет девушка, и только девушке плохо, потому что ей нужно бегать то на пристань, то в аэропорт, то на трассу.

Вот что-то такое происходит сейчас с Медведевым – его таскают по разным аудиториям, в каждой из которых его встречает в лучшем случае с вопросом об Angry Birds популярный блогер Коробков-Землянский, который вчера был переодет блогером, позавчера молодым ученым, а месяц назад – студентом.

Вчерашняя встреча – четвертая за месяц с небольшим и явно не последняя. Впереди наверняка еще много поводов, когда под разными названиями и в разных интерьерах повторится то же самое: создатель сайта «Пробок. нет» поговорит о пробках, представители проекта «Стопхам» – о неправильно паркующихся водителях, а борцы с детской порнографией – о детской порнографии. Функционеры известных молодежных движений, которых когда-то было принято называть «ликующей гопотой», теперь изображают гражданских активистов и бог знает кого еще.

Медведеву можно посочувствовать – жизнь его теперь превратилась в один непрекращающийся Селигер, который делается еще более выразительным на фоне публичной активности Владимира Путина, у которого, например, вчера была Всероссийская конференция транспортников, на которой он рассказывал о новых подводных лодках на Северном морском пути. На фоне новых подводных лодок любые Angry Birds выглядят, согласитесь, еще убедительнее.

27 декабря 2011. Над путинской идеей по поводу «общенациональной психотерапии» на телевидении и в Интернете можно было бы поиздеваться – еще полторы недели назад во время своей «прямой линии» Владимир Путин хвастался, что не пользуется Интернетом, а теперь говорит, что им надо пользоваться. Если все так пойдет дальше, так он и твиттер заведет.

Шутить по этому поводу можно много, но все шутки будут выглядеть натянуто – это ведь даже не смешно, это вызывает неловкость.

«Государству необходимо наращивать присутствие на телевидении», – говорит Путин. Что он имеет в виду? Что его четырехчасовые эфиры «прямых линий» должны быть шестичасовыми? Что Екатерине Андреевой нужно присвоить генеральское звание? Что начавшаяся много лет назад государственная атака на все общедоступные телеканалы была слишком мягкой, и нужно еще раз разогнать НТВ? В России все федеральные телеканалы контролируются государством и обслуживают государство.

Полностью подконтрольное власти телевидение – это, может быть, самый яркий символ всей путинской эпохи. Эрнст, Добродеев и Кулистиков значат для Кремля не меньше, чем любые силовые министры – «государственное присутствие на телевидении» давно стало абсолютным, а Путин хочет его увеличить – видимо, до пресловутых 146 %.

С Интернетом, который, конечно, несравнимо свободнее телевидения, все не так однозначно, но Путин, по крайней мере до прошлой недели, не пользовался Интернетом, и, скорее всего, просто не знает – не снисходил. Государственному присутствию в Интернете, в отличие от телевидения, есть куда расти, но только потому, что количество федеральных каналов конечно, а Интернет бесконечен. В абсолютном же исчислении людей, получающих деньги от окологосударственных структур за пропагандистскую активность в Интернете, может быть, даже больше, чем на всех государственных телеканалах.

В свое время много шума наделала матерная цитата в твиттере президента Медведева. За это даже потом пресс-служба извинялась – мол, техническая ошибка. Техническая или нет, но президент цитировал депутата Госдумы прошлого созыва Константина Рыкова, лет пять назад стоявшего у истоков интернет-пропаганды «за Путина». Кстати, тогдашний партнер Рыкова по этим проектам Алексей Жарич теперь главный по пиару на известном нижнетагильском предприятии, и патриотическая активность тагильских рабочих, в общем, легко объясняется. А последним достижением Рыкова стоит считать онлайн-движение «ДА» в поддержку Дмитрия Медведева, созданное этой осенью, и уже, кажется, благополучно зачахнувшее – но пять лет назад Рыков был один, а теперь на рынке интернет-лоялизма десятки игроков. Вирусные ролики, «выведения в топ», ссылающиеся друг на друга боты, блогеры, пишущие то, что им говорит заказчик из Росмолодежи. Владимир Путин просто не в курсе, что эта индустрия существует и процветает, а то, что от нее нет никакой пользы – так это не потому, что она слаба, а потому, что «общенациональная психотерапия» – это совсем не то, что нужно сегодня российскому обществу.

23 декабря 2011. Конечно, вчерашние инициативы Дмитрия Медведева не были реакцией на требования Болотной площади и, конечно, эти реформы продумывались в течение последних полутора лет. И в это можно было бы поверить, если бы Дмитрий Медведев вчера заговорил о губернаторских выборах впервые в жизни.

Но он говорил о них и раньше – например, еще этой весной, в мае на своей сколковской пресс-конференции (тогда, напомню, многие ждали от Медведева, что он сейчас скажет о своем намерении идти на второй срок) президент сказал, что в ближайшие 10–15 лет выборы губернаторов возвращены не будут. Я процитирую: «Я считаю, – сказал Медведев полгода назад, – что в ближайшей перспективе, в обозримом будущем, эту процедуру было бы правильно сохранить в том виде, в котором она есть, потому что она позволяет достаточно эффективно управлять государством». Он допустил, что, снова цитата, «через какое-то количество лет, во всяком случае, если не мною и не, допустим, теми, кто будет работать в ближайшие 10–15 лет, эта процедура может быть изменена», но «для этого должны созреть предпосылки». Это, еще раз напомню, было сказано в мае этого года.

И это не единственное высказывание Дмитрия Медведева по поводу губернаторских выборов. Два года назад, осенью 2009 года, встречаясь с политологами из клуба «Валдай», президент был еще более категоричен. «Я лично участвовал в этом решении об изменении механизма наделения полномочиями, – сказал президент. – Я считаю его абсолютно правильным. Я не вижу условий, при которых мы могли бы от этого решения отказаться ни сейчас, ни через сто лет», конец цитаты.

Итак, сто лет пролетели за два года, а «10–15 лет» – за семь месяцев.

Предпосылки созрели. По этому поводу можно много шутить, но шутить уже надоело. Давайте серьезно. Сейчас они говорят нам, что давно планировали эти реформы. Вариантов два – или врут, или говорят правду. По умолчанию, мне кажется, к людям нужно относиться хорошо, поэтому давайте предположим, что это правда, и что послание президента – это не ответ на Болотную площадь, а то, что готовилось давно и тщательно.

Но если это так, то получается, что все предыдущие слова президента – это была неправда. То есть хорошо, они готовили эти реформы полтора года, просто никому об этом говорили. Но тогда получается, что неправдой было все, сказанное прежде – и про 15–20 лет, и про 100 лет.

Получается, что Кремль вчера действительно решил проблему выбора – теперь каждый может сам выбрать, что считать неправдой – президентское послание или все предыдущие слова президента.

21 декабря 2011. Я готов согласиться с тем, что аргументы Владимира Путина по поводу Кавказа убедительны и неопровержимы. Путин говорит, что если от России отделить Кавказ, то «в эту же секунду, даже не час, а секунду, найдутся те, кто захотят сделать то же самое с другими территориальными образованиями России», и оспорить этот прогноз практически невозможно – единственный опыт распада страны, который у нас с вами есть – это опыт распада Советского Союза, когда тоже все началось с одной Прибалтики, а закончилось сами помните чем. Поэтому – да, Путин убедителен и даже прав. Только дело совсем уже в другом.

Это как в известном анекдоте, который заканчивается словами – «Вы уже торгуетесь, ваше величество?» Когда против какого-нибудь обстоятельства выдвигаются пусть даже самые неопровержимые и железобетонные аргументы, это значит, что дискуссия уже началась.

Никому не приходит в голову приводить аргументы в пользу того, что Волга впадает в Каспийское море – это и так понятно и в дополнительных защитных аргументах не нуждается. Никому не приходит в голову дискутировать по поводу возможности гей-парада в Пхеньяне – такой проблемы просто нет, и даже самый радикальный ЛГБТ-активист не станет требовать от Ким Чон Ына, чтобы он разрешил гей-парад у себя в стране – это был бы уже какой-то запредельный абсурд.

Аргументы Путина могут быть вполне убедительны, но они уже высказаны, и значит, рано или поздно найдутся убедительные аргументы в пользу отделения Кавказа.

Представить сегодня Грозный и Махачкалу столицами иностранных государств вроде Баку и Ташкента практически невозможно. Я даже не уверен, что в северокавказских республиках есть политические силы, всерьез рассчитывающие на отделение от России – но это, в общем, тоже не имеет значения, потому что еще в 1990 году сепаратистов не было ни в Туркмении, ни в Казахстане, что не помешало этим странам через год с небольшим вступить в ООН.

То, что Путину приходится эмоционально и экспрессивно возражать разговорам о распаде России, перечеркивает одну из базовых ценностей путинского двенадцатилетия. Много лет нам объясняли, что в девяностые страна находилась на грани распада, и только Путину удалось ее удержать.

Во имя целостности страны Путин отменял выборы губернаторов и приводил политическую систему к ее нынешнему состоянию. Даже путинская партия называется «Единая Россия». Все отлично, но почему же теперь Путин опять говорит о распаде страны как о ныне существующей политической угрозе?

6 февраля 2012. Исторический анекдот в пересказе исторического деятеля становится новым историческим анекдотом. Рассказывая о диалоге императора с Бенкендорфом, спросившим Николая, с кем он останется, если искоренит мздоимство, Владимир Путин отвечает на этот вопрос: «Мы знаем, с кем мы останемся». Этой фразой можно подписывать фотографии с субботнего «антиоранжевого митинга» на Поклонной горе – собственно, все уже видели с кем остался Владимир Путин, и в этом смысле его оптимизм вполне трогателен.

«Мы справились с олигархией, справимся и с коррупцией», – обещает Путин, и российские олигархи, в том числе и те, которых в 90-е еще не существовало, могут повесить этот слоган над своими рабочими столами – мы делаем вид, что вы с нами справились, вы делаете вид, что справитесь с коррупцией. Кстати, когда Путин говорит «мы», он имеет в виду, снова процитирую – «мы с Дмитрием Медведевым, работая на посту Президента страны». Эта формулировка столь очаровательна, что она обязательно станет самодостаточным афоризмом. Согласитесь, трудно было сгенерировать такую формулировку, из которой бы невозможно было понять, кто именно был президентом – Путин или Медведев.

Еще один афоризм: «В условиях коррупции репрессии тоже могут стать предметом коррупции», – как говорят в Интернете, «спасибо, капитан Очевидность». Интернет, кстати, на который у Путина до этого декабря не хватало времени, теперь становится его любимой темой: кандидат в президенты уверенно оперирует термином «краудсорсинг», обращается к «сообществам словесников и веб-дизайнеров» и знает, что в Интернете «доступна любая информация о политических дебатах в парламенте, о состоянии мировых рынков, о браках и разводах голливудских звезд».

В тексте, конечно, есть какие-то элементы старого политического стиля – вот все эти конструкции типа «восстановить народный суверенитет – основу подлинной демократии», но на них даже не хочется обращать внимание, «народный суверенитет» – это, видимо, что-то вроде «суверенной демократии», такой специфический кремлевский сленг.

Что действительно бросается в глаза в путинской статье: автор тщательно обходит стороной тему уличных протестов, делая вид, что и без них он 12 лет готовился к тому, чтобы заговорить о развитии демократии и о «новых механизмах участия». Только в одном месте он не выдерживает и пишет, что «изменившиеся требования к власти, выход среднего класса из узкого мирка строительства собственного благосостояния – это результат наших усилий», и повторяет: «Мы на это работали».

Работали, да. Только, наверное, совсем не так, как хотелось бы автору текста. То есть он действительно хотел бы задушить протестующих в своих объятиях, но, кажется, это уже почти невозможно – с самого начала протестов Путин как минимум на полшага отстает от Болотной площади. Когда еще можно было что-то изменить, он говорил о бандерлогах и презервативах, а когда на головном баннере шествия написано «Россия без Путина», а потом Болотная площадь принимает резолюцию под заголовком «Ни одного голоса Путину» – как-то неловко уже делать вид, что происходит именно то, чего хотел Путин. Если бы статья о демократии была написана хотя бы до думских выборов и, не знаю, хранилась бы в какой-нибудь капсуле с проставленной на ней датой, это еще можно было бы обсуждать всерьез. Но статья написана сейчас.

20 января 2012. «Я этому рад, я этого хотел», – говорит Владимир Путин о протестных демонстрациях. А сутками раньше Борис Грызлов, который до сих пор возглавляет высший совет партии «Единая Россия» говорил, что «митинги показали, прежде всего, уровень развития нашего гражданского общества» и что «оно в России уже есть, оно активно». А еще за два дня до этого начальник Росмолодежи Василий Якеменко сказал, что «происходящее – цивилизованный запрос продвинутой части общества на перемены». А в декабре тогда еще первый заместитель кремлевской администрации Владислав Сурков сказал, что на Болотной площади митинговала «лучшая часть общества». И в «той самой» телевизионной «прямой линии» Владимир Путин, прежде чем сорваться на разговоры о «бандерлогах», тоже говорил, что считает протесты среднего класса своей заслугой – ведь все эти люди сформировались при, как сказал сам Путин, «путинском режиме».

Наверное, такое количество почти одинаковых высказываний уже можно считать тенденцией – власть, кажется, поняла, что ругаться по поводу «раскачивающих лодку» бессмысленно, и пытается теперь задушить их в объятиях. Я не удивлюсь, если 4 февраля на очередное протестное шествие выйдет кто-нибудь из соратников Путина или даже, может быть, сам премьер – действительно, если Путин рад протестам и хотел их – зачем же ему их игнорировать?

Элементы абсурда в российской политике играли очень важную роль всегда, но сейчас ситуацию можно считать уникальной – кроме абсурда вообще ничего не осталось. Но, если разобраться, в поведении Путина сейчас ничего ведь не изменилось. Вот что мы можем сказать о его политических взглядах или идеологических ценностях? Путин – кто? Левый или правый? Консерватор или реформатор? Националист или интернационалист? Вчера на встрече с футбольными фанатами он предлагал им «отбуцкать за углом» главу футбольного союза Сергея Фурсенко, а неделю назад обнимался с «отбуцканным» до полусмерти журналистом Бекетовым – нет ли в этом противоречия?

И вы знаете – противоречия ведь на самом деле нет. Путин всегда говорил только то, что, как ему кажется, хотят от него услышать. Это единственный его принцип, и в этом принципе он абсолютно последователен, второго такого политика в русской истории, может быть, и не было никогда. На этом принципе много лет держался его знаменитый рейтинг, на этом принципе много лет выезжала «Единая Россия», рекламным лицом которой всегда был Путин, и этот принцип теперь сыграл с Владимиром Путиным очень злую шутку.